Читать интересную книгу Мальчик с голубыми глазами - Джоанн Харрис

Хлоп!

В общем, ничего удивительного, что Голубоглазый свернул на эту дорожку. Ведь твердой отцовской руки у него не было, зато имелась мать, контролировавшая каждый шаг и безумно честолюбивая, а также старший брат, который все проблемы решал с помощью кулаков. Вряд ли подходящая площадка для старта, не так ли? Голубоглазый, кстати, неплохо знаком с основами психоанализа.

«Поздравляю! У вас эдипов комплекс. Чересчур близкие отношения с матерью подавили в вас возможность стать эмоционально уравновешенной личностью. Ваше двойственное отношение к матери проявляется в безумных фантазиях, которые часто носят сексуальную окраску».

«Ну ты даешь, чувак!» — как сказал бы Кэп.

Найджел, возможно, и скучал по отцу, но для Голубоглазого этот отец ничего не значил. Он ведь и настоящим его отцом не был — и, если судить по фотографиям, он, Голубоглазый, на него ни капельки не похож. А вот Найджел — да; те же крупные квадратные лапищи, те же черные волосы, падающие на глаза, красивый, даже чересчур красивый рот, та же угроза насилия, таящаяся в уголках губ. Мать частенько намекала, что Питер Уинтер обладал такой неприятной чертой, как склонность к агрессии, и если кто-то из них плохо себя вел, она приговаривала, беря в руки кусок электрического провода: «Даже хорошо, что вашего отца здесь нет. Он бы живо вас приструнил».

Таким образом, слово «отец» начало приобретать в восприятии Голубоглазого негативный оттенок. Ему мерещилось существо вислогубое, желчное, зеленоватое, как мутная вода у пирса в Блэкпуле, куда они обычно ходили в день его рождения. Голубоглазый всегда любил отдыхать на пляже, но этот пирс пугал его: он напоминал окаменелое ископаемое — например, скелет динозавра, который все равно выглядит довольно опасным со сломанными зубами и ногами, выпачканными засохшим илом.

Пирс. Питер. Пьер, что по-французски значит «камень». Камнями швыряют, все кости мне ломают…

После того как Голубоглазый застал мистера Уайта у них дома, да еще вместе с матерью, его интерес к этому человеку неизмеримо возрос. Он обнаружил, что невольно следит за мистером Уайтом, стоит увидеть его в Деревне, или когда он идет в школу Сент-Освальдс с портфелем в одной руке и стопкой тетрадей в другой, или в парке по воскресеньям гуляет вместе с миссис Уайт и Эмили. Малышке было уже два года, она как раз училась ходить, и Патрик Уайт с удовольствием играл с ней, то и дело вызывая ее смех…

Голубоглазый додумался даже до того, что если мистер Уайт — его отец, то Эмили — его сестра. Он представлял себе, что у него действительно есть маленькая сестренка и он помогает матери присматривать за ней, а перед сном читает ей книжки. Он стал постоянно ходить за Уайтами, усаживался в парке поблизости от них и делал вид, что погружен в чтение, а на самом деле внимательно наблюдал за ними…

Но спросить у матери, прав ли он в своих предположениях, не осмеливался. Да и особой потребности в этом не испытывал. Он нутром чувствовал: Патрик Уайт — его отец. И порой любил помечтать, как в один прекрасный день тот придет, заберет его и они уедут куда-нибудь далеко-далеко…

Конечно, Голубоглазый уверял себя, что делился бы вновь обретенным отцом. С Эмили, например, это ведь и ее отец тоже. Однако мистер Уайт почему-то избегал даже смотреть на него, если они случайно встречались на улице. А ведь раньше он всегда ласково здоровался с Голубоглазым, называл его «молодой человек» и интересовался, как у него дела в школе…

И это не только потому, что маленькая Эмили была куда более трогательной и симпатичной. Теперь стоило Голубоглазому приблизиться к мистеру Уайту, как у того на лице и в голосе сразу появлялась настороженность, почти страх…

Но чего, собственно, боялся мистер Уайт? Что мог сделать ему девятилетний ребенок? Этого Голубоглазый понять не мог. Может, мистер Уайт опасался, что он, мальчишка, вздумает чем-то повредить Эмили? Или что миссис Уайт в один прекрасный день все-таки раскроет его тайну?

Голубоглазый начал прогуливать уроки и постоянно болтался возле Сент-Освальдс, прячась за кладовой и сараем и во время перемен наблюдая за школьным двором — за толпами мальчиков в синей форме и учителями в хлопающих на ветру мантиях. По вторникам во дворе дежурил именно мистер Уайт; он следил за порядком, а Голубоглазый из своего укрытия жадно следил за ним — смотрел, как он ходит по заасфальтированной площадке, как останавливается, чтобы перекинуться парой слов с тем или иным учеником…

— Сегодня вечером репетиция струнного квартета, Джонс. Не забудьте свой инструмент.

