Читать интересную книгу Выйти замуж за дурака - Надежда Первухина

«Давай с тобой условимся: никому ничего не говори про Альманах-книгу! Не знаешь про такую, и все тут!»

– Забавно. Теперь расклад карт выглядит так, что я хоть наизнанку должна вывернуться, а сей запретный фолиант раздобыть. Втайне от всех – раз. И вручить его озлобленной колдунье с парафренным синдромом – два. Последствия могут быть непредсказуемы.

Во всяком случае, когда я без Ивана вернулась домой, встретившая меня на пороге Василиса Прекрасная все поняла без слов. А когда двумя часами спустя у нас в тереме с санкции лжецарицы провели «профилактический обыск», все стало еще проще.

Мы – две Василисы – последнее препятствие на пути Аленки к абсолютной и грандиозной власти.

Мы – ее злейшие враги.

А с такими врагами положено считаться.

Чем дальше углублялся богатырский отряд в сумятицу столичных улиц, тем сильнее на физиономиях бравых витязей проступало гневное изумление.

– Что деется, что деется, – без конца повторял Денисий Салоед, а вестовой, коему дали взамен загнанного свежего крепкого конька, так и подпрыгивал в седле:

– А я вам говорил! А вы поначалу не верили!

– Ты вспомни, Ставр, – оглядываясь по сторонам, указывал перстом ошарашенный Микула Селянинович, – вон там стоял кабак отменный, «Подорожник-трава» назывался, а теперь на месте его что? Шалаш какой-то белый с вывеской непонятной. Эй, сударь дорогой, Фондей Соросович!..

– Я есть хэа. Здэсса йа.

– Фондей Соросович, будь так благотворителен, вели своему толмачу перевести для нас, темных, сию надпись.

– С удоволсствиэм. Хай, мистер Промт Дикшинари, транслейт плиз!

– Бене, меум патронус! – Толмач, то есть переводчик, принадлежащий иностранному витязю Фондею Соросовичу, знал невероятное количество языков. Но в просторечии предпочитал изъясняться на архаическом, но прекрасном тиберийском. Промт Дикшинари мельком взглянул на надпись и, поражая слух чудовищным акцентом, буквально перевел: – Здание, в котором не есть разрешено употреблять алкогольные напитки. Дикси.

– Дом трезвости, значит, – определил серьезный и многознающий, побывавший в разных странах и битвах крепкий витязь по имени Маздай Маздаевич. Воистину сие есть непотребство, вероломство и полный беспредел! Помню, в одном из своих походов на Пиратские Помираты наш отряд под предводительством сиятельного графа Сбренди тоже увидел подобные дома. По приказу графа их предали беспощадному разрушению…

– А спроси еще, Фондей Соросович, – прервал Микула Селянинович поток воспоминаний витязя Маздая, – на каковом языке сия надпись изложена?

Соросович еще раз пихнул в бок переводчика.

– На древнем самскрипе, – незамедлительно ответил тот. Лингва самскрипус публис эт плебсис вашнапупис эст. Самскрип – язык аристократов и плебеев местности Вашнапуп. Это есть весьма далеко отсюда…

– Ужо энто мы и так поняли, – пробасил, поправляя перевязь меча, Елпидифор Калинкин, – Наслышаны.

– Эх, мужики! – горестно воскликнул Микула Селянинович. Во что столица превратилась, вы только поглядите! Раньше, бывалоча, приедешь, к примеру, жалованье получать, тут тебе и все радости: хошь – катайся с Воробьиных горок, хошь – ходи картинки глядеть переезжими живописцами намалеванные…

– Аре лонга, вита брэвис! – к месту ввернул мистер Промт Дикшинари.

– Во-во! Вита была, самая что ни на есть дольче! И выпить есть где, и на веселые пляски девиц нестрогого поведения поглядеть! А теперь что?! Вот на энтом месте, я помню, ха-р-рошие карусели стояли! На качелях, бывало, раскачаешься с красотулечкой какой – аж дух захватывает!..

– Туда, сюда, обратно – тебе и мне приятно, – хихикнул, краснея, еще и не пробовавший катания на качелях юный Арефий. Ему опять дали щелбана. Но не больно, в профилактических целях.

Когда же богатырский отряд выехал на Красную площадь аккурат перед царскими хоромами, лица у витязей запасмурнели окончательно.

– Кощунство, – тихо проговорил Ставр Годинович.

– Паскудство, – крепче выразился Елпидифор Калинкин.

– Нарушенийе мьеждународная конвьенция об охране памьятников культура! Надо сообчать в Гаагский суд! – нахмурил брови Фондей Соросович.

– Гаагский суд далече, а наш, богатырский, – тут как тут! – рявкнул Никандр Кутежский и взмахнул булавой. А ну, поскачем, витязи любезные, выкурим из терема царского самозванку да ее полюбовника вашнапупского!..

