Читать интересную книгу Искусство Раздевания - Стефани Леманн

Хорошо, что свет был неярким, потому что посетители не видели того, что могла разглядеть я (ведь мой взгляд не был намертво прикован к сцене): изношенную мебель, потрепанный ковер на полу, убогость этой обители удовольствий. Грустно было наблюдать за мужчинами, которые пришли именно сюда в погоне за разнообразием и яркими впечатлениями. Так деревенский мальчишка, попав на ярмарку, видит только конфеты и красочные игрушки, но не пьяницу-про-давца, балансирующего на краю пропасти, где нет ни жилья, ни семьи.

Остальные танцовщицы особо не утруждались — стояли, чуть покачивая бедрами и постепенно обнажаясь, пока не оставались в едва заметных трусиках и туфлях на высоких каблуках. Но Коко показывала настоящий стриптиз. И привлекала внимание поклонников. Мужчины, сидящие у сцены, не сводили с нее глаз и совали купюры за ее подвязки. Они смеялись и, судя по всему, были ею крайне довольны. Как я могла их осуждать? Разве лучше сидеть дома и уныло напиваться, чем так хорошо проводить время? Она стянула длинную белую перчатку и бросила ее в толпу. Мужчины начали шумно ее подбадривать.

Но только не я.

Вторая перчатка отправилась вслед за первой. Мужчины еще более оживились. Она улыбнулась им, млея под их восторженными взглядами. В моей душе, оказывается, есть место для ревности. Они радовались за мой счет. Ее улыбки предназначались им, но не мне.

Надо быть сильной, сказала я себе и отвернулась. Будь сильной! Я уже не маленькая. Мне не требовалось ее внимания. Пусть мужчины восхищаются ее телом. И пусть она получает от этого удовольствие. Все равно, она остается моей матерью. Все равно, она любит меня. Одно другому не мешает.

Я попыталась отвлечься. За одним из столов, я увидела девушку, которая рассказывала истории в раздевалке, ее звали Эмбер. Типичная блондинка, каких всегда берут в группу поддержки школьных футбольных команд, она сидела рядом с тучным мужчиной с толстыми губами; ни одна женщина в здравом уме не согласилась бы заняться с ним сексом. На ней было золотое платье без бретелек, а его рука покровительственно покоилась на ее голом плече. По его взгляду было видно, что он жаждет обладать ею. В «реальном мире» Эмбер не провела бы с ним и минуты, но здесь он мог просто уйти и заплатить кому-нибудь еще. Не удивительно, что этот бизнес процветал. Идешь по улице и покупаешь себе женщину на вечер, точно так же, как хот-дог в какой-нибудь забегаловке. Я, конечно, понимала, что это абстрактная метафора, но видеть подобную ситуацию своими глазами было просто невыносимо.

Я снова перевела взгляд на сцену. Коко как раз выступала из своего платья. Сейчас на ней были только трусики и туфли на высоких каблуках. Я убедила себя, что мне хватит смелости на это смотреть. Что меня это не разочарует. Что я справлюсь с захлестнувшими меня эмоциями, переживу и не буду воспринимать все происходящее как личное оскорбление.

Теперь, когда она была почти голой, настал черед приватных танцев.

Приватные танцы. Коко говорила, что они разрушили профессию стриптизерши. Они появились в начале восьмидесятых, примерно в то же время, когда танцовщицы стали делать операции по увеличению груди. Совпадение?

До этого времени стриптизерша была недосягаемым существом и смотрела на своих поклонников с высоты неприступного подиума. Мужчины, словно почетные гости, осмотрели на женщину, которой никогда не могли обладать. Сегодня девушки должны были спускаться в зал и не только общаться с гостями, но и танцевать для каждого из них. Это делало работу куда более тяжелой. Многие даже не представляли, что танцовщицам приходилось платить за право отработать смену, а потом еще и делиться выручкой с хозяевами заведений. Без приватных танцев они не смогли бы зарабатывать себе на жизнь.

Правила в клубе «Платинум» были очень строгими. Даже во время приватных танцев мужчинам запрещалось прикасаться к девушкам — только смотреть на задницу, качающуюся в нескольких сантиметрах от их лица. Если шаловливые ручонки все же решались прикоснуться к запретному плоду, в дело тут же вступали вышибалы. В «Классной леди» к этому подходили без излишнего пиетета. К слову, именно поэтому они согласились нанять маму, хотя она и преодолела тридцатипятилетний рубеж. Мужчинам не разрешалось касаться танцующих для них девушек.

Я никогда не понимала, как она может с этим мириться. Коко говорила, что вынужденные запреты даже хуже, чем вседозволенность. Мне и представить было страшно, каково это, когда тебя в течение всего вечера лапают незнакомые мужики. Наверное, так обращаются с женщинами черти в аду.

