Читать интересную книгу Через сто лет - Эдуард Веркин

Передо мной текла река. Завод металлопластики на противоположном берегу сбрасывал в реку теплую техническую воду, и здесь было теплее, чем в городе. Снега здесь совсем не было, даже единичных снежинок, только дождь. Он заливал город, реку, рыбаков на серой песчаной отмели, и далекое Заречье на излучине, и лес, черный и понурый от воды. Над лесом парусами взвивался туман, а еще за туманом проглядывал свет от уже севшего солнца, и над ним плясала вечерняя радуга, розовое пространство, распиленное на семь ярких полос, все это называлось красотой. Каждый год к нам приезжали художники, наши, вупырские, а два раза даже настоящие, люди. Они устраивались здесь, на Набережной, и рисовали радугу, а мы прибегали смотреть – и висели на Старом мосту, глядели, как художники рисуют водоустойчивыми красками и как дождь эти краски все равно размывает, как этюдники плачут как будто разноцветным счастьем.

Наверное, зимняя радуга была единственным, что оправдывало существование нашего города. Именно из-за нее река еще текла, болота не выплескивались на нашу сторону, а солнце всходило.

Сейчас художников на реке не было, но я все равно представил эту красоту, попробовал уцепиться за нее, но, как всегда, у меня не получилось ничего. Я, как всегда, увидел лишь реку, серую, холодную, в пузырях дождя, коричневую глину, скучные камни, пар, идущий над водой, у Старого моста дом со съехавшей набок крышей, парник, похожий на стеклянный куб.

Видимо, в этом доме и обитал цветник. Цветовод то есть. Мастер георгинов.

Забора никакого не виделось, и вообще никаких укреплений, я вдруг подумал: а что, если пойти к этому цветочному вуперу и просто попросить? Дай цветочек, а? Но потом почти сразу подумал, что выпрошенные цветы наверняка не имеют такой ценности, как цветы, похищенные во имя любви, и решил не идти прямым путем.

Я стряхнул с себя остатки велосипеда, хорошенько размахнулся и зашвырнул их в реку. Потом двинул к парнику. Парник пробил головой – почему-то мне показалось, что делать надо именно так. Пробил и проник внутрь. Тут было тепло и влажно, под прозрачным потолком тянулись горячие трубки, на которые капала вода, отчего в парнике создавалась тропическая атмосфера.

Цветы.

Много цветов. В цветах я не разбираюсь. Как-то раз, лет, наверное, много назад, отец вдруг принес матери цветы. Кажется, наступил какой-то древний праздник, и отец взял и подарил матери букет. Пять цветков, такие длинные, вроде бы тюльпаны, но не тюльпаны, с каким-то названием. Мать не знала, что с ними делать. Понюхала зачем-то, потом прижала к груди. Потом побежала к Лужицким, за луком, и почти полчаса натирала глаза – слезы все-таки побежали. Вот именно такие цветы я увидел первыми, белые, как тюльпаны.

Тут были и настоящие тюльпаны, оранжевые, с сочными зелеными листьями, пахшими горькой травой.

Тут были белые цветы, похожие на большие ромашки, примерно такие, кстати, растут под трубой на кладбище, но эти, конечно, больше и тоньше.

Розы еще – их я знал по обложкам книг про любовь, нежность и беззаветность. В парнике было много разновидностей этих роз, и холодные синие розы, как сгущенный ветер. И простые, и кругленькие аккуратные розочки, напоминавшие маленькие бочонки. И богатые алые розы, сочные, на которые хотелось не только смотреть, но которые хотелось и пожевать, с капельками росы.

В парнике было много цветов, которых я вообще не знал. Такие высокие розовые цветы, напоминающие глубокие кувшины, и лохматые бархатистые цветочки, и мелкие, с виду упругие шарики, и крупные шары, и еще другие-другие. Много всего, видимо, цветник с Трубной был настоящим ценителем, знатоком и цветочным аматером. Поэтому я решил набрать побольше всяких цветов, потом уже разобраться. Для начала выбрал ромашки.

Размял пальцы – с цветами нужна осторожность, я помнил это по бумажным цветам, выбрал цветок, взял за стебелек. Он должен был оборваться, но он только вытянулся, сразу на полметра, и желто заблестел. Я дернул сильнее.

Стебелек все-таки оборвался.

Проволока. Медная. Лепестки цветка осыпались, оказались пластмассовыми, ненастоящими. Я попробовал еще. Обманные ромашки. Подумал, что это шутка, сразу, дурак, не догадался, к розам потянулся.

Розы оказались бумажными. Желтые цветочки вырезаны из материи, цветы-шарики были стеклянные, они крошились от первого прикосновения, и крупные шары тоже, но хуже всего обстояло с тюльпанами. А синие цветочки были совсем хитрыми, я никак не мог их сорвать, пришлось приложить силу. Стебли сломались, из-под краски показался черный металл.