— Не забуду, сэр. Спасибо, что напомнили, сэр.

— Заправьте, пожалуйста, рубашку в штаны, Хадсон. Вы не на пляже Брайтона…

Особенно хорошо Голубоглазый запомнил один такой вторник. У него как раз был день рождения. Ему исполнилось десять лет. Впрочем, никаких сюрпризов он от этого праздника не ожидал. Тот год вообще выдался особенно мрачным, если не считать его визитов в Особняк. С деньгами было туго, мать пребывала в полном унынии, и о поездке в Блэкпул даже речи не шло — слишком она уставала на работе. Даже на именинный пирог Голубоглазый не рассчитывал. Но несмотря на это, с самого утра ему казалось, что воздух наполнен ожиданием чуда. Ну что ж, вот ему и десять лет — совсем взрослый. Отныне его жизнь будет отсчитываться двузначными числами. «Так может, пора?» — спросил он себя и направился прямиком в школу Сент-Освальдс, чтобы наконец выяснить у Патрика Уайта всю правду…

Он нашел его на школьном дворе. До окончания школьной линейки оставалось несколько минут, и мистер Уайт стоял снаружи, у входа в коридор, где размещались средние классы; на одной руке у него висела изрядно поблекшая преподавательская мантия, а в другой он держал кружку с кофе. Через минуту или две во двор должна была хлынуть орда мальчишек, но пока здесь не было никого, если не считать вашего покорного слуги, который моментально вызвал подозрения у охранника тем, что на нем, во-первых, не было формы, а во-вторых, он, не решаясь войти, остановился под аркой ворот, на которых сияло латинское выражение, девиз школы: «Audere, agerre, auferre». Благодаря занятиям с доктором Пикоком он сумел перевести так: «Быть отважным, стремиться к победе и побеждать».

Но отвага вдруг совершенно ему изменила. И теперь он с отчаянием понимал, что, конечно же, сразу начнет заикаться, и те слова, которые ему так ужасно хотелось произнести, станут ломаться и крошиться у него во рту. К тому же мистер Уайт даже без своего черного одеяния выглядел страшновато — словно став выше и строже, чем обычно; он с явным неодобрением на него посматривал, на мальчишку, который несмело приближался к нему, стуча башмаками по асфальту…

— Что ты здесь делаешь? — спросил мистер Уайт; голос его, хоть и звучал мягко, был холоден как лед. — И почему ты преследуешь меня?

Задрав голову, Голубоглазый взглянул на него. Голубые глаза мистера Уайта были, казалось, где-то в недосягаемой вышине.

— М-мистер Уайт, — пролепетал он, — я… я…

Заикание начинается в мозгу. Это проклятие всегда связано с напряженным ожиданием. Именно поэтому в некоторые моменты Голубоглазый говорил совершенно нормально, а иногда его речь превращалась в какую-то дурацкую кашу, из которой он тщетно пытался выбраться, но лишь увязал еще глубже.

— Я… я…

Он чувствовал, как пылают щеки. Мистер Уайт нервно его перебил:

— Послушай, у меня сейчас совершенно нет времени. Вот-вот прозвенит звонок.

И Голубоглазый, собравшись с духом, предпринял последнюю попытку. Он должен узнать правду. В конце концов, сегодня его день рождения! Он представил себя в синей форме школы Сент-Освальдс, синей, словно крыло бабочки, и увидел, как слова, точно эти самые синие бабочки, легко слетают с его полуоткрытых губ. Сосредоточившись на этом образе, он решительно, почти совсем не заикаясь, выпалил:

— Мистер Уайт, вы мой отец?

На мгновение обоих окутала непроницаемая тишина. Затем в школе прозвенел утренний звонок, и Голубоглазый увидел, как на лице Патрика Уайта потрясение сменилось удивлением, а затем какой-то невероятно острой жалостью.

— Так вот что ты подумал… — наконец протянул он.

Голубоглазый молчал. Двор уже заполнялся синими формами Сент-Освальдс и пронзительными воплями мальчишек, которые кружили, точно птицы. Некоторые останавливались и, разинув от изумления рты, смотрели на Голубоглазого. Тот и впрямь выглядел как единственный воробышек, случайно затесавшийся в стаю волнистых попугайчиков.

Примерно через минуту мистер Уайт все-таки вышел из ступора и твердым тоном заявил:

— Послушай, мне неизвестно, с чего ты это взял, но это совсем не так. Правда. И если я узнаю, что ты распускаешь подобные слухи…

— Так в-в-вы не мой отец? — уточнил Голубоглазый, и голос его снова начал дрожать.