Читать интересную книгу Гарем ефрейтора - Евгений Чебалин

Косой Идрис относился к последним, жизнь на каменистом, освистанном всеми ветрами хребте на баловала подачками, и разум, потрепанный заботами о желудках семьи, потянулся к опеке иераиловцев жадно и льстиво.

Со временем Идрис вошел во вкус новой жизни, округлился, даже снял повязку с пустого глаза, и красно-мясистая слезящаяся впадина смотрела теперь на аульчан с вызывающе бесстыдной спесью.

В довершение всего Идриса, как грамотного, назначили бригадиром колхозного отделения, и он, взматерев в двойственных своих заботах, днем пестовал колхозное стадо, с тем чтобы ночью потрошить его.

Давно подбирался Шамиль к Идрису за бандпособничество в бытность свою начальником райотдела милиции — немало сигналов поступало. Да так и не пришлось напустить кару на этот домишко: как-то все не находилось времени… и желания, ибо арест Косого Идриса и реквизиция его тощих коровенок подрезали бы напрочь быт Идрисовой пацанвы и вечно беременной его жены. К тому же не был ни разу замешан Идрис в каком-либо кровавом разбое. Тогда бы — совсем другой разговор. Однако, как теперь он осознал с биноклем на склоне, нет худа без добра. Нежданно-негаданно становился сей поднадзорный домик трамплином, откуда предстояло скакнуть в штаб Исраилова.

Прошлой ночью умыкнул Шамиль со двора Косого Идриса одну овцу и одеяло, стащил без шума, вполне профессионально, благо собак в ауле не водилось.

Нестройно, звонко гомонила на крохотной околице мальчишечья ватага. Маслянисто поблескивала на солнце ошкуренная древесина в их руках — мальцы играли в колы. Один с маху, броском втыкал кол в сырую глину, другой, тоже броском, норовил вышибить его из гнезда и уложить. Уложил несколько штук — выбирай поядренее, корчуй остальные.

В ватаге выделялся желтой рубахой старший сын Идриса Валид, гвоздил своим дрекольем чужие лихо, с треском, с притопом. Подогревала пользой азартная забава: выигранные колы становились топливом для очага в студеные ночи.

Пора было начинать дело. Солнце, опускаясь, накаляло горизонт краснотой. Валид на околице разогнулся, вытер подолом рубахи лицо, и Ушахов, примерившись, выпрыгнул из своего укрытия, раздирая телом кусты, руша камни, пуская вниз сухую глинистую осыпь.

Вымахнул на голый склон, спружинил ногами, застыл на виду — чужой, дикий, заросший многодневной щетиной, в синей милицейской фуражке, в галифе и сапогах. Уперся взглядом в остолбеневшую пацанячью стайку, прыгнул вниз, побежал под гору, забирая левее, в густой переплет кустарника. Позади скакали вниз, к пропасти, голыши, набирала скорость змеистая земляная лава.

Под прикрытием чахлого лозняка остановился. Сердце колотилось у самого горла. Оглянулся через плечо. Вверху сквозь ветвистое решето роились маленькие юркие фигурки. Ребячья ватага, прожигаемая любопытством, села ему на хвост. Яичным желтком маячила рубаха Валида впереди: вел свое воинство по следу чужака.

Ушахов усмехнулся: старый да малый ввязались в гонку. Малость передохнув, полез дальше чертоломить по склону, нацеливая путь свой к чахлому дубнячку, что переходил потом в непролазный матерый лес. Время от времени оглядывался: не слишком ли резво взял?

Наддав под конец из последних сил, тяжело пробежал свой временный схорон, мельком покосившись на убежище. Узкий лаз, ведущий под корни вывороченной бурей чинары, был замаскирован им кое-как, мрачно щерился на белый свет. Для острого пацанячьего глаза — криком кричал о себе.

Загнанно дыша, хватая ртом воздух, Шамиль мелькнул в кряжистое межстволье, врезался в чехарду молодого орешника, оперся спиной на гибкие прутья, затих. Отсюда, из засады, маячил за деревьями замшелый ствол его чинары, бахрома корней под лазом. Там мелькнуло желтое пятно рубахи, ребячий гомон разом обрезало. «Усек пещерку малец… Ай, сыщик! Ну будь гостем, ныряй на дно, абрек».

Желтая рубаха дернулась, замерла, юркнула под корни. «Вот так. Что и требовалось», — облегченно откинулся, совсем почти лег на ветки Шамиль. На дне пещерки лежали одеяло Косого Идриса, спички, стреляные гильзы от нагана, засохший окровавленный бинт, скомканная «отработанная» записка на турецком языке, шифровальная колонка цифр под текстом и обглоданная баранья лодыжка — набор вполне прозрачный для смышленого. Не полный же болван Косой, должен сообразить, что к чему. Теперь следовало уходить.

