вице-канцлер Никита Панин, генерал-губернатор Петербурга Петр Пален, командир Изюмского легкоконного полка Леонтий Беннигсен, личный флигель-адъютант императора Павел Голенищев-Кутузов и многие другие военачальники, в чьих силах было не дать охране царя действовать. Душой заговора являлась семья Зубовых: князь Платон Зубов, последний фаворит Екатерины II, который был особенно обижен на Павла за удаление от двора, и его братья – Валериан и Николай, зять Суворова, глупый, но крупный, физически сильный человек, привлеченный из-за своих родственных связей и симпатии солдат.
В основной группе был еще полковой адъютант Преображенского полка Александр Аргамаков – племянник Дениса Фонвизина и плац-майор Михайловского замка. Он был необходим всем остальным, чтобы попасть внутрь замка через разводные мосты.
В эту свою новую резиденцию Павел только-только переехал. В Зимнем для него было «слишком много переворотов», а распланированный им Михайловский дышал духом средневекового рыцарства и был окружен рвом – словно оторван от остального города и его прошлого, которое Павел явно не любил. У Аргамакова же были полномочия входить к императору для доклада в любое время суток.
В выбранную дату заговорщики (40–60 человек) ужинали у Палена, в парадной форме, лентах и орденах, как он им велел. Платон Зубов говорил со всеми о плане низвержения императора, убеждая собравшихся, что Екатерина всегда хотела передать престол внуку и Александр был с этим согласен. Палену приписывают такую цитату: «Напоминаю, господа, чтобы съесть яичницу, нужно сначала разбить яйца».
Тем временем Павел тоже ужинает, завершает переписку, отсылает пажей, обходит замковые посты. По воспоминаниям караульного, молится у иконы в прихожей, принимает питье от лейб-медика Гриве и закрывает двери, ведущие наружу из покоев, готовясь отойти ко сну.
Наступает полночь. Группа заговорщиков во главе с Паленом идет к парадному входу, и в их числе – генерал-губернатор, готовый отреагировать на любую тревогу и прекратить ее своим приказом; ударная группа Зубова следует через Садовую к Рождественским воротам Михайловского замка.
Основные 10–12 человек продвигались по второму этажу к царским комнатам. На шум отреагировала охрана, но Преображенскую и Семеновскую тревоги утихомирили их военачальники, тоже принимавшие участие в заговоре. Караульного солдата Агапеева ударили саблей по затылку, таким же образом убрали с дороги и охранника в комнате, гусара Кириллова.
Павел слышал возню и крики, пытался сбежать, но потайная дверь на лестницу, ведущую в покои императрицы Марии Федоровны, оказалась заперта. Тогда он вернулся в свою спальню и укрылся за занавесью или каменным экраном.
Вначале заговорщики растерялись, не найдя Павла в кровати, – но постель его была еще теплой, и, поняв, что «птичка недалеко», они тщательно обыскали все вокруг, обнаружив императора. До двух часов ночи, говорят, длился спор (а точнее – ругань и ссора) монарха в ночной рубашке и толпы пьяных офицеров и чиновников. Они требовали отречения, Павел отказывался подписывать акт и обличал ворвавшихся к нему за дерзость и неблагодарность. Зубов сказал: «Ты больше не император, Александр – наш государь» – и за это высказывание оскорбленный Павел нанес князю удар, а силой он обладал немалой.
Заговорщики поняли, что смиренно идти под арест и сдаваться император не намерен. Беннигсен прямо заявил: «…ежели он спасется, мы пропали». Другой воскликнул: «Полно разговаривать! Теперь он подпишет все, что вы захотите, а завтра головы наши полетят на эшафоте». Подобное говорит и Николай Зубов: «Чего вы хотите? Междоусобной войны? Гатчинские ему привержены. Здесь все окончить должно».
Спор продолжался. Император говорил все громче и начал сильно жестикулировать. В это время шталмейстер граф Николай Зубов, человек громадного роста и необыкновенной силы, будучи совершенно пьян, ударил Павла по руке и сказал: «Что ты так кричишь!» При этом оскорблении император с негодованием оттолкнул левую руку Зубова, на что последний, сжимая в кулаке массивную золотую табакерку, со всего размаху нанес удар в левый висок императора. Тот без чувств повалился на пол. В ту же минуту француз-камердинер Зубова вскочил с ногами на живот императора. Его топтали, шпажным эфесом проломили ему голову и, наконец, Скарятин, офицер Измайловского полка, сняв висевший над кроватью шарф, задушил императора. В начале этой отвратительной сцены Беннигсен вышел в предспальную комнату, на стенах которой развешаны были картины, и со свечкою в руке преспокойно рассматривал их.
Народу объявили наутро, что император скончался от апоплексического удара, то есть от инсульта. Лицо, синее от побоев, пытались загримировать, вызвав специально для этого гатчинского художника. Заплывший левый глаз и синяк на виске (от удара табакеркой) прикрыли треугольной шляпой.
Дело о гибели Павла было засекречено, показания уничтожались, и лишь в 1905 году получилось хоть что-то обнародовать. Сознание русских людей и прежде не верило в официальную версию смерти императора и почитало Павла как страстотерпца.
Сразу же имя и детали гибели царя обросли мистическими легендами – о числе лет его жизни, о проступающей на стене его спальни крови, о предчувствии смерти самим Павлом. Якобы он прощался после ужина со словами: «Чему быть, того не миновать». Волнующие знаки окружали его имя и после смерти: в 1852 году в Гатчине во время торжественной церемонии открытия памятника Павлу веревка после снятия покровов осталась на шее статуи, и державный сын, Николай I, увидя это, заплакал.
В середине XIX века спальня царя, ставшая местом его смерти, по повелению его внука императора Александра II была превращена в церковь во имя апостолов Петра и Павла. В каком-то смысле это Церковь на Крови.
«Не прикасайтесь к помазанным моим» (Пс. 104) – эта заповедь Бога нарушалась в России прежде, и после Павла I тоже будет нарушена не раз. В конце будущего, XIX века взорвут императора Александра II, а еще через три десятилетия 4 июля (в один день с первым убитым русским князем Андреем Боголюбским) 1918 года растерзают последнего русского царя с семьей. Страна погрузится в почти вековой ад: череду войн, революций, переворотов, народного обнищания, несвободы и атеистической депрессии.
Убийство Павла и следующий за ним разворот страны приведут к Отечественной войне 1812 года, оставлению Москвы, цветущим заговорам и потрясениям первой русской революции в декабре 1825 года.
Кто-то возразит: а как же невероятная слава? Ведь в XIX веке мы станем мощнейшим государством с лучшей в мире литературой, с быстро развивающимися наукой и промышленностью, с сильнейшей валютой в мире?
Несмотря на все внешние секулярные преобразования и частое отпадение от Бога элит, молитвенная армия страны еще была сильна – Церковь, пусть и подчиненная государству, еще рожала великих святых. А Господь смотрит на сердце народное и, возможно, его боль об убийстве Павла покрывала зло и ликование дворянства[38]. Народ все же тужил о Павле, молился за него и