Читать интересную книгу Через сто лет - Эдуард Веркин

Мне казалось, что я нахожусь на дне большой чаши, однако чем выше мы поднимались, тем больше земля выгибалась в обратную сторону, потом она стала плоской, как бумажный лист, а потом начала медленно отгибаться вниз, и сделалось окончательно видно, что земля на самом деле шар.

До верхней площадки мы добрались, наверное, за час. А может, и дольше, конечно, я не заметил время. Отметил, что немного замерз, значит, ползли мы долго.

На верхней площадке телемачты было грязно и сильно воняло сразу всем, сыростью, тряпками, землей. Тут оказалось много земли, черной, рыхлой, с кочками и высохшей травой. Наверное, летом тут было зелено. Наверное, летом.

Вороны устроили здесь настоящую колонию, всю площадку покрывали их гнезда. Причем при ближайшем рассмотрении оказалось, что гнезда сплетены не из веток деревьев, а из обрывков проволоки. Тут была самая разная проволока – медная, алюминиевая, в черной оплетке и в разноцветной изоляции, вороны, видимо, научились стричь ее клювами и приспособили под строительные нужды.

Когда мы влезли, вороны разом взлетели со своих насиженных мест и принялись кружить вокруг. При этом они сварливо и угрожающе орали, и казалось, что они вот-вот кинутся на нас.

Но я знал, что они не решатся. Вороны – тоже животные, хоть и с крыльями. А значит, они нас боятся.

Вообще я подумал, что эта площадка не лучшее место для демонстрации того, что такое страх: слишком шумно, нельзя сосредоточиться. Потом, место хотя и высокое, но не возвышенное, земля, помет, перья…

Впрочем, я ошибся – мы полезли выше, протиснулись через узкую тропинку, проложенную в проволоке, и полезли дальше.

Снизу казалось, что площадка, где обосновались вороны, является самой высокой частью башни, что дальше в небо уходит только тонкая спичка антенны. Вблизи выяснилось, что эта антенна высотой еще в двадцать метров и на ее верхушке имеется тоже небольшой пятачок, на него мы и поползли.

Лезть на антенну было легче. Ступени были холодные, но сухие, сама лестница шире, и когда Турбина в очередной раз сорвалась, я вжался в лестницу, и Турбина пролетела мимо, на тренера.

Нас встретила зима. Самая настоящая. Никакого мелкого занудливого и беспросветного дождя, снег, снег, только снег. Он был похож на толченное в муку стекло, висел в воздухе серебристой пылью и скрипел под ногами. Сама площадка оказалась невелика – четыре на четыре метра. Ее огораживали леера, возле которых скучал печальный раскладной стульчик – кто-то любил сюда подниматься и смотреть на город.

Тут неплохо было. Небо казалось совсем тонким и удивительно близким, и чувствовалось, что вот тут, за тучами, все совсем по-другому. Много света, воздуха, и ветер совсем другой, и звезды чистые, и видно Луну и людей, которые сидят на этой Луне и копают гелий, и облака – там настоящие облака, белые, многоэтажные, тяжелые. Облака, а не эта серая однообразная пелена, которая то и дело норовит собраться в грозу.

– Ну и что? – спросила Турбина. – Где тут страх?

Тренер улыбнулся и сказал:

– Страх тут везде.

Он подошел к краю площадки и снял леер, оставшись стоять рядом с пустотой.

– По статистике при падении с километровой высоты шанс сохранить жизнедеятельность примерно пятнадцать процентов, – сообщил тренер. – Тут, конечно, не километр, триста метров. По грубым оценкам, это увеличивает шансы примерно в два раза.

– Так нам все-таки прыгать? – опять спросила Турбина.

Тренер не ответил.

– Подойдите, – сказал тренер. – Кто желает?

Никто не желал. Это меня удивило.

– Для человека смертельно уже десять метров, – произнес тренер. – Некоторые умудряются разбиться при падении с высоты собственного роста.

– Я могу, – сказал я.

Тренер сделал приглашающий жест, я приблизился к краю.

Земля на самом деле осталась где-то далеко, так далеко, что ее почти не просматривалось, наверное, из-за тумана, наползающего с прудов. Город тоже поблек, растворился почти, смазался. И это тоже мне нравилось, я вдруг понял, что не хочу видеть этот город.

Я не испытывал никакого страха. Совсем. Нет, я не был дураком и совсем не хотел лететь вниз, но и испуга не было. Плохо. Должно было внутри задрожать или обмереть, но, конечно, не задрожало и не замерло. Потому что давно замерло.

– Плохо, – подтвердил тренер. – Очень плохо. Нормальный человек не подошел бы к краю. Нормальный человек любит жить.

– Нормальный человек вообще сюда не полез бы, – сказала Турбина.

Я поглядел на нее внимательнее.

