Читать интересную книгу Чёрные ангелы в белых одеждах - Вильям Козлов

— Ты любишь эту муть?

— Это играет самый великий музыкант джаза — Армстронг, — сказал Вадим. У деда на турбазе тоже был приемник и Вадим иногда до глубокой ночи слушал разные мелодии, иногда вылавливал «голоса», но раздражающие глушилки вскоре забивали их волчьим воем, визгом, треском.

— Я джаз не люблю, — ответила Рая, возвращаясь на место — Как заведут волынку — уши вянут. То ли дело Эдита Пьеха!

Вадиму не нравилась эта популярная звезда эстрады: всю жизнь прожила в России, а поет с акцентом, нарочно, чтобы хоть чем-то отличаться от других, однако он промолчал, вспомнив поговорку: о вкусах не спорят.

В голове у него с непривычки к спиртному немножко шумело, горели щеки, он бы уже и отказался от выпивки, но Рая заявила, что шампанское нельзя оставлять выдохнется и потом, от одной бутылки на двоих не опьянеешь. Когда все допили, Рая убрала со столика, отнесла пустую бутылку в приемную, наверное, спрятала в шкафу с папками. Потом они долго целовались на дива не, сердце у Вадима бухало, слышно было и сердце Раи, когда она прижималась к нему. Несколько раз темноволосая голова ее откидывалась назад, бархатистые глаза прикрывали черные ресницы, а влажные красные губы приоткрывались, он нагибался над ней и несмело целовал. Она почему-то вяло отвечала. Наконец приподнялась, оправила высоко задравшуюся юбку на коленях и прямо взглянула ему в глаза:

— Ты что, Вадим?

— А что? — не понял он.

— Может, свет выключить?

— Зачем? — вырвалось у него и он сам понял, что это прозвучало совсем по детски, будто он темноты боялся.

— Погоди, ты… ни разу не спал с девушкой? — сдерживая улыбку, спросила Рая.

— Я никого еще не любил, — пробормотал он чувствуя, как кровь прихлынула к щекам. Ведь он знал что все так и будет, не такой он наивный, чтобы не почувствовать, что Рая пригласила его не просто так. И он был готов к этому. А сейчас вот переволновался и…

— Господи, ну и везет же мне… — Рая покусывала губы, но это было свыше ее сил и она громко рассмеялась — Такой высокий, симпатичный, зеленоглазый, как же тебя девушки-то еще не соблазнили?

— Я жил в глуши, — ничуть не обижаясь, сказал он — Правда, было что-то один раз: «мамзель»…

— Мамзель? — удивилась Рая, — Это кто же такая?

— Ну мы так с дедушкой называли женщин, которые приезжали с разными начальниками на турбазу «Саша»… Мужчины здорово перепили, она и зазвала меня в домик. Мы целовались, она распахнула халат и прижала мое лицо к большой белой груди, я чуть не задохнулся. Вырвался и убежал, от нее чем-то сладким пахло и она была какая-то липкой, как обсосанная конфета.

— Сейчас-то ты хочешь меня?

— Ну, да, — сказал он. — Только…

— Что только?

Он машинально взглянул на свои брюки. Рая засмеялась и взлохматила ему волосы, снова, как в тот теплый весенний вечер на турбазе, Вадиму захотелось встать и уйти. Но Рая — не «мамзель» и от нее хорошо пахло. Она ему нравилась, иначе бы он не встречался с ней, но вот тех волнительных чувств, которые романисты описывают в своих книгах, он к ней не ощущал. Безусловно, он все знал, как это происходит между мужчиной и женщиной и его все это страшно волновало, но не было чувства уверенности в себе, может, если бы тогда пьяная женщина не спугнула его своим неистовым напором, он бы уже был мужчиной.

— Ты не думай ни о чем, милый, — проворковала Рая, совсем близко придвигаясь к нему. В глазах у нее — мягкий блеск. — Если тебе мешает свет, я выключу.

— Выключи, — сказал он.

— Не напрягайся так… — журчал в наступившей темноте ее голос. — Все будет хорошо, вот увидишь…

Ее руки трогали его, ласкали, она еще говорила какие-то ласковые, не доходящие до его сознания слова, а он мучительно думал, что на этот раз должно все получиться, но почему так сильно стучит сердце? Почему горит лицо, прерывается дыхание? А мужская сила дремлет, никак не проявляет себя… Да, он желал эту женщину, причем так сильно, что это слепое желание заполонило его всего, не оставив места для чего-то другого, так необходимого для взаимного удовлетворения.

