Читать интересную книгу Разрешение на жизнь - Михаил Климман

– Так это правда?

– Что правда?

– Про топор? Мне кто-то говорил, что ты всегда с собой топор возишь под сиденьем.

– Правда.

– И применять приходилось? – Выражение лица у Дорина в этот момент наверняка было не очень приятное.

– Если показ предмета назвать применением – приходилось, – начал оправдываться Гуру. – Понимаешь, много лет назад один мой приятель, не законник, но серьезный авторитет, физически очень здоровый посоветовал нашему общему знакомому не надевать дорогих украшений на жену. «Почему?» – удивился тот. «Снимут, срежут, убьют за эти цацки, – ответил авторитет. – Я и сам сейчас, когда в баню иду, цепуру снимаю». На его шее виднелась толстенная цепь, граммов на триста. Я тут уже изумился: «Как же так? – спрашиваю. – Ты же человек известный, да и борец бывший – трех, а то и пятерых на месте уложишь». А он в ответ: «У меня вот здесь, на лбу, не написано, кто я такой. А к тому же, если их будет не трое-пятеро, а пятнадцать-двадцать – что тогда? Осторожность – она никогда не помешает. Как говорится, лучше перестремничать, чем недостремничать».

– Ну и как, спасла твоего приятеля осторожность?

– Спасла, – кивнул головой Гуру, – умер своею смертью, от инфаркта.

– Так с тех пор ты и носишь с собой топор?

– Вожу, а не ношу, – обиделся Женя. – Знаешь, очень убедительно действует. Ничего объяснять не приходится. Вот и Ковалько сегодня все быстро понял.

– Так что он рассказал?

– А ты принял решение?

– Какое?

– Насчет доли?

Вопрос был трудным. Мягко сказано – трудным, практически неразрешимым. Гуру, судя по всему, был человеком «правильным» – законов (человеческих и деловых, а не государственных, конечно) не нарушал, друзей и партнеров не подставлял, в делах не крысятничал. Во всяком случае, ни разу Андрей не слышал о нем плохого слова.

Но ведь «не подлый» еще не значит «хороший» или «близкий». Почему надо идти с ним в дело, которое Дорин с некоторых пор, по непонятной даже ему самому причине, воспринимал как «свое», «личное», делиться с ним какой-то несуществующей пока прибылью, брать на себя ответственность?

С другой стороны – он явно владел какой-то информацией, которая могла оказаться полезной. Да и положение его, судя по всему, сейчас было незавидным. Оттолкнуть протянутую к тебе руку, просящую о помощи, было неправильно. Может, Лене позвонить? Она может что-нибудь правильное посоветовать.

Дорин вообще считал семейную жизнь чем-то подобным восхождению на высокую гору. Он никогда в жизни не занимался альпинизмом и представлял себе то, что там в горах происходит, весьма смутно. Как ему казалось, один альпинист забрасывает вверх веревку, на конце которой какой-то крюк, крюк цепляется за породу и человек карабкается наверх. Затем он вытягивает за собой своего товарища, который остался внизу. Передохнув, они меняются местами – тот, кто был внизу и сохранил больше сил (он не лез по неизведанному маршруту, и товарищ помогал ему сохранить силы, вытаскивая его наверх), теперь идет первым, а потом помогает своему товарищу подняться.

Андрея не волновало, насколько реально его представление об альпинизме, ему нравился сам образ взаимопомощи: тот, кто меньше устал, у кого больше сил, тот идет первым и вытягивает другого.

Он не был, с другой стороны, сторонником полного женского равноправия, он считал, что мужчина должен в браке быть первым и сильным, ему нравилось носить любимую женщину на руках и сдувать с нее пылинки, но…

Но ему хотелось, чтобы это было его решением – брать на себя заботу о чужой жизни, его выбором, а не установленным кем-то правилом. К тому же в жизни любого человека есть моменты сложные, не легко решаемые, неоднозначные. И в такие моменты ощущение, что ты не один, что у тебя есть кто-то, кто прикроет спину, с кем можно посоветоваться, кто просто умеет правильно помолчать на кухне, решало многое.

Дорин считал заранее обреченными браки, где всю ответственность за все, как в паре акробатов, брал на себя мужчина. Противоположный случай, правда, был еще менее перспективным.

Андрей посмотрел на Гуру. При нем разговаривать с женой не хотелось.

– Я выйду, позвоню. Подожди меня здесь.

– Конечно, – ответил Женя понимающе, но Дорин заметил, как по губам его скользнула едва заметная усмешка.

«Догадался, кому буду звонить…» – понял Андрей. Он понимал, что Гуру, как человек восточный, имеет совсем другое, чем он, Дорин, представление о женщинах, но ему, если честно, было на это глубоко начихать.

– Ты занята?

– Нет. Я сплю.

