Читать интересную книгу Под солнцем горячим - Юрий Сальников

— Нам бы капитана не прозевать, — сказал Гера. И едва показалась рыжая шевелюра скуластого паренька, Гера крикнул: — Физкульт-привет карабчанцам! — Парень остановился в полном недоумении. Его товарищи тоже разглядывали пионеров. — Мы с вами встречались на перевале, — сказал Гера.

— А-а-а, — будто обрадовался капитан карабчанцев. — Знакомые, значит? Ну, привет, привет! — И хотел пойти дальше.

Гера испугался, что разговор не состоится, и торопливо сказал:

— У нас к вам дело.

— Игорь, без пяти уже, — проходя мимо, предупредил капитана невысокий остроносый юноша и ткнул пальцем в свои часы.

— Сейчас, — сказал Игорь. И повернулся к Гере: — Какое же у вас дело?

— Про Степана Бондаря, — ответила Гутя. — Кто он был. И вообще — был или не был?

Капитан засмеялся.

— Вот правда, что был или не был? Тайна? Откроем пацанам эту тайну или как? — обратился он к остроносому юноше, который тоже остановился, с любопытством поглядывая.

— Давай, — согласился тот.

— Да, но специалиста нашего по этой части нет, — сказал Игорь. — Специалист — главный историк. Он в архивах раскопал про Бондаря-то.

— А где ваш историк? — спросил Гера, боясь, что будет новая отсрочка. — Далеко?

— Не очень. — Капитан карабчанцев кивнул на почту и добавил: — Ладно, слушайте. — Он готов был сказать что-то важное, но остроносый низенький прервал его:

— Игорь, спроси сначала, что сами-то они знают?

— Да ничего, — быстро ответил Гера, чтобы не тянуть время, но дотошная Гутька начала объяснять подробное.

— Про записку знаем и про то, что Степан Бондарь везде бывал да мало кто его видел.

— Точно! — подтвердил Игорь. — С записки все началось.

— Не с записки, а с листовки, — возразил низенький.

Нет, Он просто мешал разговаривать! Игорь засмеялся:

— Тоже верно. Плохой из меня рассказчик. Павлик, ты им объясни.

Павлик отказался:

— Давай сам.

В дверях почтового отделения показалась белокурая девушка.

— Скорее, Новороссийск дают, — закричала она.

Карабчанцы побежали на почту. И Гера с Гутей тоже. Игоря пропустили вперед, он вошел в кабину. Все ждали, столпившись в тесном зале новоматвеевской почты, где пахло сургучом и клеем и стрекотал в углу телеграфный аппарат. Павлик оказался рядом с Герой, и Гера тихо спросил:

— А в записке-то про что сказано? Что спрятано?

— Листовки, — ответил Павлик. — И подпольная типография.

— А где? Там три дерева нарисованы.

— У нас, в Карабчанке. Где старая школа была. Там Дом культуры теперь.

— А как же Алюк? — растерялся Гера. — В записке сказано: «Иди в хутор Алюк. Степан Бондарь знает…» Значит, Степан Бондарь в Алюке был.

Павлик засмеялся.

— Да Степана-то Бондаря и не было никакого.

— Ну что ты! — воскликнул Гера.

Тут все заволновались и зашумели, потому что Игорь вышел из кабины и сообщил:

— Сестра Бондаря выехала из Новороссийска в Краснодар.

— Будем там искать, — решительно сказала белокурая девушка.

— Сегодня же ей письмо пошлем, — подтвердил Павлик.

Шумной гурьбой карабчанцы покинули почту. А Гера ничего не понимал: только сейчас было сказано, что никакого Степана Бондаря нет. И вдруг — его сестра?

— Мы ходили в Красногорийское, чтобы встретиться с дедом Кондратом, — донесся до Геры голос карабчанского капитана Игоря — он разговаривал с Гутей.

— Да дедушка Кондрат мало знает, — заметила Гутя.

В этот миг приблизилась Лидия Егоровна с ребятами. Туристы из Карабчанки весело приветствовали знакомых пионеров-горожан. Потом все расселись на бревнах у почты, и капитан карабчанцев объявил:

— Предоставляю слово нашему главному историку.

И встала белокурая девушка.

— Вы хотите знать о Степане Бондаре? — спросила она. — Ну так слушайте!

Правда о Степане Бондаре

— Ей исполнилось четырнадцать лет, когда она пошла работать ученицей в типографию. Семья была большая, одному отцу всех не прокормить. И он любовно смотрел на старшую дочь, свою помощницу.

Но однажды в доме появились большевистские листовки. Отец нахмурился:

— Чтобы я этого больше не видел! Мала заниматься политикой!

— Нет, папа. Я буду вместе с товарищами.

Он подошел с ремнем:

— Брось эту затею, говорю!

— Нет!

— Ах, так? — Он перекрестил ее ремнем. — Вот тебе за твою конспирацию!

