– Говорит, – она серьёзно кивает, – что мне следует убраться от вас подальше.
Удивлённо приподнимаю брови. Вежливый намёк, что она уберётся сразу же, как только почувствует себя лучше? Наи-ивная. Да кто ж её отпустит?
– Я – Дикая, – вежливость, вежливость и ещё раз вежливость, если я не хочу удерживать эту девчонку силой, – Это, – кивок в сторону ковыряющегося в сумке Сына Ночи, – Кир.
– Рида, – нехотя произносит девчонка. С насмешливо-загадочной улыбкой разглядываю её, чуть склонив голову. Слишком разные – эта девушка и её имя. Неужели у них нет ни одной ведьмы, способной при рождении наречь ребёнка так, чтобы имя не изменяло под себя жизнь и характер? – Разве Дикая – это имя?
Любознательная девочка.
– Нет, – отрицательно наклоняю голову, – но все зовут меня так.
– И есть за что? – как-то слишком развязано усмехается Рида, и чувствую в её улыбке некоторую натяжку. Фальшь.
– Было, – уклончиво отвожу взгляд.
Кир протягивает мне кусок вяленого мяса и вопросительно смотрит на нашу ученицу, отдавая ей криво нарезанный хлеб. Усмехаюсь, поняв, что уже вовсю величаю Риду ученицей. Но у неё нет и не будет выбора.
Девушка коротко кивает в благодарность за хлеб и еле сдерживается, чтобы не слопать его за один укус. Кир с тёплой и сентиментальной улыбкой начинает кромсать оставшуюся буханку. Не выдержав, отбираю у него хлеб и короткий кинжал, который мы используем вместо ножа, и ненамного аккуратнее отрезаю ещё пару кусков, с некоторым удовольствием наблюдая, как жадно следит за мной Рида.
– Сколько времени ты не ела? – сочувственно интересуется Кир. Девушка хмурится и уточняет дату, подсчитывая что-то в уме. Искренне надеюсь, что она действительно умеет считать – безграмотность горцев стала такой же притчей во языцах, как и их воинское мастерство.
Нарезанный хлеб девушка выхватывает у меня прежде, чем я успеваю протянуть его ей. Неодобрительно качаю головой, как бы ей плохо не сделалось. Хотя… скорее, это естественный процесс восстановления биомассы тела, утерянной за моменты между смертью и возрождением.
– Вроде, только день, – судорожно сглотнув, чуть виновато отвечает ученица, тут же снова кусками заглатывая хлеб. Переглянувшись, мы синхронно пожимаем плечами, и Кир начинает быстро извлекать из своей бездонной сумки оставшуюся у нас еду. Пусть девчонка ест, ей это необходимо, мы вполне способны голодать несколько суток. Да и всё равно в город собрались.
Когда основной голод Рида наконец утоляет, я приступаю к допросу, маскируемому под задушевную беседу.
– Может, расскажешь, что с тобой случилось? – сочувственно стучу по спине поперхнувшуюся девушку. Откашлявшись, она со вздохом откладывает надкусанный хлеб с положенным на него мясом и зябко передёрнув плечами отвечает:
– Мой аул был уничтожен. Равнинники напали ночью и подожгли дома. Убивали всех до единого, воинов расстреливали издали. Я запомнила стрелы: серебристое древко, синяя сталь и золотое оперение. Женщин и детей изрубили на части, не пощадили никого, – она замолкает, невидяще глядя прямо перед собой, а затем внезапно добавляет: – Даже наша кровная месть милосердней.
Она не выглядит насмерть перепуганной или сломленной горем. Великолепное самообладание? Не думаю. В горах поработали славные паладины Святой Церкви, а их беспощадность к «нечестивым язычникам» я знаю не по наслышке. Психически неподготовленному человеку будут ещё несколько десятидневий сниться кошмары. Ведь даже мне снились. В случае же с Ридой, я думаю, вполне вероятно то, что после её смерти некоторые чувства из жизни-до-возрождения притупились.
– А что случилось с тобой? Когда ты пришла, ты выглядела… не блестяще, – осторожно перевожу разговор на интересующую меня тему. Ученица уныло вздыхает и поясняет:
– Отец смог дать мне шанс вырваться из оцепленного аула. Я спустилась на равнину и попыталась убежать подальше. Сначала мне это удавалось, но потом… видимо, был среди них кто-то, заинтересованный в нашем поголовном уничтожении. Разделавшись с оставшимися, они бросились преследовать меня. Догнали.
– И убили, – подсказывает Кир во время затянувшегося молчания.
– И убили, – покорно соглашается девушка и снова надолго замолкает. Я многообещающе улыбаюсь Киру, он виновато пожимает плечами, взглядом обещая больше не вмешиваться в наш разговор.
Коснувшись спутанных волос, девушка продолжает свою размеренно-неторопливую речь.
– Мой Род считается в горах почти священным – мы имеем шанс на возрождение, если погибли не своей смертью, поэтому на наш аул никогда не нападали другие горцы[19]. Но равнинники нашли способ не дать нам воскреснуть – они сожгли все тела, справедливо рассудив, что мы не фениксы. Не знаю, почему меня не сожгли так же как и всех. Может, – она равнодушно пожимает плечами, – у них не было дров под рукой и они понадеялись, что если закопают меня поглубже, я не смогу выбраться. Смогла.
Она с трудом подавляет в себе детское желание расплакаться. Я мысленно улыбаюсь. Версии сошлись, и мне уже не надо выпытывать, какой это кошмар – самостоятельно пытаться выбраться из-под земли. Наверное, не намного страшней, чем выдирать с Той Стороны свою жизнь.
Почему я не умерла тогда? Потому что слишком ценю свою жизнь и не готова умереть даже ради своей Верной. И это самое страшное предательство. И не надо врать самой себе, что у тебя есть долг. У тебя был выбор и ты его сделала.
– То есть, если тебя снова убьют, ты воскреснешь? – Кир пытается отвлечь ученицу от грустных мыслей… довольно бестактными в данной ситуации вопросами.
Рида поднимает на него взгляд, и я уже знаю, что увидит в нём Кир: холод, усталость и детскую беззащитность. Даже односторонняя связь Верности связывает крепче, чем жажда мести, ненависть или общая цель.
Может, мне дан шанс исправить свою ошибку? Доказать самой себе, что я не такая дрянь, какой считаю себя с тех пор. Заманчиво, но я ничего не хочу менять в своей жизни. Меня устраивает всё, что есть во мне… Но может, это не устраивает мою Шаннею? Ведь Верные неразлучны и после смерти, и моя сестра и подруга вполне могла послать мне этот шанс (испытание?). Не зря ведь жрецы Aueliende говорят… говорили, что на Той Стороне умершим открываются удивительные возможности…
– Что ты собираешься делать дальше? – рассеянным голосом интересуюсь я, с лихорадочной скоростью проигрывая варианты событий. Рида переводит взгляд на меня и я вижу в её глазах удивление, скрытое под тонким налётом насмешки.
– Вы что-то можете мне предложить?
– Защиту, – не задумываясь отвечаю на её слова, не желая чувствовать в них подвоха. Когда её ученичество будет признано официально, я смогу ей вдолбить, что насмехаться над учителями и в присутствии учителей чревато для здоровья, физического и душевного. – Тебе она пригодится.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});