Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

Это были черные дни для Андропова. Все надежды на прорыв к власти вдруг рухнули. Едва стало известно о смерти Сталина, как ему запретили появляться в его цековском кабинете. Старое Политбюро не мешкало. Такое же распоряжение: сдать ключи от своих кабинетов — получили все введенные в Президиум и секретариат ЦК Сталиным. Газеты опубликовали сообщение о том, к кому теперь перешли ключевые посты.

— Ишь, как торопятся поделить портфели, — комментировали газетные сообщения в толпе.

Но „старикам" было не до соблюдения приличий. Промедли они, и сталинские молодогвардейцы отбросили бы их прочь. Сумев овладеть положением, они выбили почву из-под ног „молодогвардейцев”, которые теперь были счастливы получить хоть какой-нибудь пост.

Брежневу повезло. Его назначили начальником политуправления военно-морского флота. О том, чтобы помочь своему молдавскому другу, и речи быть не могло. Рад был, что самого из Москвы не выпихнули опять в какую-нибудь тьмутаракань. Ведь он только начал входить во вкус столичной жизни. Черненко постигает разочарование.

Пробыв пять лет в завах молдавского агитпропа, он ничем выдающимся себя не проявил и замечен высшим начальством не был. Даже и оно, столь благоволившее к партаппаратчикам, вышедшим из крестьянской среды, не уловило биения мысли за низким лбом этого скуластого человечка. Пьет он в это время крепко. Становится еще грубее с подчиненными, обрывает их на полуслове. Этакий маленький диктатор захолустного масштаба, вымещающий на нижестоящих свое стояние на задних лапах перед начальством. Раздосадованный тем, что выход на столичную сцену не состоялся, он легко впадает в гнев, и тогда его и без того узкие глаза становятся щелками, прорезанными над буграми щек. В эти минуты он особенно похож на бурята.

Провинившимся он шлет выговоры, подписанные „К. У. Черненко”. И среди подчиненных по первым пяти буквам подписи получает прозвище „кучера”. Но в его руках пока еще только вожжи от маленькой молдавской телеги.

А в стране, между тем, творится что-то неслыханное. Публично признают ошибку и выпускают совсем недавно проклинаемых врачей. Отбирают орден у доносчицы Тимошук. Арестовывают и казнят руководителей „славных органов”, тех самых, которые предстоит возглавить Андропову. В „Правде” появляется статья о необходимости коллективного руководства и недопустимости культа личности. Это первая, еще замаскированная атака на Сталина, пока еще лежащего в мавзолее. Но в самом коллективном руководстве идет жестокая борьба. Первой ее жертвой становится, казалось бы, всемогущий Берия. Его арестовывают, а затем и расстреливают. Человек, четырнадцать лет возглавлявший органы, канул в небытие. После этого на некоторое время воцаряется согласие. Маленков остается во главе правительства. Хрущев управляет партией.

Начинается период, получивший название „оттепели”. „...Высокое солнце весны пригревает... и влюбленных на мокрой скамейке, и черную лужайку, и весь иззябший за зиму мир”, — писал Илья Эренбург в своей знаменитой повести, давшей имя этому периоду советской истории.

И в самом деле, всем, кто встречал ту весну, она казалась удивительной. В воздухе пахло не только подснежниками, но и свободой. Вдруг оказались на воле те, кто десятилетиями был погребен в лагерях и тюрьмах, кого давно отчаялись увидеть вновь. Громче, увереннее зазвучали голоса людей. Они выпрямлялись, словно освобождаясь от тяжелой ноши прошлых лет, и по-иному начинали смотреть на то, что их окружало.

В раскрытые навстречу свежему ветру окна врывались с улицы, как пишет о том Эренбург, „голоса детей, гудки машин, шум весеннего дня”. Вместе с половодьем, взламывающим льды, вместе с набуханием почек, вместе с первыми робкими букетиками фиалок в руках влюбленных в страну возвращалась, рвалась бурным неудержимым стремительным потоком сама жизнь. Изумительной, неповторимой вспоминается та весна, незабываемая и сейчас по прошествии стольких лет, весна 53-го года.

Ни Андропову в Москве, ни Черненко в Кишиневе это радости не доставляет. Начавшееся половодье ведь может смыть их. Уже тогда воспитанники Сталина предпринимают все, что в их силах, чтобы остановить весну, чтобы убить надежды, чтобы вновь заковать страну в ледяные оковы зимы. Пока что у них сил недостаточно, и им приходится отступить.