Железные.

Я представил. То есть мне было видение, кажется, это так называлось. Как я стою возле дома Светы с железным букетом, сверху падает дождь, а я пою какой-нибудь романс про лампу, которая не горит. И Света, этим романсом очень растрогавшаяся, открывает мне дверь. А я протягиваю ей чугунные тюльпаны. Она еще дальше растрогивается, или растрагивается, не знаю уж, как там. Короче, трепещет вся от удивления, букет принимает, а он бряк, слишком тяжелый. И все ноги отдавило.

Света вопит, а я как дурак. А я как всегда. Красиво. Здорово. Такая вот лубоф, такие вот тюльпаны.

Вздохнул я, огляделся. Гляжу – цветочек. Такой красненький, незнакомой формации. Произрастает в кадке расписной. Самый-самый симпатичный, просто рододендрон, араукария какая-то, я такие цветы и на обложках книг даже не видел. И вроде как настоящий. Самый, что ни на есть, не пластик и не алюминий, так мне показалось. Прыг я к нему, руку протянул, прихватил, а тут и зазвенело. Сигнализацию к цветочку провел садовод, хорошо хоть электричество не подключил. Но мне что, я цветок цап…

А он у меня в руке и рассыпался, одна каша разноцветная осталась, прах и сок, перестарался, идиот, пережал. Надо было хоть потренироваться заранее на бумаге.

Можно, конечно, компенсаторы использовать. Перчатки, ботинки или вообще костюм целый. Демпферы, сервоприводы с обратной тягой, надеваешь все это на себя – и можно почти как человек ходить. Только опасно – мышцы начинают против серверов работать и еще больше от этого укрепляются. И в один прекрасный день демпферы перестают справляться, костюм разлетается, и ты становишься в два раза сильнее и в полтора раза больше. А катаболизма у нас нет практически – стал сильнее – будь сильнее и дальше, видел я таких вуперов демпфированных, в двери не пролазят.

Жалко цветочек, раздавился. Нет, дурак все-таки. Но я не виноват.

Надо было убегать. Спасаться потихонечку. Так полагалось. Красть цветы – это вам не то чтобы… Это вам… Одним словом, если ты воруешь цветы, можешь быть побит разгневанными цветоводами.

Я вытер руку о комбинезон и побежал прочь к.б. с грустью в сердце.

– Стой, – равнодушно крикнули со стороны дома.

Так крикнули, для порядка, кричавшему было совершенно все равно, остановлюсь я или нет, он просто отрабатывал свою роль, а я отрабатывал свою. Я поспешил, сделал спиной вид, и тут же грохнуло. Цветочник стрелял по мне из ружья, все как полагается. Жвырьк над головой, пороховой запах, и еще серебро.

Приятно. Я читал, что раньше, когда люди лезли воровать яблоки или другие ценные фрукты, по ним стреляли солью, такова традиция. Вот по мне теперь тоже стреляют, я теперь тоже почти как человек. Не солью, конечно, серебром. Серебряной дробянкой.

Больно не было, но я прекрасно понимал, что ничего хорошего в этом нет. Конечно, вупа серебром убить нельзя, я уж говорил, ну, разве что посадить его в бочку и этим серебром сверху залить. А так…

Так чешется. Очень сильно. Просто очень. Если учесть, что дробь попала не совсем в приличное место…

Одним словом, бежал я гораздо быстрее, чем обычно.

Прибежал домой. Костромина и Кузя уже ушли, дома было пусто и никак. А мне хотелось поговорить, то ли от дроби, угодившей в меня, то ли от чувств. Но не с кем. Хотел посидеть, но оказалось, сидеть щекотно и нельзя, поэтому лег на живот и стал думать. Что со всем этим делать. То есть как, собственно, выковыривать. Если врастет, будет дальше жить совсем неудобно, как ни сядешь – жжение, а то может и загноиться, тоже неприятно. Так что лучше выковырять. Пинцетом или ножом. А может, вилкой. Хорошо, что Костромина ушла, а то перед ней неудобно было бы. Ходил за цветами для любимой и вроде бы пострадал за любовь, однако пострадал столь ироничным способом, что лишний раз и не вспомнишь.

Я взял небольшое обычное, не электронное, зеркало и завел его за спину. Оказалось, что эта часть корпуса отражалась вполне неплохо. В отличие от лица.

Глава 10

Звезды Нептуна

Про дельфинарий мне Лужицкий сообщил. Рассказал.

Заявился с утра в субботу, как всегда, рано, но почему-то с лопатой. Вошел, упал на пол, некоторое время лежал лицом вниз, потом перевернулся на спину, лопату из лап не выпустил, наверное, хочет казаться оригинальным. И этот туда же. Наверное, думает, что этим он привлечет к себе внимание Светы и в ее лице всего человечества.