Но это была вынужденная мера.
Сейчас дело выглядело так, что она сама стремилась порвать со своей тюрьмой.
Они все обратили внимание: среди приглашенных на крестины Софии Магдалены не было никакого Буби.
Никому и в голову не пришло назвать его имя!
Ребенок лежал и полуспал, было видно, что ему, обласканному всеми, хорошо. Даже Вемунд мог видеть, что это был замечательный ребеночек.
Ему не хотелось загадывать вперед и думать о будущем этой девочки. Не сейчас, сейчас им овладели другие мысли.
Наконец-то он осмелился встретиться взглядом с Элизабет. В его глазах была печаль. Боль. Мольба о прощении. Поиск общности. И страстное желание.
Все это было в единственном взгляде.
Улыбка волнующейся Элизабет была достаточно красноречивым ответом. Он быстро отвернулся. Но не настолько быстро, чтобы она не успела увидеть мимолетный блеск непритворного счастья на его лице.
Карин болтала без умолку.
— Мы, естественно, после этого устроим здесь прием. Со священником. Элизабет, ты думаешь, мы сможем найти розовый шелковый бант для Софии Магдалены?
— Да, я сегодня выйду в город и поищу. Но Вам, госпожа Карин, не кажется, что лучше было бы украсить им платьице для крещения? Кстати, а у нас есть какое-нибудь платьице для крещения?
Фраза «у нас» вызвала выражение счастья на лице Карин. Все участвуют в том, чтобы сделать максимум возможного для ее маленькой Софии Магдалены.
— Госпожа Воген его достанет. Оно будет не таким изысканным, каким ему следует быть, но у нас нет времени на пошив нового. Вемунд, ты мог бы попросить госпожу Окерстрем испечь ее дивные пирожки? Священник и доктор Хансен их бы попробовали.
— Я ей незамедлительно это поручу, — серьезно сказал Вемунд. — Элизабет, ты не могла бы спуститься, мне нужно обсудить с тобой вопрос ухода за домом…
Она последовала за ним по лестнице. Увидев его широкие плечи и волосы, которые завивались на шее, она затрепетала от запретных мыслей. Сверху доносился возбужденный лепет Карин. Элизабет была так рада за нее. Рада — и озабочена.
Внизу в гостиной Вемунд строго посмотрел на нее.
— Как долго ты еще собираешься продолжать эту комедию?
У нее заколотилось сердце.
— Какую комедию?
— С ребенком! Избавься от него, иначе с ним произойдет несчастье!
— Ты спятил?
— Скорее мне нужно задать тебе этот вопрос. Ты прекрасно понимаешь, что Карин нельзя ухаживать за ребенком, это же… преступно.
Элизабет с тревогой посмотрела наверх, открыла дверь в свою комнату, втащила туда Вемунда и осторожно закрыла за собой дверь.
— Будь осторожнее с высказываниями — она может тебя услышать.
— Но вы не можете держать здесь ребенка!
Элизабет загорелась, как пороховая бочка. Она взяла Вемунда за руку и довольно твердо прижала его к стене.
— Отобрать у нее сейчас ребенка равносильно тому, что вырвать у нее из груди сердце! Тогда ее рассудок потухнет навсегда. Чего еще должна лишиться эта бедная, несчастная женщина, чтобы ты был доволен?
— Но разве ты не видишь, что она приходит в себя? — так же раздосадовано сказал он. — И если ей станет ясно, что произошло в тот раз…
— Вемунд, я не знаю, что случилось с ее Буби тогда — ты заставляешь меня двигаться на ощупь в темноте в том, что касается этого дела. Но разве ты не понимаешь, что может произойти сейчас?
— Что к ней вернется память и это будет для нее ударом, да.
— Нет! Что она привязывается к ребенку так, что этот проклятый подонок Буби не будет больше ничего для нее значить. Ей он станет безразличен.
Он задумался над этим. Элизабет стала убеждать его:
— Она ни разу не вспомнила о нем после того, как у нас здесь появилась девочка.
— Но Карин не может ухаживать за ребенком. Она — самое эгоистичное существо, которое мне известно. Нет, это неправильно по отношению к ребенку!
— Она пытается, Вемунд! Она стремится изо всех сил как можно лучше заботиться о малышке. Я знаю, что ты сейчас скажешь, что это просто каприз, и что это не продлится долго. Но ты этого сам не знаешь! Может быть, именно девочки бедной Карин не хватало всю жизнь? Того, кто в ней нуждается. А мы поможем ей, будем всячески поддерживать ее. Ты и я, и доктор Хансен, и госпожа Воген, и госпожа Окерстрем. Ты разве не видишь, как много у нее хороших помощников? Маленькая София Магдалена не будет ни в чем испытывать нужды, и не убеждай меня в том, что Карин сделает ей что-то плохое! Никогда в жизни! И я не думаю, что ей это надоест, как игрушка. Ты что, не видишь, какими глазами она смотрит на ребенка.
— О, Элизабет, как ты наивна! Все это хорошо, но, как ты думаешь, что произойдет, если у Карин оживет память и она вновь столкнется с непостижимым кошмаром прошлого? Допустим, пока она не вспоминает о своем придурке Буби, но когда-то она любила его так же безгранично, как она любит сейчас ребенка — а память, Элизабет! Это событие в тот раз… Это было настолько отвратительно, что мне становится плохо при одной мысли об этом! Нельзя допустить, чтобы такое случилось с ней опять.
— Ты был при этом в тот раз?
Он содрогнулся всем телом.
— Да, — сказал он с безграничной горечью. — Я был именно там. И этого я никогда не смогу простить самому себе.
Она знала, что он не сможет заставить себя рассказать об этом.
Он сказал:
— Теперь важнее, чем когда-либо ранее, чтобы Карин отсюда уехала. Она и Лиллебрур. Вместе с тобой, в Элистранд — это благословенное защищенное место доброты и тепла.
— Моя мать, быть может, не всегда добродушна, но ты прав, Вемунд. У нее золотое сердце, в ее доброте не приходится сомневаться, когда речь заходит о помощи несчастным. Она, возможно, не всегда была так приветлива к моему любимому дедушке Ульвхедину, но он, впрочем, не относился к числу несчастных. Он мог превращаться временами в сущего дьявола…
Вемунд улыбнулся.
— Ты и твой отец — самые прекрасные люди из всех, кого я знаю. Я могу на вас полностью положиться.
— Спасибо! А ты, Вемунд? Как то, что сейчас происходит с Карин, повлияло на твое решение?
Он прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Прижал ее к себе. Элизабет охотно погрузилась в его объятия.
— Это ни на что не повлияло, — спокойно прошептал он. — Мое преступление и моя боль не прекратились.
— Ты не хочешь жить?
— Хочу? Да я бы отдал все, что угодно, чтобы завоевать тебя. Но я не в состоянии жить, Элизабет. Не могу жить!
Она со спокойной грустью прижалась головой к его груди.
— Итак, ты продаешь меня своему брату?
Он ничего на это не ответил. У него просто не было ответа. Но Элизабет почувствовала своим виском, как тяжело он вздохнул.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});