Читать интересную книгу Большевики - Михаил Алексеев

Против кандидатуры Федора никто не спорил. И Федор, улыбаясь, сидел, быстро кивая головою — «молодцы, мол, ребята».

Борину же делал отвод Аром.

— Борин устал, его смогут заменить — ну хотя бы я. Надо беречь товарища. Он здесь нужнее…

— Что-то ты, братец, сегодня бессвязно говоришь, — заметил ему Федор. Борин энергично настаивал на своей кандидатуре, и ее приняли большинством. Феня сидела побледневшая, но молчала. Глаза у нее были полузакрыты, губы плотно сжаты, а голова откинута назад.

На этом вопросе собрание закрыли и разошлись.

У входа Михеева остановил председатель.

— Ребята поймали комиссара…

— Какого комиссара? — спросил подоспевший Арон.

— Что хлеб отбирал.

— Продовольственного?

— Вот-вот.

— Давай-ка его сюда, мерзавца.

— Да он уже мертвый… Ребята его убили… Так что совсем потроха наружу.

— Выругай их хорошенько, председатель. Чтобы другой раз самочинно не убивали. Мы бы над ним здесь суд устроили.

— А чего там… Вор был человек… Не жалко… Потом десять микитинских пришли. Принимать, что ли? — с ружьями.

— Да, принимай. А теперь, председатель, вот что вот твой новый начальник — Арон указал председателю на командира 6аталиона.

— А ты куда же?

— А я получил повышение во службе, — пошутил Арон.

— Ага. Того! — председатель лукаво подмигнул Арону.

* * *

Лунная летняя ночь, сияющая тысячами звезд, насыщенная ароматной влажной зеленью, спустилась над поляной. Среди деревьев сверкали сотни костров, кое-где слышались хоровые песни.

Борин и Феня находились одни в полутемной землянке. Тетка Марья ушла спать к соседке.

В землянке было тепло, в воздухе еще пахло табачным дымом.

Борин полулежал, склонившись на грудь к Фене. Она гладила его волосы, бороду, целовала его лицо.

— Ты бы мог не пойти, — тихо говорила она. — Петенька, милый! Тебя могли бы заменить друзья…

— Нет, не могли бы. И потом — почему другие, почему не я?

— Петенька. Я понимаю, что во мне сейчас говорит женщина — но… я хочу быть с тобою Я истосковалась по тебе. Несколько дней ты мог бы побыть со мною.

Борин не отвечал.

— У тебя так стучит сердце — ты здорова?

— О, да… Мне просто больно за тебя… За нашу любовью.

— Ничего, Феничка… Еще немного успехов — мы соединимся с армией и тогда мы будем все время вместе работать. Ведь ты же не уйдешь от меня снова? Нет?..

— Ведь только хочется тебя видеть. Знать, что ты здоров.

Наступила тишина.

— Я была дурочкой. Мне все казалось, что если мы будем вместе, то я у тебя отниму много времени… Но вот теперь я понимаю, несколько дней назад поняла, что это у меня — интеллигентщина…

— Нет, Феничка. Это у тебя еще старое. У тебя есть привычка мысли и чувства подгонять под голые принципы… Полная свобода… Независимость… И ты невольно заставляешь себя думать, что и я так рассуждаю. Ну, ну, не возражай — моя любимая… — Борин прислонился щекою к ее лицу и почувствовал на щеках капли слез.

— Феничка, оставь. Ну, о чем плачешь…

— Меня так тянет жизнь вдвоем теперь… Вот теперь, когда ты такой близкий и такой далекий. Хочется эгоистично взять тебя, не пустить никуда, побыть так вместе… или пойти теперь же вместе в дорогу… Но почему мне нельзя пойти?

— Феничка… Ведь ты сама понимаешь, что ты в дороге свяжешь меня… И мы вместе погибнем… Нет, нет, останься здесь. Я через 3–5 дней буду обратно. А ты здесь отдохни. С новыми силами возьмемся вместе за работу. Работа ждет нас… Хорошо.

Она молчала, прижимая его голову к груди.

— Я так страшно боюсь за тебя, когда не знаю, где ты. Меня так тянуло к тебе. Нет, мы больше не будем разлучаться. Вместе будем работать. Вместе умрем. Только теперь я понимаю, как ты был прав тогда… Ждать другой обстановки нельзя.

Снова молчание.

От ее тела опьяняюще пахло. «Милая». Любимая.

Кровь стучала ударами.

