Читать интересную книгу Идол - Ксения Спынь

— Рита, может, мы под кроватью посмотрим? — они всё ещё искали флаг и в поисках его ползали по полу.

— Посмотрим, — согласилась она. Под кровать она не заглядывала несколько лет, мало ли, что полезного и нужного может оказаться там.

Пыли-то, пыли, на солнце — так просто пыльный взрыв, о, сколько тут хранилось всего, о чём забыли, о чём и не знали вовсе. Вот этот кожаный чемодан со старой металлической застёжкой — откуда он? А его содержимое — и того загадочнее, кто сложил сюда все эти вещи, закрыл и спрятал в темноте? Они склонились, все трое, над раскрытым чемоданом, словно над найденным кладом. Начали искать.

— Что это? — спросил Зенкин. Из груд материи он извлёк нечто по-глубинному синее, поблёскивающее и, казалось, бескрайнее.

Луч солнца соскользнул на материю — случайно, специально ли, блестящие крапинки вспыхнули с волшебной силой, будто синева пробудилась. Колдовство: в первых лучах солнца, в многолетней пыли, в чём-то ещё, — только колдовство пришло и захватило всё, окрасило мистическим сиянием.

Их глаза одновременно широко раскрылись: взгляды встретились.

— Это флаг, — убеждённо объяснил Редисов и, глянув на Риту, переспросил. — Ведь флаг?

— Флаг, — через секунду кивнула она. — Да. Это будет наш флаг.

Их флаг — их символ, воплощение их протеста. А в целом, что значит флаг, что несут в себе его взмахи и его гордое реяние на ветру, почему он всегда так необходим, — на все эти вопросы Рита не знала ответа. Она и не задумывалась особенно, будто больше других дел нет. Просто вдруг пришло неожиданно в голову, будто несвоевременная мысль с другого конца мира; пришло и, не нашедши ответа, зависло в воздухе, любопытно померцало недолгое время, а потом, наскучивши висеть, упало куда-то вниз и исчезло. Рита почти и не обратила внимания.

Они подняли флаг, растянули его, стоя посреди комнаты в завалах, встряхнули. Несколько пылинок — совсем немного, даром, что пролежал в чемодане столько лет — взлетели к потолку, к далёкой пятилампочной люстре. Оттуда они посмотрели на трёх воодушевлённых людей внизу и исчезли.

— Ладно, вперёд, — скомандовала Рита. — У нас почти нет времени.

Время действительно истекало: солнечные лучи становились уже смелее и решительнее, они большими пятнами ложились на удобные поверхности комнаты и без страха перебирали раскиданные вещи. Лучам-то всё равно было, успевает кто-то за ними или нет: у них была своя игра.

Многое ещё можно найти в раскрытых тайниках: детскую дудку, которая очень громко и радостно гудит, если дунуть в неё; и даже деревянную палку — бывшую ручку швабры или что-то ещё, не столь важно сейчас — к ней можно прикрепить флаг. Да мало ли ещё что… Тут можно копаться целый день. Только вот этого дня нет, и утро не резиновое.

— Всё, мы выходим, — бросила Рита и двинулась к двери с флагом в руке.

— Больше ничего не надо? — спросил Зенкин. Редисов только повернул голову: им обоим явно было мало, хотелось искать дальше и дальше.

— Постамент на других, — Рита открыла дверь. — Остальное не так важно. Нам пора, пора!

Спектакль, какой спектакль намечается сегодня! С ринордийской танцовщицей, бунтующей маргиналкой, одним словом, фройляйн Ритой в главной роли. А чем уж он закончится, предугадать невозможно. Либо победой, либо… смертью. Оба варианта хороши. Оба так эффектны!

Рита выскочила из квартиры, молодые люди бросились за ней.

— Расставлять по местам… не будем? — спросил запыхавшийся от поисков Редисов.

— Некогда! — раздражённо бросила Рита. — Потом. Если вернёмся: там уж времени будет завались!

Она метнулась к ступенькам, перехватывая флаг поудобнее.

— Фройляйн? Дверь?.. — неуверенно напомнил Зенкин.

— Оставьте! — крикнула Рита уже с лестницы. — Не надо её закрывать. Пойдёмте! Пойдёмте!

55.

Утро растекалось по пустым ещё улицам, когда тишина нарушилась:

— До-лой и-до-ла! До-лой и-до-ла! — раздавался крик.

Солнечные пятна, перебегая по асфальту, с удивлением обнаружили небольшое столпотворение в точке, где стекалось много путей и дорог, на семи ветрах. Здесь возмущённо шумела кучка людей: не народное скопление, просто несколько человек. Но как настойчиво они протестовали! Люди — все мужчины — сбились вокруг самодельной башни из деревянных ящиков, балок и прочих ненужных вещей. Каждый шумел, как мог: они кричали, дудели в громкие дудки, тарабанили в тротуар палками и арматурами. Один, стоявший перед башней, размахивал синим флагом. Полотно со свистом проносилось сквозь воздух, складки его развевались: не от ветра, нет — по воле тех, кто поднял флаг. По воле, которую никто не смог отобрать у них.

