грозящие державе Османов, и дама эта не вполне убеждена, что великий визирь Ибрагим поступает всегда наилучшим образом. Человек, возведенный в сан великого визиря, часто подвергается огромным искушениям, и даже сам Ибрагим вынужден был признать, что посол короля Фердинанда уже дважды предлагал ему сто тысяч дукатов[27] — лишь бы он, Ибрагим, уговорил султана отказаться от притязаний на Венгрию. Но к чему долго распространяться об этом? Я только хотела тебе сказать, что многие весьма влиятельные люди в стране очень сомневаются сейчас, сулят ли хоть какие- то выгоды опасные замыслы покорения Запада? И если уж необходимо отправить янычар на войну, то лучше послать их в Персию — слабую и раздираемую внутренними распрями.
Я ответил Джулии:
— Всему свое время. Сначала нужно устранить смертельную угрозу, которая исходит от императора, с Запада. Вот — суть политики великого визиря, который денно и нощно печется о благе державы Османов.
— Ты рассуждаешь, как последний глупец, Микаэль, — раздраженно проговорила Джулия. — Разве может султан покорить императора, который победил и взял в плен даже короля Франции и папу?! А вдруг император вовсе не желает султану зла и только порадуется, если держава Османов расширит свои восточные границы, — лишь бы султан жил в мире с Западом. Император должен властвовать на Западе, а султан — на Востоке. На земле хватит места им обоим.
Джулия говорила с таким знанием дела, что я начал что-то подозревать. Своим умом она бы никогда до этого не дошла.
Джулия же крепко встряхнула меня за плечи и горячо зашептала:
— Речь идет о колоссальных деньгах, Микаэль! Даже если великий визирь и гордится своей неподкупностью, есть ведь много других кошельков, которые только и мечтают о том, чтобы их наполнили золотом. Есть немало оснований предполагать, что султан в глубине души склоняется к мысли заключить с императором прочный мир, ибо прекрасно понимает, какая угроза нависнет над всей державой Османов, если в битве с императорской армией турецкие войска потерпят сокрушительное поражение. Люди же, которым можно доверять, утверждают, что и император хочет лишь одного — подписать с султаном секретный договор о разделе мира. Все это, как ты понимаешь, страшная тайна, и чтобы никто ни о чем не догадался, император, разумеется, вынужден делать вид, будто ему ничего такого никогда и в голову не приходило.
— Но разве султан сможет доверять императору? — изумился я. — И кроме того, при дворе императора находится сейчас тайный посол персидского шаха! Да кто же поручится за то, что император не соберет войск и не вторгнется во владения султана, едва тот повернется к нему спиной?
На это Джулия мне заявила:
— Султан просто вынужден начать войну с Персией — хочется ему того, или нет. Ему же нужно усмирять шаха Тахмаспа. А иначе Тахмасп, армию которого вооружает и поддерживает император, сам нападет на султана. Но это будет дорого стоить императору, у которого вообще-то нет большого желания вмешиваться во внутренние дела стран Востока, не представляющих для европейцев особого интереса. Поразмысли над этим, Микаэль, и сам поймешь, что мир с императором только выгоден султану. И можешь быть уверен: ты лишь выиграешь, если поспособствуешь этому благому делу.
Но слова этой интриганки не убедили меня, ибо, по-моему, государственные интересы, а не подкуп и взятки должны определять, что хорошо и что плохо для страны.
Я сказал это Джулии, но она лишь покачала головой, поражаясь моей удивительной наивности, и проговорила:
— Да смилуется над тобой Господь, несчастный и глупый мой муж! Сколько бы ты ни раздумывал, сколько бы доводов ни приводил, чаша весов не склонится ни к заключению мира с императором, ни к объявлению ему новой войны. Но увидев, в каком великолепном доме ты живешь и с каким достоинством держишься, некоторые наивные люди решили, что ты пользуешься доверием великого визиря. Разве ты не знаешь, какое впечатление производит на глупцов показной блеск? Кое-кто готов выложить за мир с императором сто тысяч дукатов, хотя даже тебе не смею я открыть, откуда взялись эти деньги. Но золото говорит само за себя — и вот тебе тысяча дукатов в доказательство того, что это не шутки. Как только султан заключит мир с королем Фердинандом, ты получишь еще пять тысяч.
Джулия вынула маленький кожаный мешочек, сломала печать — и на пол хлынул дождь золотых монет. И должен признать, что звон золота склонил меня к мысли о мире куда быстрее, чем все уговоры моей жены.
Она же продолжала умолять меня:
— Да будут благословенны миротворцы! Та высокопоставленная дама, о которой я тебе говорила, стремится оградить султана от никому не нужных неудач. А великого визиря Ибрагима можно послать сераскером в Персию! Дама эта мечтает снискать его доверие и дружбу — ведь оба они думают лишь о благе султана. И потому даму эту столь огорчают злобные сплетни, которые великий визирь распускает о султанше Хур- рем и ее сыновьях. Чего стоит одна грязная ложь о том, будто принц Селим страдает падучей. А что принц Джехангир родился увечным — так это просто испытание, ниспосланное Аллахом, и такое может приключиться с каждой женщиной. Зато Махмуда и Баязета Всевышний одарил куда щедрее, чем спесивого принца Мустафу, которому совершенно незачем кичиться первородством перед своими единокровными братьями.
Мне показалось, что Джулию немного занесло — и она в запале выложила мне больше, чем хотела. Разговор этот чрезвычайно взволновал меня и встревожил так, что до поздней ночи ворочался я с боку на бок, не смыкая глаз. В голове моей теснились самые противоречивые мысли, а когда я наконец уснул, меня стали мучить кошмары. Мне чудилось, будто я блуждаю в тумане по топкому болоту и не могу найти опоры под ногами. Наконец я споткнулся и упал... Мешок с деньгами потянул меня на дно, уста мои наполнились гнилой водой, и я начал задыхаться. Отчаянно пытаясь глотнуть воздуха, я с криком проснулся в холодном поту.
Я расценил этот сон как предупреждение и решил отправиться с утра на лодке в город. Там, помолившись в мечети, я поспешил во дворец великого визиря, чтобы самолично рассказать ему всю эту историю.
Мне пришлось ждать до поздней ночи. Но вот великий визирь вернулся наконец из сераля, где, как обычно, делил трапезу с султаном. Ибрагим принял меня — но был довольно груб и попросил, ради Аллаха, не обременять его новыми заботами, ибо у него и своих хватает.
Я выложил