Глава третья

Утром провожали в дорогу Борина и Федора. Шли три версты гуськом друг за другом. Смеялись, толкали друг друга с узкой мшистой тропинки в высокую траву. Прощаясь, крепко жали руки. Провожатые остановились и вскоре скрылись из виду. Уходили четверо: Борин, Федор, Амазасп и проводник. Амазаспа додумался взять Федор. Он знал по сводкам, что в районе города расквартированы части белой дикой дивизии. Состав частей этой дивизии был преимущественно мусульманский. В дороге, да и в городе могли быть встречи с патрулями, объездами, караулами. Нужно было тут же на места суметь о6ъясниться с ними на их родной речи. Амо вчера сказал, что он отлично знает мусульманский язык. И Федор, не глядя на энергичные протесты командира батальона, добился нужного распоряжения. Амо и сам не возражал против прогулки, как он говорил.

* * *

Местами Борину казалось, что зеленая мшистая почва колебалась у него под ногами. Спросил у Федора. Тот тоже чувствовал это. Спросили у проводника.

— Что это земля шатается?

— А тут болото, трясина… кругом болото. Лошадьми тут ехать нельзя, земля раздастся, и поминай, как звали.

— А далеко еще такая зыбкая земля будет? — с внутренней дрожью спросил Федор.

— Версты четыре.

Желая развлечься, Федор принялся зубрить свой новый паспорт, взятый в отряде у одного партизана. «Так — Федор Миронович Курицын… Курицын. Русский, конечно. 19 лет. Ноябрь. Холост. Основных примет не имеет».

Его примеру последовал Амо. Развернул паспорт, громко прочел: «Андрей Семенович Оглоблин, 42-х лет, женат на Елене Макаровне, трое детей».

— А как ваше имя, товарищ? — шутливо спросил Борина Федор.

— Гусь.

— Почему гусь?

— Потому, что гусь свинье не товарищ.

— Нет, серьезно.

— Да серьезно же я говорю. На, читай сам.

— Петр Савельев Гусь, — громко прочел Федор. — Гм, гм. Гусь, очень рад. А моя фамилия Курицын.

— Ха-ха-ха, — засмеялся Амо. — Сочетание фамилий занятное… Как бы нас белые на самом деле не приняли за птицу.

* * *

В пути до самого города не было никаких задержек. В первый день лесными тропинками прошли 35 верст. На ночь остановились на опушке леса, вблизи трактовой дороги. До города еще было 40 с лишним верст. Ночь стояла теплая, звездная. Усталые путники плотно поели и быстро заснули. Спали непробудным сном до восхода солнца Проснулись не сразу Проснулись, почувствовали боль в ногах. «Эх, чорт возьми, — ругался Федор, — ноги болят, отвык я братец, от ходьбы. Это плохо».

Закусили, отпустили проводника, а сами пошли в дорогу. Шли не по тракту, а по узкой тропинке, вьющейся по бугру канавы, отделявшей тракт от желтых ржаных полей. В туманной дали пропадали цепи телеграфных и телефонных столбов На тракте не было ни души.

До полудня сделали две трети пути. Вдали на бугре завиднелся город, но усталые ноги отказывались повиноваться воле. Устроили перерыв в пути. Легли в тени канавы, вповалку. Воздух был наполнен убаюкивающей звонкой трелью. Стрекотали кузнечики. Что-то тикало в траве — пищало. Над канавкой стоял монотонный усыпляющий шумок. Точно сотни часов громко тикали на перебой в траве.

Первым заснул Федор. За ним Борин и Амо.

Проснулись в шесть часов вечера. Солнце уже было на ущербе. Быстро тронулись в путь.

— Досадно, — ругался Федор, — в городе будем ночью, а это хужее, можно наткнуться на разъезды.

— Ничего, — ободрял его Борин, — зато ночью уходить и убегать незамеченными легче и разыскивать друзей под покровом ночи куда проще.

Уже совсем стемнело, когда они подошли к первому дому окраины города. У пригородка их атаковали собаки. Целые десятки разных мастей грызли в бешенстве концы палок, чуть не вырывая их из рук. Наконец темные переулки стали вливаться в более широкие улички, с меньшим количеством собак. Из-за домов выглянула полная луна. При ее свете потускнели красноватые огоньки в окнах. Точно облитые молоком, стояли дома, деревья и дальняя церковь.

— Нам нужно пересечь город, — шепнул Федор. — За базарной площадью жил мой информатор Из депо железной дороги. Он числился в депо беспартийным, думаю, что он уцелел.

Чем ближе они подходили к центру города, тем шумнее становились улицы. Вдоль дороги сновали десятки прохожих. Среди них было много военных, и по одиночке и парочками с женщинами При лунном свете изредка сверкали блестки погон и оружия, звенели шпоры, звонко разливались женские голоса. Попадались на пути и целые ватаги казаков, по десятку и больше. Слышались пьяные песни, ругань. Обегали улицу закутанные в платки и шали мещанки, сердито стучал палкою обыватель.

— Растудыт твою мать, куды бежишь? Держи ее, ребята… За хвост… Да валяй на траву… кричит из ватаги пьяный голос.

Испуганные мещанки, подобравши юбки, мчатся во весь дух Обратно.