Я нанял помещение aHotel Metropole y самого Сastellо del Nuovo! Нам здесь гораздо теснее, вид не так обширен, нет того покоя, каким мы наслаждались на Pоsilippо, но всё-таки хорошо.
Будьте здоровы, безгранично любимый друг мой!
П. Чайковский.
19. Чайковский - Мекк
Неаполь,
22 февраля/6 марта 1882 г.
Дорогая моя! Что за прелесть, что за очаровательная личность Ваш Саша! Как он умен, как наблюдателен, как верна его характеристика семейства сестры! Но, главное, как мил и трогателен тон его переписки с Вами. Это не те сухие, подобные докладу подчиненного начальнику, письма, какие по большей части пишут дети родителям, когда они пришли в такой возраст, что уже утратилась прежняя детская потребность именно матери открывать тайники своего сердца! Видно, что Вы для него не только решительница и повелительница его судьбы, которую он уважает и любит, потому что родителей следует уважать, любить и повиноваться им. Видно, что Вы для него его лучший, ближайший друг, которому более, чем кому-либо, хочется поверить всё, что есть на сердце и на уме. И еще знаете, что я скажу Вам по поводу писем Саши? Весьма часто, почти всегда, мальчики его возраста, как бы ни любили и ни уважали свою мать, уже должны многое скрывать от нее, многое умалчивать. У Саши нет ничего такого, что он не мог бы передать и сообщить Вам. Письмо его дышит девственною чистотою чувств и мыслей. Простите меня, дорогая! Я не мог удержаться, чтобы не показать этого письма Модесту, и на него оно произвело то же чарующее впечатление. Натура Саши очень родственна Вашей. Мне кажется, что он во многих отношениях более, чем кто-либо из Ваших мальчиков, похож на Вас. Как я радовался, читая слова Вашего сына Коли, касающиеся Анны. И здесь он проявил ту решительность и мужественную прямоту, которые ему свойственны. Радуюсь безмерно, что он “к Вашим услугам”, и скажу Вам, дорогая моя, что исполнение этого желания нашего и сестра и Лев Вас[ильевич] считают величайшим счастием. Они совершенно очарованы Колей и Сашей. Сестра пишет: “До какой степени тронул нас приезд Н. и А. Мекк, я сказать не могу. Ну, что за чудные дети! Я с радостным чувством заглядываю вперед и мечтаю об осуществлении наших предположений. Надо быть такими, каковы они есть, чтобы, не скучая и не сожалея, провести с нами четыре из немногих своих свободных дней, да еще всё уверяя нас, что им с нами хорошо. Когда будешь писать Н. Ф., скажи ей, [что] мы все горячо благодарим ее за то, что она позволила своим мальчикам порадовать нас своим посещением. В Каменку они дали слово быть в конце мая”.
Какие Ваши планы, друг мой? Возможно ли будет Вашим сыновьям исполнить это обещание?
На Капpи я никогда еще не был, но буду. На Везувий ровно год тому назад я подымался по “Funiсulorа” и был на самом краю кратера. Это зрелище поразительно страшно, но снова восходить до самого кратера я не намерен. На меня сделали отвратительное впечатление четыре гида, которые тащили меня к кратеру и потом, отошедши оттуда немного, в душной серной атмосфере, на расстоянии нескольких вершков от потока еще не остывшей лавы, изверженной в предыдущую ночь, стали требовать от меня противозаконно (ибо за них вперед платится) денег и весьма нагло заставили заплатить какую-то феноменально большую сумму. Как только позволит погода, которая очень нехороша, я собираюсь прежде всего в Помпею, которую люблю до страсти. Но, увы! Кажется, не скоро мы дождемся хорошей погоды. Неаполитанцы предсказывают целый месяц скверной погоды.
Милый друг! Мне кажется, что цифра приданого невесты Анатолия, сообщенная Вам Вл[адимиром] Карл[овичем], преувеличена. Брат пишет мне, что отец обещал дочери давать ей семь тысяч в год. Но тут тоже преувеличена скромность размеров ее будущего состояния. Я склонен думать, что нужно взять середину между двумя крайностями. Во всяком случае, они материально обеспечены, но меня радует всё, что мне пишут о нравственных качествах братниной невесты, гораздо более, чем ее богатство.