Из кабинета на Старой площади Андропов вынужден переселиться в здание на Смоленской площади. Из еще совсем недавно обладавшего огромной властью партаппаратчика, отвечавшего за связь с органами, он превращается в незначительного чиновника Министерства иностранных дел. Его назначают заведующим четвертым отделом, ведающим отношениями с Польшей и Чехословакией. А затем он падает еще ниже. В том же 1953 году его посылают советником в Венгрию. Он даже перестает быть депутатом Верховного Совета. Наступает тридцатилетний период его жизни, в начале которого казалось, что с ним покончено, но конец которого застает его на посту всесильного генсека. В этом смысле его судьба схожа с судьбой его предшественника. Брежнев, обязанный Сталину выдвижением в кандидаты в члены Президиума и секретари ЦК, тоже лишился всех постов. Ему для того, чтобы вернуть утраченное, потребуется на десятилетие меньше, чем Андропову.

Будапешт, где оказался Андропов, вряд ли можно было считать ссылкой. Красавец-город на Дунае еще не утерял очарования прежней, докоммунистической эпохи, и в сравнении с советскими городами жизнь здесь била ключом. И хотя Андропов не чужд вдруг открывшимся перед ним наслаждениям и с удовольствием проводит время в обществе цыганских певцов и танцует ставшее любимым его танцем — танго, все его думы о том, как вернуть себе власть, к которой он был так близок.

И опять, как это уже не раз с ним случалось, судьба его решалась интригами за кремлевскими стенами. Он опять пешка в большой игре, что ведется там. Поначалу все складывается не в его пользу. Его союзники Пегов и Аристов лишаются влиятельных постов в ЦК. Его покровители Патоличев и Суслов подвергаются критике, а Суслов оказывается с июня по декабрь 1953 года в таком неустойчивом положении, что практически перестает руководить идеологическим отделом. Регулярно выпускаемые им прежде инструкции в течение семи месяцев не появляются. На жизни страны это не отражается. Никто и не заметил, что идеология осталась без руководства. Конечно, такое положение долго продолжаться не могло. Избавившись в первые часы после смерти Сталина от неугодных соперников, пришедшие к власти нуждались в союзниках.

Если октябрьский переворот уничтожил старое дворянство и интеллигенцию и привел к созданию, по определению Джиласа, „нового класса”, ставшего советским дворянством, то номенклатура — это титулованное дворянство. Принадлежащего к номенклатуре можно лишить должности, но нельзя лишить титула. Раз попав в число номенклатурной знати, он остается в ней навсегда, если только его не расстреливают за какие-либо грехи или если не угодит он в какую-нибудь группировку, которая потерпит поражение. Тот, кто держал нити управления номенклатурой в своих руках, получал власть над партией. А за обладание этой властью борьба в Кремле не затихала ни на минуту. Соперники, дружелюбно улыбаясь при встрече, только и ждали удобного момента, чтобы схватить друг друга за горло.

Хрущеву ясно, что „современное коммунистическое государство может существовать без государственного аппарата, но оно не может существовать без своего партийного аппарата”. Он приступает к осуществлению своего плана, который должен привести к падению соперников.

Важным шагом в этом направлении было восстановление влияния Суслова. Его делают председателем комиссии по иностранным делам Совета Союза Верховного Совета СССР. Должность сама по себе незначительная, но, как и всякая должность в советском государстве, она приобретает значение тогда, когда ей его придают держащие в своих руках власть. Кто, например, знал о должности „члена президиума Верховного Совета СССР”, кто придавал ей какое-либо значение? Но Хрущев, когда это оказалось для него выгодным, вспомнил об этом своем титуле, и он приобрел вдруг большой вес.

Так и Суслов, сделавшись председателем комиссии, о существовании которой до того было известно немногим, вдруг начинает играть важную роль в международных делах, соперничая с Молотовым. Этого как раз и добивается Хрущев. Кроме того, Суслов нужен ему и для, так сказать, теоретического обоснования его притязаний на власть. Все это приводит к стремительному укреплению позиций этого внешне примечательного разве что своим высоким ростом да „оканием” человека. Его ближайший сотрудник Борис Пономарев в 1954 году становится главной международного отдела ЦК и получает контроль над дипломатическими кадрами. Проходит совсем немного времени, и 14 июля того же 1954 года на дверях кабинета советского посла в Венгрии появляется табличка с надписью „Андропов”.