Читать интересную книгу Пучина - Хосе Ривера

— Можете уходить хоть завтра!

И хозяева покорно подтвердили:

— Ваше слово — закон, сеньор инспектор!

Один из них с непринужденностью человека, произносящего заученную речь, обратился к чиновнику:

— Любопытные рубцы у него на спине, не правда ли? У ботаники немало разных загадок, особенно в наших краях! Не знаю, слышал ли сеньор инспектор о ядовитом дереве, которое каучеро прозвали Марикитой. Французский ученый по нашему ходатайству занялся его изучением. Это дерево, подобно распутной женщине, заманивает в душистую тень, но горе тому, кто поддастся искушению! Тело его покрывается красными пятнами, ужасными нарывами, после чего появляются лишаи; они гноятся, а затем зарубцовываются, стягивая кожу. Многие неопытные сирингеро пострадали, подобно этому бедному старику.

— Позвольте, сеньор, — перебил я его, но хозяин цинично продолжал:

— Трудно поверить, что такое ничтожное обстоятельство способно причинить нашему предприятию столько вреда. В нашем деле так много помех, оно требует большого патриотизма и настойчивости. Если бы правительство лишило нас своей поддержки, эти громадные леса остались бы без суверенной власти, а ведь они принадлежат нашей родине. Сеньор инспектор оказал нам неоценимую услугу. Он проверил, подвергаем ли мы пеонов насилиям и истязаниям, как об этом трубят наши завистливые и злобные соседи, которые находят тысячу способов помешать нашей стране прогнать перуанцев и возвратить свою территорию. В их распоряжении немало продажных писак. Теперь я возвращусь к тому, о чем мы говорили. Наше предприятие раскрывает свои объятия всякому, кто нуждается в работе и умеет работать. Здесь много пришельцев из различных мест, есть среди них и хорошие, и плохие, и строптивые, и ленивые люди. Разница характеров и нравов, недисциплинированность, распущенность — все находит в Мариките услужливого сообщника; многие пеоны, главным образом колумбийцы, получая ранения и ушибы в драке или заболев «древесной болезнью», пытаются свалить ответственность на предприятие, которое старается направить их на путь истинный, или оклеветать надсмотрщиков, приписывая им вину за каждый синяк, за каждый рубец, вплоть до укуса москита и ничтожной царапины.

И, обращаясь к толпе пеонов, он спросил:

— Ведь правда, что наша область изобилует Марикитой? Верно, что от нее образуются струпья и чирьи?

Все в один голос ответили;

— Да, да, сеньор!

— К счастью, — прибавил плут, — Перу поддержит нашу патриотическую инициативу: мы просили у власти военизировать каучуковые разработки и прислать офицеров и сержантов, чтобы они служили агентами предприятия и надсмотрщиками на лесосеках. Их службу в здешних местах мы оплатим щедрой рукой. Таким образом администрация получит солдат, рабочие — надежную охрану, а предприниматели — поддержку, защиту и мир.

Инспектор одобрительно качал головой.

Старик Бальбино Хакоме, уроженец Гарсона, — тот самый, у которого правая нога высохла от укуса тарантула, — пришел повидаться со мной вечером и, поставив костыли под навес, где висел мой гамак, шепнул мне на ухо:

— Земляк, когда попадете на христианскую землю, закажите на мой счет обедню.

— В благодарность за то, что вы поддерживаете все подлые дела предпринимателей?

— Нет. В память наших обманутых надежд.

— Знайте раз и навсегда, что вам нечего на меня рассчитывать, вы — гнуснейший из лизоблюдов, наушник Хуанчо Веги, вы превзошли его и в предательстве и в клевете на колумбийцев.

— И все-таки земляки многим мне обязаны, — отвечал он. — Вы уезжаете, и я могу поговорить с вами начистоту! Да, из хитрости я льстил врагам и притворялся палачом, чтобы на самом деле одним палачом было меньше. Я играл роль шпиона, чтобы не стал им кто-нибудь, действительно способный быть шпионом. Я приспосабливался к окружающему, чтобы чувствовать себя, как рыба в воде. Когда надо было предотвратить донос, я заранее узнавал все факты и представлял их в ином свете. Когда десятник травил рабочего, я притворно участвовал в травле — ее все равно нельзя было предотвратить, но находил случай отомстить десятнику. Как вы думаете, почему десятники так заискивают передо мной? Потому что я пользуюсь влиянием и доверием хозяев. «Слушай, — говорю я десятнику, — хозяевам кое-что о тебе известно...» И он бросается мне в ноги и начинает умолять меня... А я добиваюсь того, чего не смог бы добиться никто другой. «Не бей моих земляков, иначе тебе несдобровать!» — говорю я ему.

