«Дневнике писателя» (1877, сент., гл. 2) Достоевский с убеждённостью писал о романе Сервантеса: «Эту самую
грустную из книг не забудет взять с собою человек на последний суд Божий…» Слова эти станут понятнее, если вспомнить высказывание Достоевского из
ДП за март 1876 г. (гл. 2): «Во всём мире нет глубже и сильнее этого сочинения. Это пока последнее и величайшее слово человеческой мысли, это самая горькая ирония, которую только мог выразить человек, и если б кончилась земля, и спросили там, где-нибудь, людей: “Что вы, поняли ли вашу жизнь на земле и что об ней заключили?” — то человек мог бы молча подать Дон-Кихота: “Вот моё заключение о жизни и — можете ли вы за него осудить меня?”…»
Досс Николай Фёдорович
(1835–1881)
Петербургский фотограф, автор портрета Достоевского (1876 г.). Известны экземпляры этой фотографии с дарственными надписями В. К. Абазе, А. Г. Достоевской, Д. И. и А. М. Достоевским, Е. Н. Голеновской, Ф. М. Достоевскому (племяннику), С. И. Сазоновой (Смирновой), Вс. С. Соловьёву, Б. В. Штакеншнейдеру.
Достоевская Александра Михайловна
(В первом браке Голеновская, во втором — Шевякова, 1835–1889)
Младшая сестра писателя. После смерти отца, М. А. Достоевского, жила и воспитывалась в доме Куманиных. В 1854 г. вышла замуж за Н. И. Голеновского; в 1875 г. — за Шевякова Владимира Васильевича, чиновника Общества взаимного кредита. Имела собственный дом в Петербурге, жена писателя, А. Г. Достоевская, в своих «Воспоминаниях» упоминает об обедах с Голеновскими (1867 г.). Судя по письмам Достоевского, близких отношений с этой сестрой у него не было (как и с её мужьями). Так, в письме к М. М. Достоевскому от 9 марта 1857 г. из Семипалатинска есть такие строки: «Но какова же сестра Саша? За что она нас всех заставляет краснеть? Именно краснеть! Ибо все в семействе нашем благородны и великодушны. В кого она так грубо развита? Я давно удивлялся, что она, младшая сестра, не хотела никогда написать мне строчки. Не оттого ли, что она подполковница? Но ведь это смешно и глупо. Напиши мне, ради Бога, об ней побольше и подробнее…»
Есть предположение, что некоторые черты Голеновской отразились в образе чванливой Фарпухиной из «Дядюшкиного сна». Можно вспомнить в связи с семипалатинским письмом Достоевского и девицу Перепелицыну из «Села Степанчикова и его обитателей», которая чрезмерно гордилась тем, что она «подполковничья дочь».
Достоевская Анна Григорьевна
(урожд. Сниткина, 1846–1918)
Вторая жена писателя, мать Софьи, Фёдора, Любови и Алексея Достоевских. В семье своего отца, мелкого петербургского чиновника Григория Ивановича Сниткина, Анна с детства зачитывалась произведениями Достоевского. И вот 4 октября 1866 г., в качестве слушательницы стенографических курсов, она впервые пришла к любимому писателю, чтобы помочь ему всего за 26 дней написать роман «Игрок» и избежать кабалы издателя Ф. Т. Стелловского. С того дня и до конца своей жизни она жила для него.
А. Г. Достоевская, 1863 г.
А. Г. Сниткина была послана-подарена Достоевскому судьбою (при посредничестве Стелловского!) за все его прежние и ещё грядущие горести, лишения, испытания, болезни и страдания. Благодаря ей, свои последние и самые плодотворные четырнадцать лет жизни Достоевский прожил по-человечески счастливо — любовь, ласка, внимание, забота, терпение и понимание со стороны юной супруги компенсировали вечному страдальцу и больному гению все тяготы бытия. Недаром Л. Н. Толстой сказал однажды не без оттенка зависти: «Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жёны, как у Достоевского…» [Достоевская, с. 37]
Подробности объяснения в любви и предложения руки и сердца 20-летней «стенографке» со стороны автора «Игрока» хорошо известны из её «Воспоминаний». 30 октября 1866 г., между прочим, — в самый день рождения Достоевского (а исполнилось ему ровно 45), она преподнесла писателю лучший из подарков — последнюю переписанную стенограмму законченного романа. С одной стороны, безмерная радость автора (обязательства перед Стелловским выполнены!), с другой — грусть и тоска на сердце (милая «стенографка» исчезнет навсегда из его жизни!). Однако ж, они уговариваются работать совместно и дальше — теперь уже над продолжением «Преступления и наказания». И вот 8 ноября 1866 г. Достоевский вдруг начинает рассказывать Анне Григорьевне сюжет как бы задуманного им нового романа и якобы никак ему не обойтись без консультации Анны Григорьевны по части девичьей психологии. По сюжету пожилой и больной художник должен делает предложение юной девушке, которую зовут Аней: «— Да и вообще, возможно ли, чтобы молодая девушка, столь различная по характеру и по летам, могла полюбить моего художника? <…>
— Почему же невозможно? Ведь если, как вы говорите, ваша Аня не пустая кокетка, а обладает хорошим, отзывчивым сердцем, почему бы ей не полюбить вашего художника? <…> Если она его любит, то и сама будет счастлива, и раскаиваться ей никогда не придётся!
Я говорила горячо. Фёдор Михайлович смотрел на меня с волнением.
— И вы серьезно верите, что она могла бы полюбить его искренно и на всю жизнь?
Он помолчал, как бы колеблясь.
— Поставьте себя на минуту на её место, — сказал он дрожащим голосом. — Представьте, что этот художник — я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?
Лицо Фёдора Михайловича выражало такое смущение, такую сердечную муку, что я наконец поняла, что это не просто литературный разговор и что я нанесу страшный удар его самолюбию и гордости, если дам уклончивый ответ. Я взглянула на столь дорогое мне, взволнованное лицо Фёдора Михайловича и сказала:
— Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!..» [с. 96–97]
А. Г. Достоевская, 1870-е гг.
Юная Анна Григорьевна в семейной жизни проявила недюжинный характер: настояла на отъезде за границу, дабы хоть на время избавить мужа от кредиторов и многочисленных родственников, которым он бесконечно помогал, стойко переносила его ужасные припадки эпилепсии и не менее ужасающие «запойные» поездки в очередной Рулетенбург, когда проигрывал он даже обручальные кольца, терпела довольно непростой характер больного мужа и сцены ревности, какие он порой ей устраивал (впрочем, она и сама его ревновала к той же Аполлинарии Сусловой), родила ему четверых детей (двое умерли в младенчестве) и, самое, может быть, главное — стала незаменимой помощницей как профессиональная стенографистка и впоследствии издательница.
Об их семейном счастье можно судить, в какой-то мере, по переписке (сохранились 164 письма Достоевского к Анне Григорьевне и 75 её писем к мужу). Свидетельствует ОН:
«Тебя бесконечно любящий и в тебя бесконечно верующий <…> Ты моё будущее всё — и надежда, и вера, и счастие, и блаженство, — всё…» (9 дек. 1866 г. — Он ещё жених.)
«…думаю