Читать интересную книгу Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди - Федор Раззаков

23 августа в Багио игралась 15-я партия матча Карпов — Корчной. И опять — в условиях «холодной войны» между шахматистами. В тот момент когда Корчной погрузился в глубокие раздумья перед очередным ходом, Карпов начал раскачиваться в своем кресле. Корчной, которого сей факт отвлекал от мыслей, вынужден был встать и уйти изучать позицию у демонстрационной доски. В этот миг к нему подошел главный арбитр матча Шмид и спросил, в чем дело. Корчной объяснил и попросил сделать Карпову замечание. Арбитр согласился. Однако Карпов оказался неуступчив, он сказал: «Ему мешает это, а мне мешают его зеркальные очки!» Далее послушаем рассказ В. Корчного:

«Прошло минут пятнадцать, прежде чем его наконец уговорили вести себя прилично. Дело, по-видимому, было не в красноречии главного судьи — просто позиция обрела ничейный характер, и Карпов понял, что даже техническая новинка не поможет ему выиграть…

Вопрос о поведении Карпова обсуждался на жюри. Мы предлагали зафиксировать кресла, чтобы на них нельзя было вертеться во время игры. Но Батуринский заявил, что, согласно правилам ФИДЕ, каждый участник вправе выбирать себе кресло по своему усмотрению. Жюри послушно приняло «поправку Батуринского».

Нам так и не удалось ни пристыдить, ни усмирить Карпова: время от времени он применял свой прием — особенно когда судьям, наскучивало следить за игрой и поведением участников. Вспоминаю, как однажды я отсел от столика во время своего хода, потому что сидеть за доской было невозможно; как к Карпову подошел Шмид и посмотрел на него с укоризной. Тот перестал качаться. Шмид обратился ко мне: «Ну, пожалуйста, сядьте за доску, видите — он больше не качается!» Так и хотелось ответить: «А где гарантия, что он дальше будет вести себя нормально?» Но я понимал главного судью: что мог поделать он, лишенный апелляционным жюри каких-либо полномочий!

Кстати, насчет зеркальных очков, которые я надевал на игру. Кто придумал, что я спасался таким образом от вредного воздействия советского психолога? Ведь я носил очки, начиная с первой партии, когда Зухарь был еще «в резерве главного командования»! Цель была проста: лишить Карпова его любимого занятия — стоя у стола, в упор смотреть на противника. Пока на мне были очки, он мог любоваться лишь собственным отражением…»

23 августа в польском городе Сопоте начался традиционный Международный фестиваль эстрадной песни. От Советского Союза на конкурс отправились следующие делегаты: вокальный дуэт Галина Беседина и Сергей Тараненко (конкурс телецентров), Алла Пугачева, Валерий Топорков, Роксана Бабаян (от фирмы «Мелодия»), Лев Лещенко (почетный гость фестиваля), зампред Гостелерадио СССР Стелла Иванова (член жюри). Главным действующим лицом в нашей делегации, естественно, была Алла Пугачева, которая везла в Сопот две песни: «Все могут короли» и «Посидим — по-окаем». Мало кто знает, но эта поездка едва не сорвалась из-за того, что Пугачева буквально накануне отъезда свалилась с воспалением легких. Однако желание выступить на престижном конкурсе было столь велико, что певица собрала остатки сил и рванула покорять «Лесную оперу». Тем более что ее об этом лично просил председатель Гостелерадио Сергей Лапин. Тот Пугачеву не любил, но победы державе своей хотел: СССР вот уже несколько лет не привозил из Сопота главных наград, одни утешительные призы. А Пугачева была признанной суперзвездой, с чем даже Лапин был согласен. Он вызвал ее к себе и сказал: надо ехать. Пугачева удивилась: «Конечно, надо. Странно только, что вы раньше меня туда не отправляли». «Нам нужно первое место», — сказал Лапин. «А мне первое место не нужно, — ответила Пугачева, отчего у Лапина вытянулось лицо. — Мне нужен Гран-при». Лапин расплылся в довольной улыбке, после чего спросил: «А что вы там будете петь? Надеюсь, не «королей» этих?» «Ну, это мы еще подумаем», — неопределенно ответила Пугачева, хотя именно в тот момент и поняла: она будет петь только «Королей».