Он потом не мог вспомнить, как они оказались обнаженными на холодящем кожу черном диване. Ее груди не были такими огромными, как у той «мамзели», от нее пахло цветочными духами, губы ее были горячими, даже в темноте взблескивали широко открытые глаза. Он трогал белые податливые груди, его рука скользила по ее гладким бедрам, неистовое желание все сильнее распирало его, но кто-то глубоко сидящий в нем, будто издеваясь, перекрыл тот самый могучий ток крови, который делает юношу мужчиной. И он от отчаяния, злости, полного бессилия кусал губы и чуть не плакал от отчаяния. И когда, благодаря стараниям Раи, что-то стало с трудом получаться, вдруг раздался пронзительный телефонный звонок, заставший их обоих подскочить на твердом диване. Уже не было так темно, как вначале, и Вадим видел изогнувшееся у стола белое тело женщины, ее округлые ягодицы, красиво очерченные груди.

— Почему долго? — приглушенно говорила в трубку Рая, — Я сразу подошла. Семенову? Я ему утром скажу… Голос? Обыкновенный голос… Я уже прилегла на диване… Конечно, одна, как вам не стыдно, Николай Николаевич!

В ее голосе было столько искренности, что Вадим поразился способности женщины так ловко врать! Потом он в своей жизни еще много раз столкнется с ложью, предательством, изменой, подлостью со стороны милого, слабого пола…

Как ни странно, телефонный звонок ее шефа все вернул на круги своя: Вадим уверенно овладел Раей, правда, в первый раз все получилось так быстро, что она даже не почувствовала, и лишь в третий раз он доставил ей столь сильное удовлетворение, что она застонала и до крови ногтями оцарапала ему спину.

— Сладкий ты мой, — стонала она. — Ну еще, так, так, о-о-о! — из нее вырвался вопль.

— Тебе больно? — испугался он.

— Мне хорошо, дурачок, — прошептала она, не открывая глаз.

Выпроводила Рая его глубокой ночью, торопливо поцеловала, в свете тусклой коридорной лампочки были заметны голубоватые круги под ее утратившими свой бархатный блеск глазами, морщинка у губ придавала ей чуть скорбный вид.

— Звони, — равнодушно уронила она и, не сдержав зевок, прикрыла рот ладошкой.

— Завтра, ладно?

— Уже завтра наступило, милый, — улыбнулась она. — Позвони через два дня, ладно?

— Ладно, — вздохнул он. В нем еще осталось чувство неудовлетворенности и скажи Рая, что останься еще на часок, он бы с удовольствием снова растянулся с ней на продавленном, скрипучем диване председателя райпотребсоюза Н.Н. Петухова.

И вместе с тем, шагая по пустынной улице к общежитию, Вадим философски подумал: «Это и есть любовь? То самое сладкое чувство, которое влюбленного мужчину делает покорным рабом женщины? Но я никогда не буду рабом! Тогда, может, вообще не влюбляться?…».

4. Быть мужчиной

Два года назад, приехав в Великополь и оформившись шофером в «Великопольский рабочий», Вадим изредка стал наведываться в бывший облдрамтеатр на площади Рокоссовского. Нет, слащавые пьесы конъюнктурных современных авторов его не привлекали, после спектаклей, на которых иногда актеров было больше, чем зрителей в зале, в продолговатом фойе с белыми колоннами устраивались танцы под оркестр. Танцы-то и привлекали к концу спектакля молодежь. Начинали собираться к девяти, на втором этаже работал буфет, где было пиво, разная выпивка и неизменные бутерброды с ветчиной и красной икрой. Тогда водку пили стаканами, запивали пивом и закусывали бутербродами с икрой. Называлось это: «сто пятьдесят с прицепом». В городе было полно синих и белых ларьков с пивом, водкой, бутербродами. Идет человек по улице, увидел ларек — пожалуйста, «сто пятьдесят с прицепом». По сто граммов редко пили… Дожидаясь конца спектакля, а дирекция специально в выходные дни прогоняла короткие пьесы, молодежь накачивалась пивом и вином перед танцами в буфете. Непьющий Вадим приходил к самому окончанию спектакля, когда в фойе зажигались яркие огни, а музыканты на эстраде настраивали свои блестящие инструменты. Это было еще до поступления в педагогический институт. Просто негде было убить время, особенно в длинные осенние вечера. С Раей из райпотребсоюза он еще не был знаком. Танцевать он не умел, поэтому выбирал спокойное местечко у белой колонны и наблюдал за танцующими, слушал музыку. Оркестр состоял из аккордеона, электрической гитары, трубы и флейты. Ребята — все они были любителями — лихо наяривали на своих инструментах, а плотно сбитые в разноцветную толпу пары танцевали. Точнее, раскачивались из стороны в сторону. Свет ярких люстр освещал раскрасневшиеся лица, разбрасывал блики от никелированных инструментов. Аккордеон сверкал, как новогодняя елка. Длинные тяжелые шторы спускались до самого пола. Иногда на широком подоконнике, за шторой, безмятежно спал кто-нибудь из сильно перебравших в буфете.