наш Небесный, храни нас»
Милосердный! В наказанье
За греховные деянья
Ввергнул ты меня в страданье.
Не отвергни ж покаянье!
Милость ведь твоя не ложна,
Пусть я грешен, жил безбожно,
Жизнь моя прошла ничтожно,
Преступал я, что неможно.
Изнемог от бед премного
И стыдна моя дорога,
Безобразна и убога.
Мне довольно! Ты — подмога.
Я побит вельми сурово.
Где ж целенье Божья слова?
Где десница, коя снова
Защитить, спасти готова?
Во грехе, бежав морали,
Жил Давид, и вопияли
Прегрешенья! Но печали
Он избегнул! Так в начале,
Наказав, прощал ты, Боже.
Я — не больший грешник! Что же
Казнь моя безмерно строже?
Жизнь презренну длить негоже!
Бог Давидов, сжалься! Ныне
Ждёт прощенья грешный сыне.
Враг ликует: в паутине
Я увяз. И как в пустыне
Брошен. Не возвеселится
Пусть мой враг! А вражьи лица
Стыд зальёт, когда случится
Милости Твоей пролиться.
Ты к врагов досаде вящей
Жизни дашь животворящей,
И восстану я, пропащий,
Одного Тебя молящий!
Из отчаянья пустынь
Глас услышь мой! Не покинь!
И дождём на душу хлынь!
Я молю Тебя! Аминь.
(Μ. Вирозуб)
PSALMUS 50
На мелодию «Мы Троице Святой помолимся...»
Помилуй мя, Господь! Томятся дух и плоть,
о, Боже милосердный!
Я беззаконник, мот — но жду Твоих щедрот:
очисть от всякой скверны!
Пылаю, как в огне, — и тайно душу мне
снедает грех мой смертный.
Тебе — я знаю сам! — моих деяний срам
терпеть не стало мочи.
С души отраву смой, и смрад молвы дурной,
и грязь, чернее ночи!
Ведь я грешил не раз, и стыдно мне подчас
поднять на Солнце очи!
Я Твой закон забыл, лукавое творил,
не знал духовной жажды.
От рук Твоих, Отец, ни циник, ни хитрец
не скроется однажды:
Ты видишь, вознесен на свой небесный трон,
все, что скрывает каждый.
И если по делам воздашь Ты, Отче наш,
то нету мне спасенья.
Во всем я виноват — пойду в кромешный ад,
на вечные мученья.
Как жить, судьбу кляня? Ведь ранил грех меня
еще и до рожденья!
Меня носила мать, а грех умел терзать
ее святое лоно.
Но грех гневит творца. Лишь чистые сердца
Ты примешь просветленно.
В сей тайне бытия Твою премудрость я
увидел изумленно.
Неблагодарный раб, взываю, нищ и слаб:
— Творец неизъяснимый!
Иссопом окропи, очисти, укрепи —
чтоб я, грехом томимый,
Сумел себя спасти. Верны Твои пути,
но неисповедимы.
Белее снега дух создай во мне, — а слух
открой для слов блаженных.
Мой разум просвети, и радость пробуди
в костях моих смиренных!
Смягчи разящий взор, и смой с меня позор
деяний душетленных!
Создай мне сердце вновь, чтоб чистая любовь
зажглась во мгле унылой!
Дух Истины во мне, в сердечной глубине,
созижди с новой силой!
Хоть я, блуждая, жил — и кару заслужил —
не гневайся, помилуй!
Молю во тьме пустой: «Даруй же, Дух Святой,
мне радость, дней счастливых!
Сей Дух, любовь храня, да окрылит меня
во всех благих порывах!
Я следом за собой на путь спасенья Твой
подвигну нечестивых.
Не хочешь, Боже сил, чтоб раб Твой приносил,
как жертву, дар обильный.
А я бы счел за честь сей дар Тебе принесть
с улыбкою умильной.
И я твержу, смирясь, и горячо молясь
Тебе, творец всесильный:
Вот, весь я пред тобой. Пронзенный сатаной,
я весь — сквозная рана.
И эту рану лишь один Ты исцелишь —
за все Тебе осанна.
С повинной головой, прошу: «Создатель мой!
не мучай непрестанно!»
Даруй мне, Всеблагой, блаженство и покой, —
молю неутоленно, —
Сомнения стерпи, страдальца укрепи,
как башню стен Сиона[121] —
И жарких слез ручей, как дар души моей,
Ты примешь благосклонно.
(В. Леванский)
ДОПОЛНЕНИЯ
СОРОК ВОСЬМОЕ
О том, что поэт отдал себя Юлии, а не любви
На ту же мелодию
Слаба моя броня: совсем слепят меня
любовь и Юлия, но поздно
Бежать — спасенья нет, мне прыщут стрелы вслед,
и обе смотрят грозно.
Одной взор опалил, другой — прекрасен, мил...
но вдруг взмолилась слёзно
Лукавая любовь: мол, ты не прекословь,
бороться тщетно, милый.
Я пред тобой стою, дай руку мне свою,
не меряйся же силой!
Со мной тебе узнать случится благодать,
иль кончишь ты могилой!
Нет, этому не быть, хоть можешь получить
ты пленника любого.
Ведь правду говорят: их встретит только яд,
а сети ждут улова.
Прелестнице моей, поверь, до смертных дней
быть верным дал я слово!
Но воинский трофей баталии сией —
я сам с душой и телом.
Смиряя гордый нрав, себя к ней приковав,
скажу пред светом целым:
— Цепям своим до днесь я счастлив был, Бог весть,
страдальцем став несмелым.
Мне Юлия моя, любезные друзья,
преподала науки:
Так весела, легка казалась мне, пока
ей не попал я в руки.
И не любовный стон, а тяжкой цепи звон
приумножает