В Сопот Пугачева захватила свой знаменитый балахон «размахайку», который ей сшила мама ее подруги актрисы Аллы Будницкой (они вместе снимались в фильме «Женщина, которая поет»). Последняя вспоминает: «Моя мама хорошо шила, и Алла заказала ей наряды для Сопота. Кстати, знаменитая «размахайка» получилась совершенно случайно. Мама как-то шила мне платье, но не хватило материала на рукава. Недошитый наряд засунули в шкаф и забыли. Когда Алла собралась в Сопот, его достали и скрепили по боковым швам квадратом. Для второй песни «Посидим — поока-ем» мама сшила Алле ситцевое платье а-ля рюс. Собирали Аллу на конкурс всем домом: мама вынула из сундука свои розовые атласные босоножки, я вручила конкурсантке кружевную шаль из Валенсии. Кстати, босоножки и шаль у Аллы в Сопоте украдут фанаты, причем прямо из машины…»

25 августа советские власти разрешили выехать из страны на постоянное место жительства в капиталистическую страну известному физику-ядерщику С. Поликанову (он работал в Объединенном институте ядерных исследований). Поликанов давно бомбардировал «верха» просьбами отпустить его вместе с семьей на Запад, но власти каждый раз ему в этом отказывали, мотивируя это тем, что ему «известны государственные секреты». Однако когда Поликанов пригрозил, что в случае очередного отказа «он за себя не ручается», власти сочли за благо больше его на родине не удерживать.

Правда, перед самым выездом «отъезжанта» лишили всех наград и титулов: у него забрали ордена и медали, лишили звания лауреата Ленинской премии, ученой степени доктора физико-математических наук, исключили из членов-корреспондентов Академии наук СССР. Сказали: «Вам это уже не понадобится». Кстати, в том же августе страну навсегда покинули еще несколько знаменитостей, в частности, писатели Александр Зиновьев и Сергей Довлатов.

А теперь перенесемся в Калугу, где в 30 километрах от города, на берегу речки Угры режиссер Савва Кулиш работает над своим очередным фильмом — «Взлет», рассказывающим о жизни и деятельности выдающегося русского ученого Константина Циолковского. В роли последнего снимается не профессиональный актер, а… поэт Евгений Евтушенко, которого утвердить на эту роль оказалось "не так-то просто. Вот как об этом вспоминает сам С. Кулиш:

«Мне категорически запрещали снимать Евтушенко. Он тогда только что женился на англичанке и, как сказал мне один чиновник, «стал совсем неуправляемым». Но Женя боец опытный, он на съемках в Малоярославце дал интервью, которое каким-то чудом напечатала «Советская культура», а потом все мировые агентства цитировали: Евтушенко снимается в фильме. И все, поезд ушел, неудобно стало уже зажимать. Меня вызывали, орали, топали ногами, называли бандитом, но дело было сделано. Хотя картину гробили страшно. Не давали ни денег, ни возможности работать. Пьяный директор однажды мне сказал: «Знаешь, ты хороший парень, я к тебе хорошо отношусь, но мне приказали тебя убить, и я тебя убью!» А что значит убьет? Это значит, что он ничего не будет делать, тем самым не давая хода картине. Например, надо на время убрать телеграфные столбы вокруг дома Циолковского. Их не убирают, говорят, что это невозможно. Тогда замечательный художник Володя Аронин ставит три поллитры, и ночью эти столбы вырывают, а днем я снимаю нужные кадры. Или, например, не привозят пиломатериалы, декорацию закончить не можем. Ставится энное количество поллитровок, на соседнем складе покупается лес и достраивается декорация. Я продолжаю съемки. И так далее. Много было всего…»

В субботу, 26 августа, в Багио игралась 17-я партия. Как всегда, со скандалом. Уже в ее начале Корчной узрел в 4-м ряду ненавистного ему психолога Зухаря, подозвал к себе самого руководителя ФИДЕ Кампоманеса и потребовал отсадить «колдуна» на три ряда дальше. Однако Кампоманес колебался. Тогда Корчной заявил, что в противном случае он сделает это сам, причем насильно. Кампоманес отправился советоваться с советской делегацией. В это время к месту поединка подошел Карпов. Увидев, что происходит, он улыбнулся и ушел в комнату отдыха. А пауза длилась в течение десяти минут. Затем наконец шесть первых рядов очистили от зрителей, а Зухаря усадили в первом доступном ряду. Только после этого матч возобновился.

Вспоминает В. Корчной: «Можно ли играть серьезную, напряженную партию после сильной нервной встряски? Оказывается, трудно. В 17-й партии Карпов был переигран вчистую: он потерял пешку без всякой компенсации, а его попытка завязать осложнения тоже не имела успеха. А дальше… Дальше я сделал много грубых ошибок и сперва упустил очевидный выигрыш, а затем, в цейтноте, умудрился получить нелепейший мат в ничейной позиции! Счет стал 4:1 в пользу Карпова…

Состояние мое было ужасное. Я взял два своих последних тайм-аута и вместе с фрау Лееверик (руководитель делегации Корчного. — Ф. Р.) уехал в Манилу, чтобы хоть немного отдохнуть и прийти в себя…»