Читать интересную книгу Красная волчица - Николай Кузаков

Бабы хохотали:

— Дедушка, да ты так всю деревню спалишь.

Дед схватил шапку и — на улицу, подальше от этого бабьего племени. Пришел домой, даже чай пить не стал, залез на печку.

Разбудил его петух, он горланил на кути надрывно, с хрипотцой.

— Эко тебя разобрало, — проворчал дед, сел, свесил ноги с печки и закурил. В голову лезли немудрящие мысли. Ведь сон какой-то видел, и, на тебе, вылетел. Слез с печки, вскипятил самовар, сел чай пить. Встала и Домна Мироновна.

Утром закутанная в шаль пришла соседка — Прасковья Спиридоновна, жена старика Двухгривенного. От ее большого роста совсем низенькими стали дед Корней и Домна Мироновна. Поздоровалась, села на скамейку у порога. Дед Корней глянул на нее и начал деловито набивать трубку табаком.

— Беда будет, — развязывая большую пуховую шаль, с тревогой проговорила Прасковья Спиридоновна. — Курица всю ночь пела.

— А ты ей, голубушка, голову отруби, — посоветовала Домна Мироновна. — Да забрось за дворы. Беда-то пустырем и пробредет.

— Затем и пришла к Корнею Ивановичу. Пусть зарубит.

— Э-э-э, милая, самой надо. Иначе проку не будет. Только курицу изведешь.

— Да лешак с ней…

Глава III

Горы… Им нет конца. С утра собирается пойти снег, но никак не осмелится. Стаи косачей и глухарей перелетают с хребта на хребет в поисках пищи. Снег давно уже завалил голубицу и чернику, приходится довольствоваться кедровой хвоей и почками берез.

Кердоля наметанным взглядом провожает птиц. Вот уже целую неделю он пробирается таежной глухоманью. Едет на сильном пятнистом олене, за ним тянется целая связка животных с вьюками, в которых упрятаны фляжки со спиртом.

У Кердоли лицо усталое, глаза полузакрыты, будто дремлет. Но вот он оживился, посмотрел вокруг. Где-то здесь должна быть стоянка Урукчи. Кердоля знает, во главе рода стоит шаманка Ятока, но она еще совсем девчонка. Держит в руках охотников Урукча. Пока примет человеческого жилья нет. Клонится голова Кердоли, покачивается в такт шагам оленя.

Сквозь хмарь пробивается солнце. Горы оживают, от снега льется поток белого холодного света. Но все это не трогает Кердолю: давно огрубело его сердце, тяжелым камнем на душе лежит обида, которую нанесли ему люди. И нет любви к людям в душе спиртоноса. Он ненавидит эти горы, своих соплеменников, бескорыстных и простодушных.

Глаза Кердоли шарят по горам, надеясь увидеть где-нибудь дымок, но вокруг только тайга. Невеселые думы копошатся в голове. Когда-то и он, Кердоля, любил этот край, поклонялся горам и рекам. Он мог часами бродить туманным утром и слушать, как поют птицы. Или, выследив сохатого, из-за укрытия любоваться, как резвятся телята. А как смешно обучает житейскому опыту своих "питомцев глухарка… Многое еще знает Кердоля, да только разучился радоваться всему этому. Потому-то и людям возле него всегда плохо.

Вспомнил Кердоля тот страшный день. Стояла весна. А в их чуме лежало два трупа — умерли отец с матерью. Что делать? Семнадцатилетний паренек сидел на пне и глотал слезы. К нему жались сестренка с братишкой. Кердоля посадил малышей на оленей и пошел к стойбищу: люди помогут ему в горе.

Но у стойбища его встретили охотники и прогнали: они боялись, что парень принесет с собой смерть. И Кердоля покочевал вторы.

Это была страшная дорога. Следом за ним увязалась смерть. Вначале умер брат, потом сестренка. Голодный и оборванный, прикочевал он в другой род, но и здесь его не приняли. Дали оленя, снабдили мясом и отправили подальше от стоянки. И опять, как зверь, бродил по тайге Кердоля. Оленя съел, питался ягодой и кореньями, а тут подкрались морозы. И околел бы парень где-нибудь под, корягой, да случайно повстречал купца. Нанялся Кердоля ему в проводники. Так очутился в городе, среди чужих, без денег и куска хлеба.

Приютил его у себя дворник. Кердоля помогал ему. Так и прожил зиму. А весной со старателями ушел на прииск. Но и здесь не было радости. Работал наравне со, всеми, но должен был еще и каждому прислуживать. Били его кому не лень. Били за то, что не везде поспевал, били за то, что попадал под тяжелую руку, били за то, что не было у него ни роду ни племени, били за то, что не на ком было сорвать злость, били за свою каторжную старательскую жизнь.

Не вынес всего этого Кердоля и сбежал в Карск. Вот тогда-то он и встретил молодого купца Крохалева.