И с громким гиканьем да молодецким посвистом ринулся богатырский отряд на приступ, полагая, что победу возьмет напором да храбростью. Но не тут-то было.

Меж мчащимся отрядом и царскими палатами словно по волшебству выросла стена из плотно стоящих, ощетинившихся серебристыми тонкими копьями (больше похожими на длинные иглы), смуглокожих, одинаковых лицом воинов в белых одеждах.

– Расступись! Поберегись! Пропустить нас к царским палатам немедля! – завертел мечом над головой бесстрашный витязь Маздай Маздаевич, рассчитывая, на положительное воздействие психологического фактора.

Но в ответ на его маневр смуглокожие лишь плотней сомкнули ряды и перехватили копья.

– Ах так! – вскинулся Никандр Кутежский. Ну, пеняйте на себя, убогие!

– Не добром – так топором! – добавил Денисий Салоед и действительно вытащил из-за пояса свой жуткий даже на вид боевой топор.

– Мэй би, все ешче рьешат пьереговоры? – Фондей Соросович и тут попытался проявить дорогую его западному сознанию толерантность. Мистер Промт Дикшинари, скашите этьим людьям, что мы есть явиться фор конструктивный диалог с этничьеской тьеррорьисткой леди Эллен и ее интернейшнл бойфренд!

– Ашурам вашурам пшлибывы шивабахариши, ом! – кивнув патрону, заговорил на самскрипе безотказный Промт Дикшинари.

На смуглокожих его слова не произвели ни малейшего впечатления. Их копья все так же серебрились на солнце.

– Не дошло до них видать, – Денисий Салоед задумчиво погладил рукоять боевого топора. Придется использовать эти… альтернативные методы.

– Этто называеттся «агрессивные пьереговоры»! – неизвестно для кого пояснил Фондей Соросович, задвинул в тыл своего переводчика и принялся раскручивать над головой моргенштерн.

– В атаку! – проревел Микула Селянинович, и богатырский отряд ринулся на недрогнувших бойцов в белых одеждах.

* * *

За ходом сражения на Красной площади наблюдали не только сбежавшиеся на шум простые жители Кутежа. Отогнув уголок занавески, узурпаторша Аленка с мечтательной улыбкой созерцала побоище.

– Как думаешь, махатмушка, – отвернувшись от окна, обратилась она к раскинувшемуся в нирване кармическому супругу, – нам этих дураков на колья посажать али коноплю сеять заставить, когда наши славные ребята их в плен заберут?

– Кумарис, – равнодушно бросил махатма. Аленка рассмеялась смехом заработавшей гильотины:

– Какой же ты у меня премудрый, махатмушка! Как все верно рассудил! Направим мы пленников в лечебно-трудовое обиталище, сделаем из них рабов послушных и просветленных…

Аленка присела у ложа, на котором томно лежал абсолютно нагой вашнапупский учитель, и поднесла к вспухшим от тайных страстей губам мундштук кальяна. Она курила до тех пор, пока в ее глазах не появилось нечеловеческое стеклянное свечение, а в ушах не зазвучала особенная музыка.

– Иду к тебе, махатмушка мой, – страстно и медленно прошептала узурпаторша, откладывая мундштук. Дернула за шнурок, стягивавший у горла ее холщовую хламиду, и потянулась – томная, обнаженная, изголодавшаяся по страсти…

– Возьми меня… в свою нирвану, – простонала Аленка, изгибаясь, дергаясь и блаженствуя оттого, что ее кармический супруг более не сонлив и не томен. Ах, теперь я до конца, до конца понимаю… священное значение лингама!

Махатма не поленился растолковывать Аленке это самое значение часа три. После чего лжецарица, распростершись на ложе, только слабо стонала. Наслаждение переполнило ее всю, до кончиков ногтей. И дополнительную остроту этому наслаждению придавала мысль о том, что в то самое время, когда Брахма Кумарис просветлял ее, свою кармическую супругу, по самое не хочу, на Красной площади лилась кровь ее врагов. Этих болванов. Богатырей-контрактников…

Аленка ласково коснулась кончиками пальцев священного лингама и сказала, любуясь удовлетворенной физиономией Кумариса:

– Мы с тобой весь мир просветлим и к себе под ноги постелем! От союза магии и религии еще никто живым не уходил! Принести тебе еще кумарчику?..

А на Красной площади меж тем сеча достигла своего апогея. Богатыри, израненные (но все пока живые), хрипели и едва держались на ногах. Их же смуглокожие противники, казалось, абсолютно не пострадали ни от мечей, ни от топоров, ни от стрел меткого отрока Арефия…

– Колдовство, – прохрипел из последних сил Микула Селянинович, и тут костлявый противник вонзил ему в неприкрытую кольчужной сеткой руку конец своего копья-иглы. Микула туг же рухнул как подкошенный.