Она осеклась, вскрикнула и вцепилась в его куртку, когда Перрин, не дослушав, пришпорил Ходока и во весь опор понесся к постоялому двору. Скакавшую пару сопровождали приветственные возгласы, но его это не беспокоило.
— Златоокий! — неслось над Эмондовым Лугом. — Златоокий! Лорд Перрин Златоокий!
* * *
Ордейт сидел на толстой ветке раскидистого дуба и с опушки Западного Леса неотрывно смотрел на лежащий примерно в миле к югу Эмондов Луг. Невозможно поверить. Покарать их! Содрать с них живьем шкуры! А ведь совсем недавно все шло, как он, Ордейт, замыслил. Даже Изам подыграл ему. Но почему этот дурак перестал пригонять сюда троллоков? Надо было наводнить троллоками Двуречье, чтобы оно от них почернело!
Слюна текла у Ордейта изо рта, но он этого не замечал, как не замечал и того, что шарит у своего пояса.
Загнать их до смерти! В землю живьем втоптать! Ведь все было так прекрасно задумано, все шло к тому, чтобы Ранд ал’Тор сам явился к нему, как на веревочке, а чем кончилось? Двуреченцы считай что и не пострадали. Несколько сожженных ферм, так же как и несколько фермеров, заживо сваренных в троллоковых котлах, не в счет.
Я хочу, чтобы все это проклятое Двуречье выгорело дотла, так, чтобы люди со страхом поминали это и через тысячу лет!
Он всмотрелся в развевающиеся над деревней флаги. Один — алая волчья голова на белом фоне, с алой же каймой. И красный орел. Красный цвет — цвет крови. Той крови, которой надо было затопить Двуречье, чтобы Ранд ал’Тор взвыл от ужаса. Но второй… На втором флаге был изображен герб Манетерена. Кто рассказал им о Манетерене? Что могли знать эти деревенские простофили о славе и величии Манетерена? Ну что ж, он найдет способ наказать, покарать их, и не один. Ордейт расхохотался, да так, что едва не свалился с дуба, и только тогда понял, что держится за ветку одной рукой, потому что второй ухватился за пояс, где должен был быть кинжал. Он уставился на свою руку, и смех его превратился в рычание.
Белая Башня! Белая Башня удерживает то, что у него украли. То, что праву принадлежало ему еще со времени Троллоковых Войн.
Ордейт спрыгнул на землю и вскарабкался в седло, не глядя на своих спутников. На своих псов. Его сопровождало около тридцати Белоплащников. Правда, плащи их уже давно не были белыми, доспехи покрывала ржавчина, и Борнхальд ни за что не признал бы этих угрюмых, небритых, нечистоплотных солдат Чадами Света. Люди недоверчиво, с опаской поглядывали на Ордейта и старались вовсе не смотреть на находившегося среди них Мурддраала. Его болезненно-бледное, как у слизня, безглазое лицо было таким же встревоженным, как и у солдат. Получеловек боялся, что его найдет Изам. Изаму не понравилось, что при том нападении на Таренский Перевоз многим людям удалось переправиться на другой берег и разнести повсюду весть о постигшей Двуречье напасти. Ордейт усмехнулся, подумав о недовольстве Изама. С Изамом он разберется в другой раз, если тот, конечно, останется в живых.
— Едем в Тар Валон! — рявкнул Ордейт. Он знал, что придется скакать сломя голову, чтобы поспеть к парому раньше Борнхальда.
Здесь, в Двуречье, впервые за столько веков вновь подняли манетеренское знамя. Проклятого манетеренского Красного Орла, так донимавшего его, Ордейта, в незапамятные времена.
— Но сперва в Кэймлин!
Покарать их! Шкуры заживо содрать! Сперва поплатятся двуреченцы, потом Ранд ал’Тор, а потом…
Он рассмеялся и галопом помчался на север, прямо через лес, даже не оглянувшись, не проверив, следуют ли за ним остальные. Последуют, никуда не денутся. Другого выхода у них теперь нет.
Глава 57. Разлом в Трехкратной Земле
Полуденное солнце выжигало Пустыню, отбрасывая длинные тени на север, туда, куда нес Ранда Джиди’ин. Миля за милей ложились под конские копыта бесчисленные холмы, высокие и низкие, казались волнами в безбрежном океане потрескавшейся глины. Впереди высились горы. Они приковывали к себе взгляд Ранда с тех пор, как появились на горизонте, — тому минул уже день. Вершины их не венчали снежные шапки, и высотой они не могли равняться с Горами Тумана, не говоря уже о Хребте Мира, однако вид этих отвесных утесов из серого и коричневатого камня с красными и желтыми вкраплениями и поблескивавшими на солнце прожилками наводил на мысль, что легче перебраться через Драконову Стену. Вздохнув, Ранд поудобнее устроился в седле и поправил шуфа, которую так и носил с красным кафтаном. Там, в этих горах, Алкайр Дал. Скоро что-то придет к концу. Или к началу. А может быть, и к тому и к другому сразу? Наверное, это будет скоро.
Впереди Джиди’ина легко шагала Аделин, а девять Фар Дарайз Май с копьями и щитами в руках и закинутыми за спины луками в налучьях окружали Ранда широким кольцом. Опущенные на грудь черные вуали могли быть подняты в любой миг. Девы составляли его почетную стражу. Айильцы не называли их этими словами, но при этом Девы направлялись в Алкайр Дал для поддержания чести Ранда. Обычаи и нравы Айил оставались для него непонятными — он не понимал многое из того, что видел собственными глазами.
Взять, например, отношения между Авиендой и Девами. Большую часть времени — как и сейчас — она вышагивала рядом с конем, сложив руки под обернутой вокруг плеч шалью. Голова ее была повязана темным платком. Девушка почти не сводила зеленых глаз с видневшихся впереди гор и очень редко перекидывалась больше чем парой словечек с бывшими сестрами по копью. Существенно было то, что она держала руки под шалью. Все Девы знали, что Авиенда носит костяной браслет, но делали вид, будто не замечают его. Девушка, со своей стороны, браслет не снимала, но старалась спрятать его, когда на нее смотрела какая-нибудь из Фар Дарайз Май.
— Ты не принадлежишь ни к какому воинскому сообществу, — заявила Ранду Аделин, когда, еще перед выступлением в этот поход, он поинтересовался, почему его будут сопровождать именно Девы. Честь каждого вождя клана или септа поддерживают воины того сообщества, к которому он принадлежал до того, как был избран вождем. — Ты не принадлежишь ни к какому сообществу, но твоя мать была Девой.
Аделин, как и другие десять Дев, не смотрела на Авиенду, находившуюся в нескольких шагах от них, у входа в жилище Лиан. Вернее, не смотрела внимательно.
С незапамятных времен Девы, не желавшие отречься от копья, отдавали новорожденных детей Хранительницам Мудрости, а те передавали их на воспитание другим женщинам. Ребенок не знал, что его воспитала приемная мать, а сама Дева навсегда оставалась в неведении даже насчет того, мальчика она родила или девочку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});