Где-то страдала, мучилась неизвестностью, отчаянным неверием в его предательство Фаина, ждал вестей от него Аврамов. В затеречной дали рвала в клочья человеческую плоть иноземная сталь, перемалывали друг друга армии. Здесь же вековым неизменным покоем обступал Шамиля лес — своя, малая, до боли прикипевшая к сердцу Родина. С ровным шелестом тек по-над кронами ветер. Сгущались сумерки. Следующие сутки предстояло провести вдали от схорона, с тем чтобы вернуться туда для встречи гостя. Или гостей. Надо было выиграть свою первую бескровную драку через день-другой: Косому Идрису нужно было время, чтобы сообщить о Шамиле своим хозяевам.

Прошло двое суток. За сотню метров до своего схорона Шамиль еще раз перебрал в памяти послужной список деяний Косого Идриса. По данным источников, за ним числились налет на сберкассу в Шали и ограбление квартиры в Ведено — это все, что удалось наскрести Аврамову об Идрисе по просьбе Шамиля. Можно было добавить двух коровенок, полученных от бандитов. Не густо. Однако, может, в случае чего, пригодиться.

Перед самым схороном Ушахов скорее угадал, чем увидел человека в засаде. Обострившимся чутьем он приметил плотный сгусток в кизиловом лозняке рядом с валуном. Затаился за стволом, стал ждать. Человек шевельнулся, едва слышно хрустнула ветка. Шамиля ждали там, где он и предполагал, местечко укрывистое, бурелом, валун, до схорона десяток метров. Стал подбираться к валуну сзади.

Косой Идрис длинно зевнул, положил ствол карабина на валун. Плечи его зябко дрогнули, видно, давно грел брюхом стылую землю. Меж черной папахой и засаленным воротником белесо светился бритый затылок.

Шамиль медленно поднялся. Ныли стертые локти. Встал, расставил ноги. С удовольствием взвел курок нагана. Металлический щелчок кнутом хлестнул по спине Идриса.

— Лежать! — придавил командой Шамиль.

Рука Идриса, дернувшись, примерзла к цевью винтовки.

— Брось ее в сторону, — сказал Шамиль. Покосился на отлетевшее оружие, похвалил: — Молодец.

Идрис сел лицом к Шамилю, привалившись спиной к валуну, почесал о него лопатку. Страх таял в черных глазах, там высветлялось облегчение: дичь наконец появилась. Велел для начала:

— Плати за барана. За одеяло тоже гони деньги.

— Сколько? — прищурил глаза Ушахов.

Идрис подумал, прикинул: с этого надо содрать побольше.

— Тысячу.

— Хватит с тебя, — усмехнулся Шамиль, скомкал три сотенные бумажки, бросил Косому.

Идрис цапнул деньги на лету, хамкнул, как собака муху, сунул в карман. Проворно поднялся, отряхнул бешмет:

— Дело к тебе есть.

— У нас с тобой не будет никаких дел, кроме одного, — перебил Шамиль. — Ты приносишь мне еду, кладешь в эту дыру и берешь там деньги. Обманешь — пристрелю, ты меня знаешь. А теперь отойди в сторону. Ну?! — рыкнул Шамиль. Слишком большая роскошь отдавать инициативу Косому. Поднял его винтовку, разрядил, сунул пули в карман. Винтовку зашвырнул в кусты. Пошел в лес, не оглядываясь.

Идрису стало плохо: дичь не желала идти в загон.

— Стой! Дай сказать! Меня послали…

— Кто? — обернулся Шамиль. — Быстрей!

— Мулла Джавотхан. Он хочет поговорить с тобой.

Ну вот, привалило наконец то, ради чего заваривали кашу с Аврамовым. Зовут. Теперь поведут, как быка на продажу, будут прицениваться, щупать. Осталось покорно пойти за спиной этого, мозолить глаза о бритый затылок под папахой. Что-то здесь не то. Каким-то примитивом шибало от всего для резидента, слишком просто все получалось.

— Мулла хочет поговорить с тобой, — нетерпеливо напомнил Косой.

— Я не хочу говорить с ним, — неожиданно для себя сказал Шамиль. Теперь надо уходить. Это он понял сразу. Повернулся, пошел.

— Подожди! — взревел испуганно Косой. Этот оборванец, бывшая чума для абреков, вместо того чтобы побежать за ним следом, уходит? Что он делает? — Почему не хочешь говорить с Джавотханом? Он может дать тебе крышу над головой, одежду, кусок мяса. Мы защитим тебя…

— Защищай себя. У меня свои защитники. Они далеко, за морем, но я разговариваю с ними, как с тобой, и от их вздоха вас может поднять в воздух, как перья из распоротой подушки.

«Запоминай хорошенько все это, чурка одноглазая», — нежно попросил Шамиль про себя.

— Что мне сказать Джавотхану? — маялся в панике Косой.

— Скажи, чтобы никто не путался у меня под ногами. Хватит того, что я оставил Исраилова живым, дал ему уйти, на свою голову.