Она молчала, только вздрагивала. Младшие сестры заплакали. Заступилась мать.

— Шо робишь, Федя, опомнись?

Отец отошел:

— Сатана каменная!

Он долго после этого случая ни с кем не разговаривал, молча стучал во дворе молотком, сколачивая бочки.

А «каменная» старшая дочь его через несколько дней сообщила матери:

— Я перешла в подпольную типографию. Но там у нас денег нет, не платят…

Мать ничего не сказала отцу, поплакала и стала еще экономнее вести хозяйство. Родители уже видели, что их дочь делает доброе дело. И старались помогать ей чем могли.

А однажды вечером нагрянули жандармы, заколотили в дверь кулаками: «Открывай!» Ввалились в комнату, потребовали: «Терещенко, собирайся!» Она оделась, и ее увели. В доме учинили обыск.

Революция застала ее в тюрьме. Потом она работала в ревкоме, защищала родной город от белого генерала Корнилова. А когда к Кавказу подошла белая армия Деникина, в партийной ячейке ей сказали:

— Терещенко, ты опытный конспиратор. Оставляем тебя в подполье.

Подпольный же комитет большевиков направил в горы:

— Будешь нашей связной, Терещенко.

И она пошла в горы. Повсюду, где бы она ни появлялась, приносила с собой боевой приказ подпольного комитета большевиков и главного штаба партизанского движения Черноморья. Ее все видели, но не знали настоящего имени. А звали ее Степанида. Отец у нее был бондарь.

— Так, значит, Степан Бондарь?… — воскликнул Гера.

— Да, это она. — Девушка вынула из портфеля фотографию. — Вот ее портрет.

Гера взял в руки фотографию. На него в упор глядели серьезные глаза по-мальчишески подстриженной Степаниды Терещенко.

— А записка в музее? — спросила Гутя.

— Записку писал один из алюкских партизан, возможно, командир Василий. Мы скоро выясним. И речь в записке идет о типографии для партизан, привезенной из города Степаном Бондарем, или Степанидой Терещенко.

— Тебе, я вижу, очень понравилась ее фотография, — обратился к Гере капитан карабчанцев. — Бери ее себе на память, у нас еще есть.

Партизанский портрет

Вот, значит, какая получилась история… Автобус увозил Геру с ребятами из Новоматвеевки.

Справа синело море, слева зеленели горы. Пробегали мимо ущелья, пропасти и скалистые кручи, скользил у подножия далекого гребня по мосту поезд, словно пробуравливая Кавказский хребет, вползал в туннель, брал Кавказ приступом снизу. Но Гера теперь знал, что есть и другой путь — путь через перевалы, когда леса, скалы, речки, мосты и все бегущие по рельсам поезда, все домики, автобусы, селения и люди остаются далеко внизу. А над тобой только небо, простор и солнце. Где-то и сейчас там по горам к морю, наверное, идут туристы… Только туризм это тебе не просто — нацепил рюкзак и топай. Настоящие туристы всегда следопыты. Вот и карабчанцы сделали открытие…

Муврикова с Серегой Кульковым запели:

Туристы, туристы,Мы вернемся на Кавказ!

А Гера… Он наклонился к Гуте и о чем-то зашептал ей, как будто решил вовлечь ее в новый заговор.

Впрочем, если вы так подумали, то не ошиблись! Ведь в руках у него был дорогой подарок карабчанцев — портрет Степаниды Терещенко. И хотя наши герои сейчас возвращались домой, в городе-то они могут снова встретиться, не правда ли?

Да смотрите, смотрите! Они уже и встретились — заходят вместе в краеведческий музей.

— Здравствуйте, — сказал Гера дежурной у входа. — Нам нужен директор.

— По какому делу?

— У вас в музее есть записка…

— Партизанская, — вставила Гутя.

— Все понятно. Вера, к тебе!

Старая знакомая экскурсовод подошла, улыбаясь:

— А-а-а, опять юные следопыты. О чем еще хотите узнать?

— Теперь не узнать, — сказал Гера. — Теперь вот. У вас сказано в записке про Степана Бондаря. А вот — фотография. Возьмите, пожалуйста. Пусть висит над тем столиком, где записка.

— Да у нас уже давно висит этот портрет, — сказала экскурсовод, взглянув на фотографию. Она провела ребят в зал, и Гера увидел: над столиком с запиской висит фотография Степаниды Терещенко. Она была здесь и тогда, когда Гера искал среди других фотографий Степана Бондаря. Он просто не обратил внимания на женский портрет.

Но пусть теперь хоть станет это всем известно! Пусть напишут, что Степанида Терещенко… Только что это? Гера пригляделся: рядом с фамилией Терещенко, отпечатанной на машинке, стояли приписанные от руки черной тушью слова: «Степан Бондарь». Кто-то опередил его и здесь!