Я видела, как Коко подошла к одному из мужчин. Он мог быть кем угодно — седые волосы и доброе лицо — наверное, приятно иметь такого дедушку. На нем были белые слаксы, клетчатая рубашка и белая куртка. Ничего необычного. Может быть, чей-то муж. А может, и нет. Выглядел он одиноко. Конечно, до тех пор, пока она не подошла к нему. Его лицо тут же озарила улыбка. Неужели он ее знает? Может, постоянный клиент? Я увидела, как она провела руками по его спине и что-то зашептала на ухо. Он поднялся и последовал за ней в затемненный уголок в дальней части помещения, где и должен был состояться праздник жизни. Я видела, как он садится, а мама встает у него между ног и начинает танцевать.

В моей душе животный страх смешался с искренним изумлением. Мужчина сейчас походил на ящерицу, забравшуюся на камень, чтобы погреться на солнышке. То, что он видел, приковывало его к месту. Я тоже смотрела, как завороженная, хотя и понимала, что следует отвернуться. Но ничего не могла с собой поделать и пожирала их глазами. Она терлась о его бедра, наклонялась над ним всем телом, так что ее груди почти касались его лица, и с губ ее не сходила легкая полуулыбка, словно происходящее нравилось и ей самой. Скука отражалась на ее лице, только когда она поворачивалась к нему спиной. Тогда она могла оглядеться по сторонам, зевнуть, посмотреть в потолок.

Меня как током ударило, когда он коснулся ее покачивающихся бедер. «Убери от нее свои руки! — хотелось кричать мне. — Это не твое! Она принадлежит мне!» Ну, это я, конечно, размечталась. Она мне не принадлежала. Но и ему тоже, это точно! Я скрестила руки на груди, деля с ней предполагаемое негодование. Но она-то его не испытывала. Я делала это за нее и, в то же время, по отношению к ней. Было совершенно очевидно, что он хотел обладать ею. Неужели, это ее не тревожит? Он был незнакомцем. А незнакомцы таят в себе опасность. Как она могла быть такой доверчивой? Мое тело трепетало от страха, который я почему-то испытывала вместо нее. Убери руки от моей матери! Прекрати смотреть на нее! Хватит пожирать ее взглядом!

Я пыталась отвести глаза и не могла. И пусть мне кто-нибудь скажет, что тут не замешаны чувства. Видно было невооруженным взглядом: он чувствовал. Думаешь, ей хочется, чтобы ты трогал ее? Думаешь, она ведет себя естественно? Думаешь, ей не все равно? Слышал бы ты, что она говорит о тебе подобных, когда приходит домой. Она смеется над вами. Называет вас дураками. Ты в курсе?

По правде говоря, не так уже часто она над ними смеялась. Скорее, отзывалась с теплотой, особенно о постоянных клиентах. Но тем не менее ей не хотелось бы продолжить этот танец за стенами клуба. Не говоря уже о чем-то большем. Ее выбор никак не зависел от их личных качеств или же социального статуса, чтобы им там не думалось. Может, стоит сделать ему одолжение и объяснить все это? Потрепать по плечу, вернуть из мира грез на грешную землю и сказать: «Извините, мистер. Моей маме нет до вас никакого дела».

А впрочем, она была ему столь же безразлична. Для них обоих это не имело значения. Здесь и заключался весь смысл: всем все равно.

Но, черт возьми. Он смотрел на нее по меньшей мере заинтересованно. Почему же интерес этот так быстротечен? Он длится столько же, сколько и приватный танец. Три минуты. И все.

Она улыбнулась, принимая его ласку. Почему же ее тело не содрогнулось от этого, как мое? Просто она привыкла. Наверное, научилась не чувствовать прикосновений чужих рук. Или ей действительно нравилось? А было ли так с самого начала?

Ди-джей плавно переключал песни. «Я чувствую любовь» Донны Саммер превратилась в «Твой каждый вздох» группы «Полис». Наконец-то я поняла, почему все песни были такими древними. В зале, в большинстве своем, присутствовали мужчины средних лет.

Мне сразу же стало грустно. Даже дыхание перехватило. Люди! Такие уязвимые в своих низменных желаниях! Наверное, они правы, стараясь забыть о чувствах. От них временами на душе становится совсем паршиво. Я вернулась обратно в раздевалку. Достаточно насмотрелась.

В ту ночь по дороге домой я спросила Коко:

— Как мужчины справляются с этим?

— С чем?

— Ну, они же возбуждаются? Что они с этим делают?

— Ну, распускают руки в туалете. Или возвращаются домой к своим женам. Или спускают прямо в штаны, наверное. В любом случае, это не такая большая проблема.