— До-лой и-до-ла! — кричали они, громко и безрассудно, чтоб клич разнёсся вдоль широких улиц в убегающие дали города, чтоб его услышали везде. Рано или поздно, их услышат — они знали. Услышат жители Ринордийска: призыв, обращённый к ним, — услышат и стражи порядка. Ибо порядок нарушен, открыто и бесцеремонно — а чего ждали вы, отняв у нас всё?

Только так можно было разорвать пелену тягучей покорной дремоты. Только так прорваться сквозь окостеневшие загородки и заслоны, которыми их хотели заставить замереть. Если хочешь бороться с системой, разве остаётся смысл следовать её правилам?

— До-лой и-до-ла! До-лой и-до-ла!

Они стояли у самодельной башни и все вместе поддерживали эту шаткую конструкцию: строили второпях, из подручного материала, не стоило и ожидать надёжного строения. Наверху же, на самой вершине ящиков и балок, удерживалась фройляйн Рита. Для равновесия стоя на коленях, она зорко всматривалась в даль улиц. Губы её застыли в полубезумной улыбке-оскале.

— До-лой и-до-ла! — кричала и она, кричала в самую даль со своего возвышения и изредка отдавала указания своим боевым товарищам внизу. Их безоговорочная поддержка — Рита ощущала её — придавала ей сил, вводила почти в экстаз. То, о чём только мечталось, становилось реальностью: это уже не полная негодования болтовня на частной квартире, не возмущённые тихие фырканья — это протест общественный, открытое и честное «нет!» беспределу. Пусть пока нет людей на улице, которые могли бы заметить митинг, но кто сказал, что нет никого за зашторенными окнами домов, за углами — в узких переулках? Кто сказал, что нет свидетелей и нет тайной публики, для которой и устраивался митинг?

Это она его устроила — Рита, фройляйн Рита, ринордийская танцовщица — да, да, она сама. Это она созвала людей, это за ней пошли они, презрев риск и опасность, это она организовала всё, всё! Если спросят, кто устроил беспорядок — кто же ещё: она, фройляйн Рита, это она стала предводительницей повстанцев. Она начала дело, которое, может быть, подхватят тысячи.

А может, и не подхватят. Но это уже неважно. Своё «нет» они бросили, и, вполне возможно, наверняка, их уже услышали. Слуги идола работают быстро, так что в резиденции, скорее всего, уже знают.

Редкие прохожие начали появляться на улицах. Яркое, хоть и холодное ноябрьское солнце уже стояло высоко, и дымка улетучилась, далёкие дома и ленты улиц обрели положенную им чёткость. Что ж тогда так мало людей в расцвет дня? Не просто так, отнюдь: жители Ринордийска услышали крики протестующих и поняли, к чему всё; они просто скрылись с глаз, опасаясь последствий. Значит, митинг нашёл свою публику. Значит, не зря всё!

Скоро должна прийти и другая публика… Они просто не могут не появиться! Если не сам адресат лично, то уж его прислужники в любом случае объявятся. Солнце совсем высоко…

— Не останавливаемся! — крикнула Рита (ей показалось, что её соратники внизу немного поутихли). — У нас ещё есть время, будем стоять до конца! Редисов, дуди громче! Хассель! Флаг выше! Ещё выше! До-лой и-до-ла!

— Долой! — подхватили внизу.

За всех арестованных, замученных и убитых — долой. Ты не всесилен, идол, что бы ты ни думал, наши желания, наша воля — не в твоей власти. Если ты рассчитывал на наше послушание и раболепное поклонение тебе, напрасно. Мы — большее, чем тебе бы хотелось, и, на самом деле, мы сильнее, чем полагали сами. И справиться с нами у тебя никогда не получится: уничтожить нас — вот и всё, что ты можешь. Но подчинить — невозможно.

На перекрёстке дорог, под открытым безграничным небом, посреди пространства, что тянулось до самого горизонта, они столпились вокруг самодельной башни и кричали. Их синий флаг высоко развевался в воздухе.

— До-лой и-до-ла! До-лой и-до-ла! — хм, а ведь, пожалуй, ещё немного — и к ним присоединятся. Разве больше нет людей в Ринордийске? Вот шевелятся шторки в окнах, чьи-то любопытные лица выглядывают из-за них и глядят на смельчаков. Зрители за стеклом мысленно давно уже на митинге, только и осталось, что чуть-чуть боязни, потому лишь и не выходят они, наблюдая со стороны. Но боязнь — это не страх, не отрицание в ужасе, её можно преодолеть, и тогда они выйдут из домов и пополнят ряды повстанцев.