сверкнули осмысленностью и каким-то зловещим озорством.
– А сейчас, фраера, цирковые номера! – словно конферансье, крикнула она и солдатиком нырнула вниз.
У Марины в ушах отключились все звуки. Она даже не сразу заметила, что осталась совсем одна. Ее несостоявшиеся мучители только что еще были здесь, и вдруг в один миг их не стало. Лишь удаляющиеся отголоски панического топота по пыльным ступеням напоминали о недавнем присутствии банды.
Марина спускалась по лестнице, держась за стену, на негнущихся ногах, мучительно долго преодолевая, по ощущениям, не три, а тридцать три пролета. То, что тело лежало с закрытыми глазами, принесло немного облегчения. Не было этого пустого посмертного взгляда, из-под пакли пыльных черных волос не расползалась красная лужа. Могло показаться, что женщина спит.
Марина присела рядом, едва не упав из-за дрожи в коленях. Посмотрела на бездвижную грудь под растянутым свитером, пытаясь понять, как же все так получилось. Произошедшее не переваривалось, плавая где-то в животе вязкими липкими комками, подступая к пищеводу.
Трясущимися пальцами она убрала со лба женщины камушек.
Глаза покойницы открылись.
Взгляд остановился на остолбеневшей Марине.
Синие губы разомкнулись.
– Псс. Ну что? Обосрались?
В ответ Марина закатила глаза и завалилась набок.
Она закрыла за собой дверь. На кухне бормотал телевизор. Рыбный душок проникал в коридор. Маринин нос на запах почти не реагировал. Там, в носу, застрял дух сивушных масел и помоев, исходивший от мертвого тела.
Она еще какое-то время топталась в коридоре. Раздеваться не хотелось. Закоченевшая на полу заброшки, Марина никак не могла согреться в натопленной квартире. Как и избавиться от ощущения, что за шиворотом что-то ползает.
– Это ты? – спросил с кухни отец, звякая чем-то стеклянным. – Что так поздно? Стемнело почти.
«Язык еще не заплетается», – подумала Марина. Значит, он сам недавно пришел.
– С подружками, па. – Марина стянула шарф и привалилась к стене, думая, что бывает нечто страшнее, чем очнуться рядом с трупом. К примеру, очнуться и понять, что труп ушел.
– Ты дура совсем?
Марина посмотрела на соседку. Наташа стряхнула с парты мокрые деревянные крошки, поморщившись, вытерла руку о юбку и вырвала у Марины обкусанный карандаш.
– Все нормально вообще? Тебя человеческой едой не кормят? – Бочарова скривилась, держа карандаш кончиками пальцев.
– Извини, – пробормотала Марина, уставившись на отметины своих зубов.
– Ты уже не человек, блядь, ты бобриха нахуй, – фыркнула Наташа, снова поворачиваясь к парте сзади, чтобы возобновить прерванную беседу с подругой.
– Извини, – зачем-то повторила Марина себе под нос.
Это был первый диалог, в который она вступила за день. С утра ходила с опущенной головой, не решаясь поднять глаза и встретиться взглядом с кем-то из вчерашних преследователей. За бессонную ночь она пришла к успокаивающему выводу, что не было никакой женщины, не было никакого «прыжка веры» и пропитанного запахом спирта тела на ледяном полу. Наверняка ее просто вырубило от пережитого стресса, а вся эта история приснилась. Либо хулиганы сделали с ней что-то такое, что мозг предпочел забыть, и теперь Марина с Болдиным квиты. Она где-то читала о таком. Иначе как объяснить, что никто из них еще не зажал ее в коридоре, чтобы обсудить вчерашнее.
Позади громыхнул мальчишечий хохот. Марина подпрыгнула на стуле и тут же закрыла ладонями лицо, представив, как по-идиотски выглядит со стороны. Благо все в классе занимались своими делами.
Осторожно, как и всегда, она посмотрела через плечо. Так, чтобы в случае чего можно было легко притвориться, что разглядывает кого-нибудь в ряду напротив. Среди шумного веселья на задних партах мертвенно белело лицо Болдина. Привычный румянец будто стерли со щек ластиком. Не обращая внимания на хохочущих друзей, он смотрел прямо на Марину. Она резко отвернулась к доске. Спина мгновенно взмокла. Вспыхнула правая щека, словно взгляд Болта оставил там ожог.
Марина сунула в рот большой палец и сжала зубами ноготь.
Серый потолок, суженный лестничными пролетами до небольшого прямоугольника, покачивался перед глазами. Запрокинув голову, Марина стояла на том самом месте, где тело ударилось об пол. Она предпочитала про себя называть женщину просто «тело». Не только потому, что не знала имени, но и потому, что мертвой видела ее дольше, чем живой.
Выпрямив шею, Марина зажмурилась от головокружения. Сырой ветер, гонявший сухие листья по шершавому полу, просунул под куртку ледяные пальцы, напомнив о руках Болта, вцепившихся в пояс джинсов. В темноте под сомкнутыми веками мелькнули, отталкиваясь от края, тощие ноги; распахнулись белесые, будто залитые молоком, глаза. Марина застонала и поторопилась к началу подъема, пока внутри еще теплилась решимость. Помедлила только у последней ступеньки, чтобы окинуть осторожным взглядом помещение, и медленно шагнула вперед, одновременно наступая на горло своему страху.
Тряпки так и валялись на кровати заскорузлой грудой. Марина не особо рассматривала ее в прошлый раз и, конечно, не помнила, в том ли порядке, что и прежде, лежат грязные комки одеял и простыней, или же их с тех пор перекладывали. Она разглядела рукав коричневой дубленки, похожий на гниющий язык, что-то из детской одежды с утятами, почерневший уголок подушки. Все было перекручено, спрессовано, слеплено друг с другом и абсолютно неподвижно.
Она подошла чуть ближе и затаила дыхание, до рези в глазах вглядываясь в дурно пахнущую кучу. Не моргала, ожидая чего угодно. Что холм шевельнется, подсказывая, что внутри кто-то есть, или распахнется тряпичная пасть, обовьет ее рукавом-языком и затянет под преющие тряпки, где Марина будет гнить месяцами, не в силах шевельнуться. Тем не менее Марина кралась вперед крошечными шажками, пока носок ботинка не подтолкнул что-то мягкое. Вздрогнув, она бросила взгляд вниз и отодвинула ногу от крысиного трупа. Кто-то выгрыз крысе брюшко. И судя по останкам, совсем недавно.
Марина сглотнула и снова подняла взгляд на холм из тряпок. Стараясь издавать как можно меньше шума, подошла к обломанной круглой палке, в лучшие времена служившей шваброй, подняла и крепко стиснула в руках. Выставив перед собой острый конец, как копье, снова приблизилась к кровати. Остановившись в паре шагов, Марина потянулась палкой к куче, медленно перемещая свой небольшой вес с пяток на носки: длины копья едва хватало, но она не могла заставить себя сделать еще хотя бы шажок. Пальцы, стиснувшие черенок, горели у кромки до мяса обкусанных ногтей.
Импровизированное копье зависло в сантиметре от скомканных одеял. Вытянутые до предела руки едва не выскакивали из суставов.
Палка мягко клюнула кучу ткани. Грудь вытолкнула застрявший