Читать интересную книгу Имперская гвардия: Омнибус - Стив Лайонс

— Времени нет, Максим, — прошипел Властан. — Рана слишком тяжелая, нам нужно выбираться отсюда!

— Я сказал — помоги мне, сучий сын! — не оборачиваясь, крикнул Кабанов.

Склонив голову, Вогор прислушался к реву приближающихся бомбардировщиков.

— Максим, ты дурак. Мы должны уходить сейчас же! Где, мать её, эта клятая дыра, которую ты пробил в стене?

Раздался топот сапог по булыжникам, и из-за угла выбежали уцелевшие Первенцы. Заметив Кабанова, склоненного над Сергиевым, бойцы резко остановились.

— Мне нужно двое быстрых ребят! — гаркнул Максим.

Сержант Зунелов немедленно сориентировался.

— Вленин, Борский, быстро ко мне!

Названные гвардейцы быстро подхватили раненого на руки, отряд снова понесся со всех ног, и через несколько секунд перед востроянцами возникла огромная неровная брешь в стене.

Шум «Мародёров», ставший намного громче, едва не оглушал солдат. Кабанов понимал, что бомбардировщики уже почти у них над головами; тупая боль в ногах начинала толчками пробиваться сквозь обезболивающий выброс адреналина, но юноша продолжал бежать.

Видя, как их жертвы перепрыгивают через обломки, оказываясь на голом склоне горы, мутанты-преследователи принялись реветь и вопить. Град пуль засвистел вокруг востроянцев, бегущих, скользящих или кувыркающихся на спуске от вершины.

— В укрытие! — заорал Кабанов по воксу. — В укрытие, сейчас же!

К рёву турбин «Мародёров» прибавился свист сотен падающих бомб.

— Всем залечь!

Гора взорвалась, словно проснулся вулкан. Над цитаделью вознеслись к небу гигантские колонны огня, а затем, под чудовищным давлением ударной волны, могучие стены просто лопнули.

Древняя крепость Мегиддзар, простоявшая на самой вершине горы долгие тысячелетия, дарившая защиту местным жителям со времен Эры Раздора, была полностью уничтожена.

Обломки цитадели падали на скалы пылающим дождем.

Гора Мегидд (юго-восточный склон, высота 961)

Крепко зажмурившись, Максим съежился в своем укрытии за скалой, ещё долго не решаясь выходить после окончания камнепада. Затем юноша, медленно поднявшись, стряхнул песок и каменную крошку, после чего повел свой отряд вниз по склону.

Кабанов ни разу не обернулся; проходя мимо Властана, он не хотел заводить разговор. Вогор, напротив, открыто торжествовал.

— Постой, Максим! Обернись на секунду, насладись нашей славой. Мы сделали это, парень, ты и я! Нас наградят за это дело, наградят, попомни мои слова!

В этот момент Кабанов заметил, как Вленин и Борский осторожно помогают одноногому сержанту Сергиеву спускаться по коварным скалам.

«Хорошие солдаты, — подумал юноша. — Все они, и столь многие погибли».

А Властан всё не останавливался, балаболя о почестях, и медалях, всех этих бесполезных жестянках, ради которых умирали бойцы, и внезапно Максим понял, что с него хватит.

Не совладав с собой, Кабанов рванулся к товарищу и крепко схватил его за горло. Лицо Максима исказила злобная гримаса.

— Меня хеково тошнит от тебя, Вогор, понятно? Никогда, никогда больше не смей рисковать жизнями моих людей!

Властан лишь на мгновение оказался захвачен врасплох. Аристократическое презрение взяло верх над юношей, и, пренебрежительно фыркнув, он попытался сбросить руку Кабанова, забыв, с кем имеет дело.

Максим совершил неуловимо быстрое движение — никто из видевших стычку не смог позже воспроизвести его прием, — и, прежде чем Вогор понял, что происходит, он уже лежал на спине со сбитым дыханием.

Над ним возвышался Кабанов, с огнём во взгляде, готовый нанести смертельный удар.

Все до единого Первенцы остановились и неподвижно, словно статуи, наблюдали за происходящим.

Властан, напрягшись всем телом и чувствуя, как колотится сердце, смотрел в разъяренные глаза своего друга. Он видел в этом взгляде, как юноша медленно, постепенно берет под контроль ужасную ярость в своей душе, и понимал, что удара не последует.

— Нападение на другого офицера — тяжкое преступление, Максим, — тихо произнес Вогор.

— Я не поэтому передумал, — прошипел Кабанов сквозь сжатые зубы.

Выпрямившись, он отвернулся и продолжил долгий спуск по склону горы, ведя за собой измотанных, тягостно молчащих людей.

