– Старые пердуны из «Новой газеты» просто боятся соцсетей, – кивнул Елисей. – Я тоже так подумал. Статью в «Новой» я не помню, а в «Медузе» помню.
Журналист Евгений Берг в той же «Медузе» написал статью, которая представляла «группы смерти» не реально существующей опасностью, а своего рода городским фольклором, чем-то вроде сказок про крыс-мутантов, живущих в московском метро. Кроме Берга «группами смерти» всерьез интересовался корреспондент «Ленты» Владимир Тодоров, но тот вскоре стал главным редактором, а мода на группы смерти постепенно сошла на нет.
– А группы остались? – спросил Елисей.
– Остались, – кивнул Федор. – Ведет их теперь не Филипп Лис, а кто-то умный.
– Или Филипп Лис вышел из тюрьмы и поумнел, – вставил свое слово Максим, всю лекцию молчавший.
Федор продолжал. Группы эти теперь закрытые, на них нельзя наткнуться, разгуливая по «ВКонтакте». Они как-то таргетируют и приглашают будущих китов лично.
– Зачем это? – встряла Аглая.
– Есть единственная причина, – Елисей оглянулся на дочь, – по которой кто-то умный может что-то вести и таргетировать.
– Какая? – Аглая спросила совсем серьезно.
И Елисей совсем серьезно ответил:
– Он придумал, как их монетизировать. – И Федору: – Как группы смерти монетизируются?
– Я не знаю, – Федор пожал плечами.
– А можно на них посмотреть?
У Федора про «группы смерти» был почти терабайт архива – в основном скриншоты давно закрытых «групп смерти». Они содержали неуклюжие стихи:
Огромный синий кит
Порвать не может сеть.
Сдаваться или нет,
но все равно гореть…
Или идиотские рекламные слоганы: «Жизнь – боль. Если тебе интересно влачить ее дальше, пришли мне 1, если интересно перейти к более интересной части, пришли мне 0». Три раза слово «интересно» в одной фразе. Или преступные диалоги куратора с подростком:
Что надо делать?
Умереть.
А потом?
Воскреснуть.
Как?
Тебе скажут.
А если не воскресну?
Такого быть не может.
Или совсем уж жеребятину, которая непонятно кого могла привлечь: «Киты плывут вверх. Любишь все запретное? Порезы и кровушку? Жми на нож. Самоубийства, нелепые смерти и многое другое. Тебе у нас понравится». На одной из страничек Елисей чуть не разрыдался. Там было видео, в котором девочка бросалась под поезд. И последняя запись этой девочки в чате: «Ня, пока».
– А кто это снимал? – спросил Елисей.
– Какой-то гад ведь снимал, – произнес Максим Печекладов и услышал в голове тот самый приятный звон, возникавший всякий раз, когда он искал правильно.
– Можно как-то понять, на какую камеру снимали, когда? – Елисей посмотрел на Максима.
Но тот, наоборот, отвернулся и подошел к окну.
– Это неважно, это теперь неважно, – пробормотал он.
В голове его был блаженный звон. Он представлял себе злодея. Как он двигается. Что у него на уме. И даже как его зовут на самом деле, а не в нынешней жизни – Эдвард Тич. Капитан Эдвард Тич по прозвищу Черная Борода. И он мститель, он мстит лицемерам, отрицающим, что за всяким их поступком стоит дьявол, мстит и заставляет признаться. У него есть ключ от всех гаваней Карибского моря – сорокапушечный фрегат «Месть королевы Анны». Он отпирает этим ключом любые крепости. Грабит корабли и города, все богатства которых получены за счет пота, крови и слез туземцев, рабов и каторжников. Грабит этих чванливых джентльменов в напудренных париках и с кружевными манжетами и заставляет признать – они пираты, висельники хуже самого капитана Тича. Он берет в плен и увозит на Безымянный остров посреди океана губернаторских дочек, дочек благородных плантаторов и работорговцев. Этих изнеженных гордячек, этих безупречных юных леди, позволяющих себе целомудрие и кокетство одновременно, умеющих рядиться в шелка и быть неприступными, чтобы посредством этого ядовитого сочетания дьявольского соблазна и дьявольской гордыни управлять своими отцами и женихами, заставлять их добывать муслин, тафту, бархат и бриллианты из пота рабов, из крови туземцев и каторжников. Он свозит этих дьявольских пташек на свой остров и учит там послушанию, учит такой покорности, что, когда капитана нет, они вышивают и поют пиратские песни, а едва завидев вдали три мачты, сами бегут к берегу с радостными возгласами: «Господин! Господин!» И отдают ему свои тела, и плачут слезами благодарности, когда Черная Борода увечит их и одаривает дурными болезнями, ибо только того они и заслуживают, эти ведьмы, – увечий и сифилиса, аминь!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Максим смотрел в окно и думал про капитана Тича, а Елисей обернулся к Федору:
– На действующую какую-то группу смерти можно посмотреть?
