— отрезал я. — Итак! Вчера клиент вышел из дома в 9–45. Поднимаемся за 20 минут до этого времени и ждем на площадке между этажами. Надеюсь, в этом доме живут нормальные старухи, которые умеют пользоваться лифтом. Вот шапки! Свои прячьте в карман. Надвигаете на глаза. Тут дырки специально прорезаны. Вот медицинские перчатки. После дела все это сбрасываем. Вопросы есть?
— Нет! — помотали головами парни. — Вроде все понятно разложил.
— Тогда смотрим на часы, — скомандовал я. — Заходим в подъезд по одному с интервалом в минуту-полторы. Хорошо, что на нем домофона нет, — сказал я и осекся.
— Чего на нем нет? — недоуменно посмотрел на меня парни.
— Домофон, — ответил я, мысленно кроя сам себя почем зря. Так проколоться! Какие домофоны в Лобне! — В блатных домах теперь подъезды запирают. Там, где непростые люди живут.
— Охренеть! — изумились пацаны. — Уже подъезды запирать начали! Вот довели страну демократы!
Да! — думал я. — Мы же сами и довели эту страну! Не кто-то, а именно мы! Не запирали в Союзе подъезды. А в Лобне нашей многие и дверей в квартиры не запирали, или оставляли ключи под ковриком. Благословенные времена были! Были и прошли.
Одиннадцатый этаж четырнадцатиэтажного дома на Ленинградке. Квартиры на таком этаже давали людям простым, не слишком приближенным к власти. Блатные брали сразу пачку ордеров и осматривали все, оставляя верхние этажи тем, кто попроще. Советский бомонд обычно селился не выше четвертого. Не приведи господи, еще лифт сломается. Умрешь ведь, пока поднимешься с сумками. Для наших целей одиннадцатый этаж подходил вполне. Верхний бы, конечно, получше, а нижний — намного хуже. Палево гарантировано. Парни заняли свои места и замерли, стараясь не дышать.
— Черт! — ругнулся вполголоса Штырь, когда этажом выше клацнул замок и Димон метнулся на лестничную площадку, предупредительно стукнув ключами по железу перил.
— Порожняк, — так же тихо ответил я, когда мимо нас проехал пыхтящий лифт. — Время подходит. Глазки залепи!
— Угу, — буркнул Штырь и быстро размял два комочка, залепив ими стекляшки на соседских дверях.
— Приготовились! — шепнул я. — Выходим, когда он дверь начнет запирать.
Дверь клацнула защелкой замка, а я быстро вышел и приставил пистолет к затылку человека, который крутил ключом в замочной скважине.
— Не шевелись! — сказал я, уперев ему в затылок железо ствола. — Если не будешь делать глупости, останешься жить. Закричишь, дернешься или захочешь увидеть наши лица — получишь пулю в затылок! Если вкурил, то молча открывай дверь и заходи в хату.
На мой голос подтянулись и Китаец с Карасем. Нечего им на лестнице тусоваться. Заметят еще бдительные пенсионеры.
— Вы конкретно попутали, парни! — сдавленным голосом сказал скупщик. — Я от серьезных людей работаю. Если вас найдут, на куски порежут.
— Просто ложись на пол, — сказал я, заводя его в зал. — Представь себе, что ты морская звезда. Руки и ноги в стороны. Деньги где?
— Нет здесь денег! — сделал он отчаянную попытку вырваться. Копченый, стоявший тут же, пробил ему хуком слева, а когда клиент упал, присел на корточки рядом.
— Тебя же предупредили, — ласково сказал Гриша. — Ты подумал, что в затылок тебе пугач ткнули? Нет, дружок, это ТТ. Одна маслина в голову испортит весь ремонт твоей мамы. Рот открыл!
— Чё? — испуганно спросил валютчик, не спуская глаз с черной точки ствола.
— Рот открыл! — я приблизил ТТ к его башке, и тот послушно отвалил челюсть вниз. А Копченый-то молодец! Провернуть ствол в пасти, да так, чтобы зубы самую малость покрошились — такое редко кто выдерживает.
— Так где деньги? — спросил я, а клиент промычал что-то невнятное и скосил глаза влево и вниз.
— Понятно, — сказал я, не вынимая ствол. — Рукав!
Штырь, который понял все с полуслова, полез в левый рукав, где всегда и во все времена валютчики носили деньги. И удобно, и не выпадет, и побежать можно, и даже подраться при необходимости. Он молча вытащил пакет с деньгами и показал мне.
— Белье и книги! — скомандовал я, и четверо ребят начали прочесывать квартиру, методично, шаг за шагом проверяя каждый сантиметр.
— Сливной бачок, морозилка, вентиляция и стиральная машинка, — скомандовал я, когда увидел толстую пачку сторублевок, которая лежала в томике из собрания сочинений Ленина, в котором самым варварским образом вырезали карман для этой цели. Расчет был верен. Эта книга станет последней, которую возьмет в руки гость.
— Подушки, матрасы, крупы на кухне! — сказал я, когда пацаны притащили тощую пачку долларов и немецких марок. Живем!
— М-мать! — радостно промычал Карась, который вынул из банки с пшеном мешочек с золотом грамм на четыреста. Там даже небольшой слиток нашелся. Я свел пальцы, показывая ему жестом: захлопнись! И он захлопнулся с такой готовностью, что чуть зубы не сломал. На его лице бродила дебильная улыбка, которую я ощущал даже через ткань изуродованной шапки.
— Изолента! — скомандовал я. — Сначала глаза завязать тряпкой, потом только заматывайте! Мальчик себя хорошо вел. Оставим ему на память его брови.
Через десять минут скупщик, лишившийся честно заработанных денежных средств и золота, лежал, напоминая мумию Тутанхамона. Он не протестовал, приняв правила игры. Он очень хотел жить и по маленькому. Он ведь даже заявление в милицию подавать не станет и отговорит от этого любимую маму, которая вечером придет с работы…
Глава 12
— Ну Серый, ты и голова! — пацаны подняли стаканы с коньяком. — У тебя не башка, а этот… как его… компьютер! Как по часам все прошло!
Новогодняя ночь 1992 года наступит вот-вот. Мы дали денег кому надо и сняли баню на Вовкином автокомбинате. Отдельное здание, в два этажа. Неплохая такая банька, с печкой-каменкой и цветным телевизором. Правда ни бильярда, ни бассейна, ни мрамора. Обычная советская баня с подобием метлахской плитки на полу и вагонкой на стенах. До Нового года еще целый час, и там уже крутят какой-то Голубой огонек, на котором еще не видно голубых. Их туда пока не пускали. Хотя Киркоров уже есть, Леонтьев в лосинах тоже.
— Парни! — поднял я свой стакан. — Спасибо за теплые слова, но гордыня — грех смертный! И за него неизбежно придет наказание. Надо жить