Вот как я вершу добро. Правда, я неразборчив в средствах, но зато я не ищу славы и приношу себя в жертву, не требуя благодарности. Живой отброс общества, под видом наемника чужеземцев, я делаю все, что могу, в интересах моей родины. Вы скоро уедете отсюда, тоже ненавидя и проклиная меня. Вернувшись в свою долину, такую же плодородную, как и моя, вы радостно вспомните, что я страдаю в дикой сельве во искупление грехов, совершенных мной во имя добра.

Признайтесь, земляк: разве перед экспедицией на Какота не я уговаривал вас бежать? Разве не я рассказал вам историю Хулио Санчеса, который бежал в челноке с беременной женой? Хулио поднялся по Путумайо, преследуемый катерами и заградительными отрядами, укрываясь в заводях, не имея при себе ни соли, ни спичек. Они плыли темными ночами и так долго, что, когда они добрались до Мокоа, его жена вошла в церковь, ведя за руку мальчика, рожденного ею в лодке!

Вы пренебрегли всеми возможностями бежать. Ах, если б они представились мне, если б не мое увечье! Все, кто бежал по моему совету, обещали зайти за мной и унести меня на плечах. И разве неверно, что все они сбегают, не предупредив меня, а когда их ловят, виновным оказываюсь я; они заявляют, что я был их соучастником, и мне приходится требовать для них тяжелого наказания, чтобы восстановить таким образом свой поколебленный авторитет. Кто уговорил француза взять в качестве румберо Клементе Сильву? Мог ли вам представиться лучший способ бежать? А вы вместо благодарности оскорбили меня! Вместо того чтобы помешать ученому впутаться в грязную историю, вы бросили его на произвол судьбы и передали его письма хозяину. А теперь вы хотите, чтобы я перечил господам после того, как инспектор испортил нам все дело!

— Погодите, земляк, растолкуйте мне все это!

— Нельзя, нас могут услышать из кухни. Если хотите — попозднее мы поедем на лодке, будто на рыбную ловлю.

Так мы и сделали.

В гавани «Очарование» стояло несколько судов. Мой спутник остановился поговорить с гребцом, дремавшим на палубе катера. Я уже начал испытывать нетерпение, когда услышал, наконец, что они прощаются. Матрос завел мотор; на катере загорелся яркий свет. Зажужжал вентилятор. По доске, служившей сходнями, на катер поднялись мужчины в крахмальном белье и дама — вся в драгоценностях и кружевах, они беззаботно смеялись, как обычно смеются богатые люди. Бальбино подошел ко мне.

— Посмотри, — шепнул он, — господа собираются к чаю. Эта красавица, что идет под руку с сеньором инспектором, мадонна Сораида Айрам.

Мы сели в лодку и, отплыв немного в сторону, бросили якорь в заводи, откуда виднелись отражавшиеся в воде огни судовых фонарей. Бальбино Хакоме принялся объяснять мне:

— Как рассказывал Хуанчито Вега, письма, которые ученый посылал за границу, вызвали там большой переполох; исчезновение француза, — а он исчез так, как исчезают люди в сельве, — показалось подозрительным. Но хоть Арана живет в Икитос, деньги его вездесущи. С полгода назад он начал посылать сюда враждебные нам газеты, чтобы на разработках ознакомились с ними и приняли надлежащие меры предосторожности.

Хозяева не показывали мне этих газет, пока не удостоверились, что на меня можно положиться. Потом меня назначили заведующим магазином. Однажды, когда хозяева были на «Водопадах», десятники потребовали у меня хины и пороху. Надсмотрщики, как всем известно, почти сплошь неграмотны; я сделал из этих газет пакеты и разослал их по баракам и лесосекам, надеясь, что они попадут в руки грамотным людям.

— Земляк, — вскричал я, — теперь мне все понятно! У нас ходила по рукам одна такая газета. Это из-за нее я оказался здесь и еще хожу по земле. Спасибо вам! Спасибо!

— Не радуйтесь, земляк. Наши дела плохи.

— Почему же? Почему?

— Все из-за этого проклятого инспектора! Ведь он ничего не сделал для нас! Смотрите: в день его приезда колодку для арестантов положили вместо сходней, а он даже внимания не обратил на дыры в ней и пятна крови. Мы вместе с ним побывали во дворе, где раньше стояло это орудие пытки, и он не заметил выбоин на земле, которые оставили арестанты, корчась в муках под палящим солнцем. Ему, смеха ради, на крыльцо подбросили плетку-шестихвостку, и он спросил, не из бычьих ли жил она сделана. Маседо, нимало не смутившись, ответил ему со смехом:

— Сеньор инспектор, вы человек проницательный. Ваша милость хочет знать, едим ли мы говядину? Конечно, едим, хоть скот здесь и очень дорог. Вон к тому столбу мы обычно привязываем скотинку.