– Как Сонечка?

– Нормально – ест, спит, какает, корчит рожицы. Я спросила сегодня у Веры Васильевны: «Боялась ли она, когда первого ребенка рожала?» А она говорит: «Чего же бояться-то? Это вы, нынешние, когда рожать идете, беременных видели только в кино, да на улице, а я, когда рожала, уже трех младших сестер и братьев матери помогла поднимать. И пеленать умела, и укачивать, и кормить, ну не сиськой, конечно». Дорин!

– Да.

– Ты чего звонишь? Тебе, похоже, мое квохтанье сейчас не ко времени.

– Дай совет.

– Так бы сразу сказал. Говори, что там у тебя?

Лена внимательно выслушала его рассказ, потом спросила:

– Ты сам – как?

– Душа не лежит.

– А что он знает?

– Как же я могу тебе сказать, пока он не говорит? – невесело усмехнулся Андрей.

– Но характер информации он может тебе сказать? В общем, мой тебе совет: если он знает что-нибудь принципиальное – вступай в союз. В конце концов, Женя не подонок и ничего плохого я о нем не слышала. А если у него всякая фигня – гони в шею.

– Спасибо. Ты – настоящий товарищ.

– Пожалуйста. Если вам понравилось – приходите еще.

Дорин опять уселся за руль:

– Жень, скажи мне вот что: ты знаешь, кому и зачем нужны эти шахматы?

– Не понимаю вопроса.

– Ну они не много стоят, не может быть, чтобы только из-за них такой кавардак произошел. Они просто подведут к чему-то еще… Ты знаешь к чему?

– Нет, – чистосердечно признался Гуру.

– А Ковалько что говорит?

– А он тоже ничего не знает.

– То есть он – исполнитель, а не заказчик, – насторожился Андрей, – я правильно понял?

– Похоже на то, – нехотя согласился Гуру. – На нем вся кровь в этом деле. – Похоже, Женя решил показать кое-что из своих козырей. – Он и длинную эту вашу пытался мочкануть. И Найт на его совести.

– Так его же там не было, в Шереметьево, – с сомнением протянул Дорин.

– Его не было, зато его люди были. За одни и те же фуфельные шахматы и Настю вашу чуть не грохнули, и Найта положили.

– Ладно, Бог с этим со всем. Что он про заказчика сказал?

– Ничего. – Женя отрицательно покачал головой.

– Так давай спросим.

– Не у кого спрашивать. Сбежал Ковалько. Я его к батарее приковал, так он ее из стены выдернул и сбежал.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 1

 4 апреля, вторник

– Ты не можешь мне объяснить, – спросил Андрей, наливая себе кофе, – почему в России, когда хотят привлечь внимание человека, с которым общаются, говорят «Слушай», а в Америке – «Look», то есть «Посмотри»?

– Потому, наверное, что мы больше мир воспринимаем на слух, а американцы – глазами…

Лена сидела за столом, с почти нескрываемой ненавистью глядя на свою тарелку с рисовой кашей и отварной говядиной. Вера Васильевна хлопотала у плиты. Она постепенно становилась не столько Сонечкиной няней, сколько домработницей, а если еще точнее – тем, кого на Западе называют хаус-майором – человеком, ведущим все домашние дела.

– Не хочешь кашки? – ядовито осведомилась Андреевская. – Вкусная и очень-очень полезная.

Дорин, не говоря ни слова, подвинул к себе тарелку жены, а ей передвинул свою с жареной картошкой и бифштексом.

– Только я вот кормить за тебя не смогу, – виновато сказал он, кладя себе в рот ложку абсолютно безвкусной каши.

– Может, действительно, плюнуть на все, – Лена жадно принюхивалась к дивным запахам, исходящим из тарелки перед ней, – и позволить себе, невзирая ни на какие рекомендации.

– А позволь, – неожиданно отозвалась от плиты старушка, – мы вот никаких этих рекомендаций не знали, а дети поздоровее нынешних были.

– Ну вы же знаете, Вера Васильевна, врачи говорят, что нельзя соли, перца, уксуса, приправ никаких, потому что у Сонечки может быть аллергия.

– Так, милка моя, если ты ложку перца съешь, и у тебя аллергия будет. А так, бумагу-то жевать вместо еды, ты ведь скоро и есть бросишь, а там и дочь кормить нечем будет.

– То есть думаете, можно рискнуть? – спросила Лена, с надеждой глядя на «хаус-майора».

– В картошке вообще ничего, кроме соли да масла нет, а в котлеты я немного перца положила. Я тебе вот что скажу, если вы так о ребенке заботиться будете, вы его просто погубите. А девочка-то у вас какая хорошая.

– Как это «погубите»? – удивился Дорин, с интересом наблюдая, как Лена уписывает за обе щеки запретные плоды.