Читать интересную книгу Сандро из Чегема. Том 3 - Фазиль Искандер

Но тогда вертолетов не было, тогда можно было прятаться. И вот стал Хаджарат со своим другом туда наведываться. Домой нельзя. Перебраться через Кавказ и жить среди других народов наши тогда не могли. Сейчас везде живут. Тогда не могли.

Если бы он знал, что будет революция и власть перевернется вверх ногами, может быть, переждал бы где-нибудь на Кубани. Но он не знал. Сейчас некоторые делают вид, что он — революция-конституция — все знал. Как и все мы, он знал — икзикуция. А революция-конституция — не знал. Он был простой и решил жениться на дочери этого старика.

— Так и так, — говорит Хаджарат старику, — имя мое ты знаешь, как и вся Абхазия. Хочу жениться на твоей дочке. Буду раз в неделю приходить мыться, переодеваться, отдыхать. Деньги у меня есть, добро у меня есть, если убьют, все вам останется. И по хозяйству буду помогать, пока жив. Что ты мне скажешь на это?

Испугался старик, а что может сказать такому человеку?

— Спроси у нее, — говорит, — если она хочет, пусть выходит.

Спросил. Она опустила голову.

— Если я такому человеку приглянулась, — говорит, — согласна.

И вот Хаджарат стал ее мужем. Но, конечно, ни свадьбы, ни гостей. Только этот его друг знает о женитьбе. И вот, значит, они живут. И бедный Хаджарат привязался к ней. Все же женщина, все же очаг. И она, как бывает весной, когда старый кол изгороди вдруг выбрызгивает листья, помолодела, порозовела.

А судейский в это время сидит в Мухусе и рассылает своих шпионов по разным деревням. И он наконец донюхался, с каким абреком сейчас дружит Хаджарат. У этого абрека была жена, и он иногда тайком приходил к себе домой. И вот однажды приезжает к ней гнилоглазый и уговаривает помочь встретиться с ее мужем.

— Если твой муж подсобит мне в одном дельце, — говорит ей, — я его верну тебе.

И жена обрадовалась. Надоело жить без мужа. Устроила встречу, и судейский сказал абреку:

— Твой брат в Сибири. Сибирь большая — человек может не найти дорогу назад. Возьми Хаджарата живого или мертвого. И твой брат вернется домой, и дело твое я закрою.

Крепко задумался абрек да недолго думал.

— Живым он никому не дастся.

— Тогда убей.

— Я не могу, — ответил абрек, — попробуйте через такого-то.

И он открыл судейскому про старика и его дом в горах. Судейский об этом ничего не знал.

— Что за старик? — обрадовался судейский. — Откуда он родом? Кто его родственники? Почему живет вдали от людей?

И этот абрек все рассказал, что знал о старике. Когда люди в горах в одиночестве сидят перед костром, они много такого рассказывают, чего не расскажут в низине.

Оказывается, пятнадцать лет назад в селе, где жил старик, постоем стояли казаки. Икзикуция! И вот однажды старик вышел со своей дочкой в лес собирать дикие груши, чтобы варить водку. Он натрусил одно дерево, и дочка стала собирать груши, а сам он отошел подальше искать другое дерево. Слышит, дочка кричит. Прибежал и видит: пьяный казак навалился на его дочку, чтобы поглумиться над ее девичеством. Старик убил его топором и отволок в колючки. А казаки стоят в селе — пьют, гуляют. Икзикуция! И старик испугался. У него была только жена и дочка. Родственниками был хиловат. Пока казаки не нашли труп своего товарища, собрался в одну ночь и переехал в горы. Горы он хорошо знал. Потом жена его умерла, и он остался там с дочкой.

— Хорошо, — сказал судейский — я найду старика. Но ты не говори, что встречался со мной. Все, что я обещал твоей жене, сделаю.

Так они расстались, и судейский наконец вышел на старика. Старик, конечно, не тур, все время не сидел в горах. Иногда и пониже спускался, к людям. Там и встретились.

— Я все про тебя знаю, — сказал судейский, — ты родом из такого-то села. Ты родственниками хиловат. Ты живешь с дочкой в горах. И почему живешь, знаю. И знаю, что ты приютил у себя в доме двух абреков. Один из них государственный преступник. Хаджарат Кяхьба. Мы его ищем уже много лет. Казаки вот-вот окружат твой дом. Хаджарат, как ты сам знаешь, живым никому в руки не дастся. Значит, казаки в перестрелке убьют вас и дом ваш сожгут. У тебя только один выход — убей Хаджарата!

Ты понял, какой шайтан этот судейский? Все сказал, но не сказал, что дочка старика — жена Хаджарата. Почему? Боялся, что старик постыдится предать зятя.

Старик подумал, подумал и сказал:

— Хорошо!

— Оружие дать?

— Нет. Я его топором зарублю.

— Правильно, — говорит судейский, — это у тебя получается.

