больше всех. Днём дети выпускали его за ограду и, спрятавшись в высокой траве, следили за своим новым другом. Потеряв из виду детей, козлёнок вытягивал шею и беспокойно вертел головой, затем высоко подпрыгивал над травой и, заметив девочку, стрелой мчался к ней.
— Вася, Васенька, — слышалось с другой стороны. Вновь прыжок, и козлёнок бежал к Степанку.
За три месяца козлёнок окреп и вырос. К Миронычу он относился доверчиво и был очень дружен с ребятами.
Однажды, гуляя по лесу, дети потеряли Ваську из виду. Долго звали они его, искали в кустах, но козлёнок не показывался.
— Неужели сбежал? — с тревогой проговорил Степанко.
— А может, он уже дома? — высказала предположение Ксюша.
— Как же, дожидайся, он ведь не домашний козёл, а дикий.
— Ну, что из этого, — вступилась за своего друга девочка. — Ведь он уже привык к нам.
— Привык-то привык, а может и удрать.
Опустив головы, ребята направились к дому. Вдруг до их слуха донёсся лай, и вскоре на полянку выбежал козлёнок, вокруг которого, радостно визжа, прыгала собака.
— Ну, вот, — вздохнула с облегчением Ксюша, — а ты говоришь — удрал. Он просто заигрался с Колобком. Вася, Васенька, — позвала она козла. Тот, мотнув головой, боднул собачонку и побежал навстречу своим друзьям.
...Наступил сентябрь. Кузьма Миронович отвёз ребят в соседнее село в школу. Накануне отъезда Степанко, пошептавшись с сестрой, заявил деду:
— Ваську берегите до нашего приезда.
— А ещё какой наказ будет? — улыбнулся дед. Степанко переглянулся с Ксюшей.
— Дедушка, мы просим тебя, чтобы он не потерялся, привяжи ему на шею колокольчик. У тебя есть колокольчик, мы видели его в сундуке.
— Вот пострелята! Да как вы его углядели?
— Пожалуйста, дедушка, разреши, — Ксюша обняла старика за шею.
— Тот колокольчик у меня заветный, — покачал головой Мироныч, — валдайский, с малиновым звоном. Давно храню я его. Сорок лет тому назад служил я у челябинского купца Степанова в ямщиках. Развозил товары и приказчиков по ярмаркам. Когда в лютую стужу сидел на облучке, одна была отрада — малиновый звон колокольчика. Плохо жилось в то время нашему брату, ямщику, — дед задумался. — Ну, ладно, — тряхнул он головой, — так и быть, привязывайте, — старик закряхтел и, поднявшись с лавки, шагнул к сундучку.
— Ну, а если Васька убежит в тайгу, тогда как? — наклоняясь над сундучком, шутливо ворчал Мироныч.
— Не убежит, — уверенно ответил Степанко.
— Да ты что, в самом деле думаешь одевать колокольчик? — удивлённо спросила Петровна и, увидев, что дед разворачивает тряпицу, в которой позвякивало, всплеснула руками.
— Ну, чего расшумелась? Внуки ведь просят, — отмахнулся от жены Мироныч.
В тот же миг в избе раздался нежный звон. Лицо старика просветлело. Приблизив колокольчик к уху, он долго прислушивался к его звуку. Ребята замерли.
— Динь-динь, — казалось, пела какая-то птица. Старик вздохнул.
— Слышал я как-то про этот колокольчик песню, — и, подмигнув внучатам, Мироныч запел дребезжащим голосом: — ...Однозвучно гремит колокольчик, и дорога пылится вдали...
— Ну, пошли к Ваське, — сказал дед, поднимаясь с лавки. — Ксюша, ты так привязывай колокольчик, чтобы не звенел. А Степанко будет держать нашего рысака за уши.
Васька стоял тихо. Когда дед подал команду «отпускай», козёл отпрянул. Услышав незнакомый ему звук меди, сделал огромный прыжок и, перемахнув через забор, исчез в лесу.
— Только и видели, — развёл руками дед. — Был Васька да сплыл. Будет носиться теперь по тайге, как угорелый, и звенеть колокольчиком, птицу и зверя пугать. Ну, теперь, ребятки, собирайтесь в школу. Авось, вернётся наш беглец.
Минуло немало времени, а Васька всё не приходил. Как-то ночью, проснувшись от лая собаки, Мироныч с фонарём вышел на крыльцо и стал прислушиваться к осеннему шуму леса. Ему показалось, что где-то вдалеке звенел колокольчик. Ночь была тёмной. Холодный ветер шумел верхушками деревьев, бросая на землю водяную пыль, буйными вихрями кружился над тайгой.
— Наверно, померещилось, — подумал старик.
— Динь-динь, — вдруг отчётливо и близко раздался знакомый звук.
— Вася, Васенька! — подал голос Мироныч. Козёл вышел на свет и, гордо подняв голову, насторожился.
Лесник открыл калитку и почмокал губами. Тихо звеня колокольчиком, беглец сделал несколько шагов и остановился.
— Иди, иди, дурачок, — ласково звал старик, пытаясь схватить козла за уши, но Васька отпрянул и исчез в темноте ночи.
— Динь-динь, — послышался прощальный звон, быстро пропавший в шуме ветра.
Сказочно красив в зимнем наряде густой таёжный лес. Вся в белом особенно хороша и стройна красавица-пихта. Опустив нижние ветки до самой земли, спит под снеговым покровом черёмуха. Лихо надев набекрень пушистые береты, стоят молодые пни. Ночь. Мириадами изумрудов блестит снег. Точно волшебные замки, высятся над тайгой причудливые скалы далёких гор. Торжественно молчалива в такие ночи тайга. Но порой её безмолвие нарушает несущийся откуда-то тихий звон.
— Динь-динь, — кажется, бродит по лесу какой-то невидимый музыкант, наигрывая свою несложную мелодию. — Динь-динь.
Утопая в рыхлом снегу, из лесу на поляну вышел горный козёл. Повёл ушами. Услышав хруст падающих от тяжести снега ветвей, замер. Снова тихо. Облитый лунным светом, с гордо поднятой головой, изредка тихо позванивая колокольчиком, стоит горный козёл.
Его чудесную музыку слушают деревья и горы. Но вот зверь насторожился. Глубоко втянул в себя воздух. Почуяв невидимую опасность, тревожно запрядал ушами. Внизу, со стороны согры[5], раздался протяжный звук. Начинался он с высокой ноты и заканчивался зловещим «у-у-а-а». То была волчья серенада. Она слышалась всё ближе и ближе. Козёл, затрепетав, большими скачками понёсся через поляну. Тревожное «динь-динь» послышалось у подножия перевала, где когда-то его нашёл Мироныч.
Быстрыми скачками Васька стал подниматься в гору. Он был уже на её вершине, когда волки, перебежав поляну, потянулись по свежему следу. Возле подъёма в гору они разделились