С первого взгляда я ничего особого в ней не заметил, у нас каждая вторая такая: парик, серая кожа, слезящиеся глаза. На лице выражение общей бессмысленности, двигается как курица, мне на голову три раза наступала. А мыслит самостоятельно, такое редко встретишь.

Наверное, это понял и тренер, поглядел на Турбину тоже с интересом.

– Человек бы вообще не полез, – повторила Турбина. – А нам хоть бы что. Мы – монстры.

Она покрякала мышью и подошла к краю платформы, равнодушно выглянула вниз.

Плохо дело. Мы монстры… Значит, себя ненавидит. А это плохой симптом. От ненависти к себе до аута один шаг.

– Высоко, – сказала Турбина.

– И все? – спросил тренер.

– Все. А что еще сказать?

– И это плохо, – сказал тренер. – Страха нет…

– Нет, – согласилась Турбина. – И как его развить? Я дома занималась, все по пособию. И ничего.

– Так всегда бывает, – успокоил тренер. – Над страхом надо работать, просто так испугаться, с бухты-барахты, у вас не получится. Закройте глаза, сосредоточьтесь и попытайтесь представить, что вы падаете вниз. Попытайтесь испугаться. То, что в вас еще осталось живого, должно возмутиться и запротестовать. Закрывайте глаза.

Я закрыл глаза. Попробовал представить, что падаю. Ну, падаю. Ну, лечу. Если во мне и осталось что-то живое, то оно не возмутилось и не запротестовало, совсем никак не запротестовало.

Раздался крякающий звук. И тут же грохот откуда-то снизу. Тренер выругался непонятными словами. И от души, тут никакой имитации, я просто услышал в голосе его досаду и раздражение.

Открыл глаза и посмотрел.

Турбиной на площадке не было.

А тренер быстро спускался вниз по лестнице.

– Сиганула, – равнодушно сказал вуп, что умел рисовать.

– Прыгнула, – добавил еще кто-то.

Вороны заорали громче. Они вернулись в свои гнезда и стали успокаиваться, а тут на них Турбина, пришлось снова взлетать, а летать в такую погоду и на такой высоте, наверное, весьма паршивое занятие. Сыро, перья намокли, крылья не двигаются, а ты летаешь, летаешь, и это тяжело.

Мы полезли вниз по лестнице, хотя мне не очень хотелось. Небо совсем истончилось и светилось розовым, и снег тоже блестел розовым, штыри антенны почти касались туч и посверкивали синевой, мне захотелось устроиться поудобнее на раскладном стульчике и посидеть тут пару часиков. Но это было невозможно, надо было лезть вниз, смотреть, что сталось с Турбиной.

А с ней, вообще-то, ничего не сталось.

Мы спустились на площадку с гнездами и быстро нашли Турбину. Она обрушилась в вороньи жилища и теперь там лежала, выбираться не торопилась. Тренер стоял рядом и расспрашивал, что испытала Турбина при падении.

– Ничего я не испытала, – с разочарованием ответила Турбина. – Ничего. Просто упала в сучья.

– Это проволока, – поправили ее.

– «Упала в проволоку» хуже звучит, – заявила Турбина. – Пусть в сучья.

Турбина попробовала выбраться из проволоки, однако у нее, к странности, ничего не получилось, гнезда были сплетены таким образом, что Турбина в них застряла. Она начала ворочаться, как большая рыба, угодившая в рыбацкую сеть, она двигала руками, двигала ногами, и вместе с этим, казалось, двигались и все гнезда. Это была странная картина, оказалось, что все гнезда соединены друг с другом, и движение Турбиной породило движение вокруг нас.

Как-то жутко все это выглядело, наверное, это почувствовали все, тренер велел Турбиной остановиться. Вороны продолжали летать и кричать, тренер полез внутрь проволочной структуры и тоже, как ни странно, застрял. Странно, не думал, что тренер, такой опытный вупер, может попасть в такую беспомощную ситуацию. Но он тоже застрял.

Некоторое время они ворочались вдвоем, но потом замерли и как-то скисли, сидели и молчали.

Я не знал, что делать. И никто, похоже, не знал, что делать. Мы стояли и смотрели. Тренер еще немного пошевелился и успокоился.

– Надо помочь, – сказал я.

– Надо, – согласился кто-то.

Но лезть в проволоку никто не спешил, не то что боялись, просто не знали, что делать. И я не знал, что делать. Мы постояли, но это ни к чему не привело. Понятно, что силы воли в тренере было гораздо больше, чем в Турбиной, и периодически он начинал шевелиться интенсивнее. Но это приводило только к тому, что и он, и Турбина запутывались все сильнее и все больше походили на стальные коконы.

Нехорошо. Я подумал, что это ни до чего хорошего не доведет, попадание в кокон может навести на печальные мысли, как бы в аут не выпали. Что мне тогда Костромина скажет?