- Не знаю, - совершенно расстроилась она.
- Может, Маликова замешана в преступлении, а? - подозрительно прищурился капитан.
Алиса сжала челюсти, опустила взгляд.
- Ясно-о-о, - протянул тот, - женская солидарность. Хор-рошая вещь. Одна топит, другая в ответ и "мяу" не скажет. Ну, дело твое.
Игнат нажал кнопку, вызывая караульных:
- Двигай в камеру думу думать. Ежели раньше в ум войдешь, позовешь. Я не гордый - приду, - широко улыбнулся ей в лицо и, придвинувшись, положил ладонь на колено девушки.
- За что ж такая честь-то, а? - в упор посмотрела на него Сталеску.
- О-о! Ну и взгляд - валькирия! Не пугай ты меня, а то ведь энурез заработаю, спишут, - замахал тот ладонью, улыбаясь во всю зубную наличность.
- Что ж ты такой веселый? И заботливый. Что хочешь? - качнулась к нему Алиса.
- А сама не понимаешь? - качнулся к ней и Игнат: во взгляде больше не было смеха. Он стал острым, пристальным.
- Тела? - выдохнула ему в лицо Сталеску.
- Зачем мне твое тело? У меня этих тел - три взвода. Живу, как падишах.
- Тогда что? Только не говори мне, что у тебя врожденная доброта и альтруизм в генах из поколения в поколение передаются и вообще ты святой бессеребренник.
- Почти в цель. Да, и что с тебя возьмешь, кроме того самого тела, что мне без надобности? Нет, фигурка, конечно, у тебя... - Игнат задумчиво погладил колено девушки, - симпатиш-шная. Но я лучше видал и имал, - вскинул взгляд, в котором непонятная тоска смешалась с почти осязаемой нежностью. - Нравишься ты мне, Лиса, есть в тебе то, что не в каждом и при тщательной проверке найдешь - стержень. С виду юная чаровница, барышня - гимназистка, а на деле зубы сломаешь.
- Вот и побереги премоляры.
Игнат хмыкнул:
- Давай дружить, а, Алиса? Я тебе в такую сказку устрою, что все маликовы и стокманы от зависти портупею съедят.
- Еще одной в гарем али- Гнездовского?
- Зачем? С твоими-то данными ко всем? Ты у меня по спецпредложению пойдешь, как суперагент. Таких дел с тобой натворим.... Я раз предлагаю, девочка, кто соглашается - не жалеет.
- А кто не соглашается?
- Ответ придумай сама.
Алиса внимательно посмотрела в зеркально чистые глаза капитана и попыталась найти причину его лояльности и явного расположения к ней. Но куда шестерке понять туза? Однако жить хочется любому существу и желательно - хорошо жить. А для этого Алисе нужен покровитель, иначе не выбраться, не всплыть и не выгрести. Этот хитро сделанный своновец подходил на роль буксира и спасательного жилета за неимением других вариантов. К тому же был приятен и внешне и внутренне - не хам, не дурак, да еще веселый и необидчивый.
И все же Сталеску не торопилась сказать - "да", надеясь за те два дня, что с барского плеча кинул ей на раздумья капитан, разгадать его игру и хотя бы иллюзорно просчитать варианты будущего, что ей сулят его сладкие речи. Также наметить входы, выходы и запасные аэродромы, что, возможно, у нее есть в сложившейся ситуации.
- Ладно, пан Гнездовский, очаровали вы гимназисточку. Подумает она на досуге о вашем нерукотворном образе спаса...
- Люблю умных баб, - кивнул Игнат, нажал кнопку вызова охраны второй раз. Дверь тут же распахнулась. - Проводите рядовую Сталеску.
Ее словно специально провели мимо корпункта, где стояли отслужившие в ожидании транспорта, что доставит их на чартер до дома. Среди них была Люция.
- Маликова! - окликнула ее Сталеску в порыве. Та даже не повернулась.
Алиса пока не видела подругу в новенькой форме, при всем параде, готовую вылететь домой, не верила до конца в то, что она подставила ее намеренно, предала. А тут дошло, душу скрутило от ярости и обиды. Девушка рванула от конвойных в сторону корпункта и толкнула Маликову:
- Я к тебе обращаюсь!
Та вперила в нее злобный взгляд, в котором не было и крохи прежних добрых чувств, дружеских отношений. Алиса застыла, словно встретилась с гремучей змеёй. Конвойный, подлетев, схватил Сталеску за плечо и силой потащил к комендатуре. И та пошла, автоматически переставляя ноги, а сама все оборачивалась на Маликову, вглядывалась в ее лицо и не видела той Люси, что была ей лучшей подругой долгие, долгие годы. Алисе хотелось возмутиться, заплакать, воззвать к прожитым вместе дням, неделям в том аду, что уже закончился для нее ценой жизни двух человек: Сталеску и Стокман.
- Гадина ты, Люська, - прошептали губы.
Та, видимо, прочла, поняла и презрительно усмехнулась в ответ. Плевать мне на тебя и на все то, что ты думаешь обо мне, говорил ее взгляд, я - домой лечу, а ты - гори здесь синим пламенем хоть в тоннеле, хоть в печи крематория!
"А может, вложить ее? Испортить настроение"? -- мелькнула шалая мысль и тут же погасла. Алиса свесила голову и побрела своей дорогой на личную Голгофу...
Горько, больно, но она сильная, сможет, выдюжит, а Люция... Бог ей судья и палач - судьба. И она. Если доживет и выживет - свидятся. Выживет. Примет она предложение Гнездовского - куда теперь деваться? Тем более, должок образовался подружке любимой...
Кому-то должной быть Алиса не любила.
Глава 10
Ей на шею словно накинули огненное лассо, а в глаза насыпали битого стекла.
- Лесс, очнись! - занозой вошел в ухо чей-то обеспокоенный голос. Она с трудом разлепила веки и, щурясь, уставилась в карие глаза:
- Бэф, - прошелестело, как опавшая листва. Это ее голос?
- Лесс посмотри на меня, Лесс! - требовал Бэф.
Она застонала, оглушенная его яростным шепотом, и вдруг поняла - ей больно! Глаза распахнулись от удивления - это жгучее чувство в шее, что не дает ей дышать полной грудью, слепит сознание и плавит мозг - и есть боль?
- Мне больно, Бэф, - растерянно прошептала она ему в лицо, не веря самой себе.
Бэфросиаст насторожился, зрачки стали большими, зовущими в холод мрака, в спасительную прохладу небытия. Лесс закрыла глаза, уткнулась лбом в плечо вожаку. А тот осторожно дотронулся до раны на шее. Она увеличилась за ночь, края разошлись, открывая взору желтые капельки гноя, вокруг отек, покраснение.
- Не может быть... - прошептал Бэф и встряхнул Лесс, заглянул ей в лицо. - Ты же Варн...
- Я Варн, - послушно повторила она. Бэфросиаст качнул головой, с минуту думал и вот, подхватив девушку на руки, полетел в горы.
Она была уверена - Бэф принес ее сюда, чтоб убить. Эта мысль не вызывала ни малейшего трепета, ни сожаления, ни страха, ни единого шевеления в душе. Лесс смотрела, как вожак роется в снегу, и надеялась на то, что он перестанет, наконец, изображать собаку и приступит к исполнению своего долга. Все правильно - больные и убогие стае не нужны. Правда, она не ведала, бывают ли те и другие, и не слышала о том, но может быть, потому и не знала, что такие исчезали только появившись? Их вот также относили в горы, на самый верх, укладывали на камни и...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});