– Да, Нара проникла в одну действующую группу.
Молодой человек щелкнул по тачпэду – и на экране появились вересковые пустоши, скалистые горы, покрытые снегом, и над всем этим летел кит balaenoptera musculus.
– Довольно олдскульно выглядит, – в голосе Аглаи было некоторое даже разочарование.
– Да, они тут, типа, хранят традиции, – Федор опять щелкнул по тачпэду. – Тут даже есть девочка, которая назвалась в честь той знаменитой, которая бросилась под поезд.
По экрану поплыл диалог:
Алина Ня. Я уговорила ма набить себе кита на животе.
Море. Смешно. Еще одно доказательство, что твоя ма ничего про тебя не понимает.
Алина Ня. Я боюсь, что ма расстроится, когда я прыгну.
Море. Если ты не прыгнешь, твоей ма будет еще хуже, я же предупреждал.
Алина Ня. Я боюсь, что будет больно.
Море. Больно не будет. Я тебя научу. Ты на верном пути.
Алина Ня. Мне нужно только прыгнуть, больше ничего?
Море. Попробуй найти человека, который снимет это на камеру. И не забудь перед прыжком снять куртку.
Алина Ня. Ты сохранишь меня на сервер?
Море. Когда суицид произойдет, сохраню. Есть люди, которые просто врут, что готовы прыгнуть. Поэтому я заранее не сохраняю.
Алина Ня. Я готова. Пришли мне число и номер.
Море. Номер 318, число 28 декабря.
Алина Ня. Я не буду встречать Новый год.
Море. Ты все еще веришь в Санту?
Алина Ня. 28-го ты разбудишь меня в 4:20?
Море. Разбужу, ангел.
Елисей машинально вытащил айфон из кармана:
– Ее можно как-то найти, эту Алину?
– Уже ищу, – сказал Печекладов, не поворачиваясь от окна.
На айфоне значилась дата: «Четверг, 5 декабря».
Глава 19
Самая досадная претензия, которую портал «Медуза» предъявлял Галине Мурсалиевой, была та, что журналистка «Новой газеты» не удосужилась проконсультироваться по теме подростковых самоубийств ни с одним специалистом, ни с одним психологом, кроме чуть ли не студента Тимура Мурсалиева, который приходился журналистке сыном.
«Глупо не говорить со спецами, глупо», – думал Елисей, слушая в трубке гудки.
– Аллоу! – голос Матвея Брешко-Брешковского был вальяжным.
– Матвей Борисович, это Елисей Карпин, папа Аглаи Карпиной, которая…
– Я-а-а, – психолог слегка растягивал слова, – хорошо вас помню. Вот только запамятовал отчество. Владимирович? Вениаминович?
– Викторович. Можно без отчества.
– Точно! Викторович!
– Это одна из немногих вещей на свете, которую я знаю точно.
Брешковский хмыкнул. В коротком разговоре выяснилось, что у суицидолога совсем не было времени для рабочих встреч, но совершенно случайно отменился ужин с партнером.
– Поэтому давайте, Елисей Викторович, поужинаем. Один час и сорок две минуты я буду в полном вашем распоряжении. И столик заказан.