От всей души благодарю Вас, дорогой друг, за письмо Саши и возвращаю его Вам.
Беспредельно преданный Вам
П. Чайковский.
20. Мекк - Чайковскому
Флоренции,
27 февраля 1882 г.
Как я счастлива и как признательна Вам, мой милый, несравненный друг, за Ваши добрые слова о моем Саше. Это правда, что он хороший мальчик, но, к сожалению, милый друг мой, Вы всё-таки считаете его лучше, чем он есть. Вы ошибаетесь, думая, что ему нечего скрывать от меня, - нет, общественная рутина так преследует молодых людей, что трудно от нее защититься, а потому и у него есть такие действия; о которых ни я с ним не заговариваю, ни он мне не сообщает, а доходит это до меня посторонними путями. Вы совершенно верно определили, что он больше всех моих сыновей похож на меня своею натурою, хотя характер у него и другой, чем у меня. Он гораздо спокойнее, медленнее меня, но его вкусы, симпатии, увлечения совсем те же, что и у меня, поэтому мы с ним лучше всего и понимаем друг друга. Мне очень приятно, что Модест Ильич также нашел в нем что-нибудь хорошее.
Насчет приданого М-еllе Коншиной я также думаю, что слухи преувеличены, но если поверить и половине их, то всё же хорошо, и скажу, милый друг, что я больше радуюсь за него тому, что он получит хорошее состояние, потому что нравственные достоинства его невесты, о которых Вы говорите, через месяц после свадьбы, tout au plus [самое большее], потеряют для него всякое значение, - так всегда бывает. Разве мужья когда-нибудь ценят нравственные достоинства своих жен? Сколько я наблюдала, так еще дольше других любят глупых и толстых жен. Уж на что больше иметь нравственных, семейных добродетелей, как моя дочь Саша, - это идеал женщины, такой любви, такой беззаветной преданности, заботливости и нежности к мужу, детям и всем близким ей людям днем с огнем не найдешь, - а посмотрели бы Вы на ее мужа, - Вы подумали бы, что это несчастнейший человек в мире. Везде ему нехорошо, вечно он раздражен, ничем ему угодить нельзя. Она няньчится с ним, как с ребенком, нет жертвы, которой бы она не принесла, а он всё ноет, и она только втихомолку от него плачет, плачет, а перед мим всегда с веселым лицом. Все заботы с детьми, с хозяйством, по имению, с капиталами - всё лежит на ней одной, и всё ему нехорошо, и сам не знает, чего хочет. А мне кажется, что у Анатолия Ильича такой же характер. Но и всяких характеров мужчины не только не ценят нравственных достоинств своих жен, но они для них - как бельмо на глазу, совершенно лишнее.
Как мне жаль, мой милый друг, что Вам пришлось лишиться пребывания на Posilippo. Но какие мошенники эти итальянцы: в Неаполе они все каморристы, так что нечего было посылать министра внутренних дел уничтожать каморру [Тайная организация бандитского характера на юге Италии.] в Неаполе и мафию [То же в Сицилии.] в Палермо; надо весь Неаполь и Палермо смести с лица земли. Долго ли Вы пробудете в Неаполе, милый друг мой?
Насчет поездки моих мальчиков после экзаменов к Александре Ильиничне в Каменку, я надеюсь, что это состоится, и Коле ужасно хочется. Я предполагаю в начале апреля, когда уедет моя Саша в Россию, переехать недели на три или четыре в Cannes, на Средиземное море, а на лето думаю поехать к Северному морю, в Trouville или Danville или Dieppe - в те места, одним словом.
Рука моя всё меня мучит; доктор запрещает делать движения, но я не хочу этого исполнять.
Как я счастлива, что мои мальчики заслужили милостивый отзыв Александры Ильиничны. Дай бог, чтобы моя заветная мечта осуществилась, но боюсь ужасно, милый друг мой, что и Анну Львовну похитит кто-нибудь раньше, чем Коля окончит Училище. И Коля и я, мы ужасно жалеем, что Александра Ильинична не живет зиму в Петербурге, где молодежь могла бы лучше познакомиться и прочнее сблизиться, но, конечно, на всё судьба. До свидания, милый мой, бесценный друг. Безгранично любящая Вас