С тех пор не раз хаживал Кердоля с винтовкой и ножом по большим дорогам, носил спирт на прииск, торговал им втихаря, за что потом сидел в тюрьме. Теперь бы новой жизнью зажить, да жалко расставаться с разбойничьими дорогами. К тому же и работать Кердоля давно отвык, попробуй прокормить себя охотой. Да и к чему? На ведре спирта можно в десять раз больше заработать.

Набросило дымок. Олени заволновались. Кердоля на всякий случай проверил ружье, нож. Кто знает, что его ждет. Оставил оленей, прокрался косогором к ручью. У берега сосновый борок. Среди него десятка полтора чумов. Чум Урукчи с краю, его Кердоля сразу узнал: чум большой, обтянут оленьими шкурами. Постоял он с минуту, загнал в ствол патрон и пошел на стойбище. Залаяли собаки. Вышел заспанный Урукча, щупленький, хилая бороденка пучком — старик не старик.

— Кердоля, здравствуй. Давно поджидаю тебя.

— Здравствуй, Урукча. Русских нет?

— Далеко. Зачем пойдут сюда. Проходи в чум. С дороги чай пить надо.

— Оленей приведу, чум поставлю. Потом чай пить будем.

— Или некому у нас за гостем поухаживать?

В просторном чуме было тепло. Кердоля разделся и сел на пегую оленью шкуру. Перед ним на маленький столик черноглазая жена Урукчи Нариман поставила чашку с горячим чаем. Кердоля отпил глоток и блаженно провел рукой по груди.

— Купец Крохалев тебе кланяется.

— Спасибо. Как дела идут у него?

— Не жалуется. На твою помощь надеется.

— Что делать мне?

— Совсем немного. Забрать соболей у охотников надо.

— Спирт привез?

— Хватит.

— Будут соболи.

— Как твои дела? — посмотрел на Урукчу Кердоля.

— Худо стало, — искренне признался Урукча, — Митька, младший сын старика Двухгривенного, и Степка мутят охотников и оленеводов. На меня нож точат. Оленей забрать грозятся. Только мешок дыма получат. Я уже половину оленей угнал за реку Белую. А там чуть што, в тундру уйду, найди меня там, — самодовольно рассмеялся Урукча.

Кердоля посмотрел на него настороженно.

— Говоришь, Митька Трофима Двухгривенного охотников мутит?

— Старика не бойся, — махнул рукой Урукча. — Дай время, он сам Митьку на пальму посадит, как медведя. Да и Степке несдобровать.

Кердоля облегченно вздохнул.

— Где Трофим охотится?

— У Холодного ключа. С Никифором там. Велел тебе прийти к нему. Однако соболей немного припас.

— А Митька где?

— В другом месте.

Пока Кердоля с Урукчой разговаривали, жены хозяина, а у него их три, привели оленей Кердоли, чум поставили. Перед гостем и хозяином дымились куски жирного мяса. Урукча из фляжки наполнил пять чашек спиртом.

— За хозяина, — поднял чашку Кердоля.

От спирта закружилась голова. Три женщины забавляют гостя: пляшут, поют. Заходят охотники, кладут возле Кердоли соболей и уносят с собой фляжки спирта. На стойбище уже слышатся песни, пьяные выкрики. Кердоля обгладывает жирные оленьи ребра и не сводит глаз с подвижной Нариман.

— Шибко горячая, — подзадоривает гостя Урукча. — Пять соболей не жалко за такую отдать.

Кердоля бросает хозяину пять соболей и тут же рывком сажает себе на колени гибкую Нариман, подносит ей чашку со спиртом. Она пьет и, обхватив за шею своего нового повелителя, смеется. Все русские купцы, которые приезжали к Урукче, были ее ночлежниками. Кердоля отправляет Нариман в свой чум стелить постель.

— Продай Нариман совсем, — просит Кердоля.

— Чем кормить будешь? Саранками, да где их зимой найдешь? — смеется Урукча. — Иди ко мне пастухом. Найду девку.

— Худой из меня теперь пастух.

— Тогда ешь, что дают.

С улицы доносится пьяный гвалт: крики, ругань, смех, детский плач. Эвенки гуляли. Пили все: мужчины, женщины, дети. Валялись на снегу, дрались. Били друг друга, пускали кровь из носа, увешивали синяками, за что, никто не знал.

В чуме появилась Нариман.

— Постель готова.

Кердоля аккуратно связал соболей, бросил их Нариман и, шатаясь, вышел вместе с нею из чума. А когда вернулся, для него уже была приготовлена новая порция мяса.

— Не соврал Урукча, Нариман шибко хорошая. Кердоля налил в чашки спирта. — Украду я ее у тебя.

— Пулю схватишь.

— Черт с тобой. Выпьем.

На улице раздался выстрел. Урукча с Кердолей вышли из чума. По снегу с окровавленной рукой каталась женщина. Над ней склонился мужчина и плакал. Рядом валялось ружье. Недалеко от них в снегу сидела девочка, силилась встать, но не могла, отчего звонко смеялась. А дальше девушка с распущенными косами обнимала дерево и что-то ему пела. У, ее ног сидел старик, теребил тощую бороденку и выл на все стойбище.