И вот прошло некоторое время, и Хаджарат с этим абреком встретились в лесу и пошли к старику. Абрек этот уже знал, что старик будет убивать Хаджарата. И Хаджарат почуял, что он в душе отделился от него. Он подумал, что этого абрека подкупили или запугали. И он начал к нему цепляться, чтобы тот загорелся и раскрыл себя. Но абрек не отвечал. А старика Хаджарат не заподозрил: породнился, привязался.

И вот они поужинали у старика, и тут абрек говорит:

— Хаджарат, ты у себя дома. Я тоже хочу пойти к себе домой. Если сейчас пойду, к утру буду дома. Через три дня встретимся здесь.

И он ушел. Хаджарат был усталый и лег спать. Рядом легла жена. И он уснул. Жена потолкала его — не просыпается. Хорошо спит. Встала, оделась, вышла к отцу:

— Давай, отец!

Отец взял топор и подошел к лежанке. Сейчас у нас некоторые крестьяне двухэтажные дома имеют. Тогда кто это знал? Уж не этот лесной старик. В его доме была одна комната, перегороженная занавеской. В одной половине спал он, а в другой его дочка с Хаджаратом.

И вот старик откинул занавеску, подошел к лежанке, изо всех сил взмахнул топором, чтобы отрубить голову Хаджарату, но клинок запутался в занавеске. Старик уже не мог остановиться, и лезвие скользнуло по голове Хаджарата и почти отсекло ему ухо. Оно повисло на мочке.

— Хайт! — вскрикнул Хаджарат и, выхватив из-под подушки пистолет, взлетел над лежанкой. Старик не успел еще раз поднять топор. Раздался выстрел, и он повалился.

— Отец! — закричала дочка. — Бандит убил тебя!

И тогда Хаджарат очнулся и понял, почему она одетая, почему не в постели, и выстрелил в нее. Но не попал. Женщина за порог. Хаджарат за ней, придерживая ухо, откуда кровь так и хлестала. Они два раза обежали дом старика. А старик, оказывается, не был убит, он был только ранен в живот. Он выполз из дому с топором в руке и, когда Хаджарат пробегал мимо него, он, лежа, швырнул ему в ноги топор. И топор перерубил сухожилия правой ноги Хаджарата. Он рухнул, но потом встал и прикончил старика.

Женщина в лес, а Хаджарат, истекая кровью, опираясь на палку, к утру вошел в село Отхара. Там жила семья близких ему людей. Это были Гарпы. Хорошие, чистокровные крестьяне. Они приняли Хаджарата как родного, травами остановили кровь, вымыли, отпоили, положили в чистую постель. Все, что можно было сделать, сделали.

Но Хаджарат устал от предательства. Он знал, что, если старик обещал его убить в эту ночь, утром туда подымутся стражники, чтобы взять труп. И они по следам крови легко выйдут на дом этих Гарпов. И он подумал, что, может быть, эти хорошие люди не выдержат и предадут его. А иначе не поймешь того, что он сделал потом.

— Друзья мои, — сказал он, — я никогда не забуду ваш чистый очаг… Но сейчас оставьте меня… Я устал…

Они решили, что он хочет уснуть, и стали выходить из комнаты.

— …расстанемся, пока хороши, — услышал хозяин, выходивший последним.

Но он решил, что Хаджарат уже сквозь сон что-то пробормотал. Он не знал, что Хаджарат собирается уснуть навсегда. Через минуту из комнаты раздался выстрел. Вбежали — где он? Хаджарат, с простреленной головой, мертвый, лежит в постели. Вот так, сынок, не уберегли мы его. Он подымал дух народа, а он что, не человек? Его дух не надо было подымать? Любим сваливать на чужих. Свои же его и предавали. Это его и сломало. Знаю, были стоящие люди, вроде моего отца. И лучше моего отца были люди, но предатели оказались сильней.

«Расстанемся, пока хороши!» — с этим лучший из нас ушел от нас. Вдуматься — и камень заплачет. Если мы чего-то стоим как народ, мы внукам, правнукам и праправнукам передадим этот стыд. Пусть горит! Забудем и сами будем забыты! Не внявши упреку — кого упрекнешь!

Старый Хасан замолк. Бушующий сноп водопада валил и валил с неимоверной высоты, обдавая нас влажным дыханием, запахом мокрых камней, легким, неназойливым дуновением вечности. Козы на большом плоском валуне белели, как пятна снега. Под валуном, приткнув вытянутые головы в тень, в обморочных позах заклания притихли овцы.

— Пойдем, перекусим, — сказал старый Хасан, вставая, — козы никуда не уйдут.

Мы встали. Он поднял бурку, тщательно отряхнул ее и так же тщательно сложил, словно готовился к далекому походу.

— Разве ты не вернешься? — спросил я.

— Конечно, вернусь, — ответил он, угнездив сложенную бурку под мышкой, — куда я денусь… Все-таки скотина рядом, может ископытить…