51 год спустя, Седдисваррский собор, Мир Даника

Бог-Император возвышался над паствой, громадный даже в просторном, словно пещера, внутреннем пространстве храма. По сравнению с ним самые крупные из людей казались микробами.

Конечно, это была всего лишь статуя, но она, несомненно, излучала силу, ощущаемую всеми собравшимися. Кончики лучей стилизованного ореола касались покрытого фресками купола в полусотне метров над беломраморным алтарем, сегодня покрытым ярко-красными шелками для поминальной службы востроянцев.

Пока архиерей Заразов, старший экклезиарх 12-й армии, гудел своим низким басом о честном служении и загробной жизни, Властан в оцепенелом молчании смотрел на золотой лик Императора, ожидая своей очереди взойти на кафедру.

Из собора вынесли сотни деревянных лавок, чтобы каждый солдат в Седдисварре, не находящийся в наряде, мог присутствовать на отпевании — хотел он того или нет. Почти две тысячи бойцов стояли в плотной толпе, молча вспоминая павших товарищей. Их дыхание повисало облачками пара в холодном воздухе огромного и поэтому промозглого собора.

— А сейчас, — произнес Заразов, — если генерал Властан изволит подойти к алтарю…

Оторвав взгляд от лика Императора, Вогор усилием воли заставил механическое кресло сдвинуться с места. Аугментический интерфейс у основания черепа преобразовал мозговые волны генерала в движения паучьих ног — пока машина шагала к алтарю, каждая металлическая лапа ударяла о мраморные ступени со звоном, громко отражавшимся от стен из серого камня.

Властан со злобой думал о проклятом лязге. Казалось, что он таким громким шумом проявляет неуважение к покойному, и переход до алтаря растянулся в целую вечность. На самом же деле, Вогор добрался до кафедры через несколько секунд и опустил взгляд на красную книгу, лежащую там.

Рядом с раскрытым томом стояла золотая чернильница с единственным белым пером. Медленно наклонившись вперед, генерал обмакнул его в чернила и начал писать так ровно, как только позволяло истерзанное тело.

Пока Властан аккуратно выводил каждую букву, он чувствовал на себе взгляды всех присутствующих. Одна пара глаз жгла генерала намного сильнее прочих.

Капитан Григориус Севастев, проклятый выскочка, стоял вместе с остатками пятой роты, вперившись в Вогора взглядом из переднего ряда. Старуха-инквизитор, которой недавно были приданы капитан и его люди, прислала и одного из гигантских Астартес, тело которого своими неестественными пропорциями напоминало статую самого Императора.

«Особая честь для тебя, Максим, — подумал Властан, — один из легендарных космодесантников пришел на твою поминальную службу. Но ведь… ты и сам был в какой-то степени легендой».

Закончив выписывать последние буквы, Вогор поставил перо в чернильницу и некоторое время сидел тихо и неподвижно, глядя на страницу красной книги.

Полковник Максим Кабанов, 68-й пехотный полк (699–767.М41), ПВБ.

Властан постоянно возвращался к первому из слов.

«Вот и всё, Максим, — думал он. — Генерал армии записывает имя полковника в Поминальную Книгу, и пятьдесят лет службы заканчиваются. Интересно, возмущался ли ты когда-нибудь, что я ношу четыре звезды, в отличие от тебя? Конечно, ты понимал, в чем дело, старина Тёркин всё разложил по полочкам в наш первый день».

Одна из бесполезных ног Вогора дернулась в кратком спазме, и генерал посмотрел вниз, на свое никчемное тело, в котором искусственно поддерживалась жизнь.

«Я никогда не испытывал к тебе ненависти, Максим. Ты дважды спас мне жизнь, хотя ко второму разу наша дружба давно закончилась. Порой я думаю, что тебе стоило бросить меня умирать… слабость, я знаю. Да и к тому же, это было бы не в твоем стиле — великий Белый Кабан своих не бросает, верно? Но, вот он я, а ты погиб. И для меня в этом нет никакой победы».

Отвернувшись от книги, Властан позволил лязгающим ногам механического кресла увести его по ступеням от алтаря. Генерал испытывал невыразимую злость, вот только не мог понять — на себя или своего старого друга.

Властан мысленно представил себе голос Максима.

— История осудит тебя, Вогор, — произнес он.

А потом исчез.

Архиерей Заразов подождал за кафедрой, пока не стихнут отголоски стальных шагов, а затем поднял руки и произнес:

— Одобренный псалом номер 266.

И холодный воздух наполнили скорбные ноты «Кантус Милитарис Деорум»[9].

Мятежная зима