Читать интересную книгу Девочка, Которая Выжила - Панюшкин Валерий Валерьевич

Этого Федора фон Если они обложили как зайца в маленьком кафе «Мармеллата» на углу Покровского бульвара и Подколокольного переулка, неподалеку от института, там, где Аглая слушала свою онлайн-лекцию в тот миг, когда Линара летела вниз из окна.

На том, что она встретится с Федором фон Если якобы для обсуждения будущего документального фильма про Нару, настояла сама Аглая, хотя Елисей и отговаривал. На том, чтобы выбрать именно это кафе для охоты, настоял Максим Печекладов. Еще когда требовалось подтвердить алиби Аглаи, он проверял – здесь во всех трех залах установлены были камеры. И Максим имел на руках решение суда, которое обязывало владелицу кафе грузинку по имени Нунука предоставлять записи камер следователю Печекладову по первому требованию.

На бульварах уже чувствовалось приближение Рождества. Обычная бульварная иллюминация сменилась предновогодней, такой яркой, что даже подслеповатые пенсионерки, выходя из аптеки, могли прочесть инструкцию к только что приобретенным на последние деньги и совершенно бесполезным биологически активным добавкам. Стволы деревьев сияли, с ветвей свисали светящиеся плоды, фонарные столбы превращены были в мерцающие великанские бокалы шампанского. Праздник, одним словом, приближался, и создание праздничной атмосферы стоило городскому бюджету больше, чем стоило бы расследование всех двадцати двух нераскрытых дел следователя Печекладова.

В кафе «Мармеллата» тоже царил дух Рождества. Светились разные предметы, которые от природы не светятся: бокалы на барной стойке, сама барная стойка, плотно увитая гирляндой из разноцветных лампочек, даже зубы официанток, ибо в свет подмешан был специальный ингредиент для этого. Официантки были одеты снегурочками, на их синих фартучках светились искусственные снежинки. И особенно светился на шее у Аглаи кулон из горного хрусталя. Она сидела одна за столиком. За соседним столиком позади Аглаи расположился Елисей. Он читал меню. За столиком направо от Аглаи устроились следователь Максим Печекладов и Рыжая Глаша. Печекладов сидел к Аглае спиной и мог слышать все, что за ее столиком будет сказано. Рыжая Глаша – лицом и могла все видеть. Еще видеть мог Фома, он прятался в подсобке, где на мониторе транслировались изображения с камер. Он прятался, полагая, что Федор фон Если мог бы узнать его, частенько бывавшего в институте и общежитии. Мог бы узнать и заподозрить засаду.

В назначенное время Федор фон Если появился. Аглая видела его аватарку в студенческих чатах, думала, что легко узнает его, но на аватарке он выглядел красивым юношей в модных больших тяжелых и черных очках. А в жизни – да, в очках, но скорее был похож на маленькую девочку: невысокого роста, очень щуплый, с очень нежными чертами лица и очень маленькими руками. Он снял пальто. На нем был серый свитер. Федор вошел в зал и застыл, уставившись прямо на следователя Максима Печекладова. А следователь, встретив его взгляд, нет, не дернулся, не побежал, не вскочил, нашел в себе силы не дернуться, но Рыжая Глаша видела, как Максим окаменел, и вид у него был как у улитки, когда та втягивает все свое тело в раковину, почуяв опасность. Рыжая Глаша перегнулась через столик и поцеловала Максима самым разнузданным поцелуем. И прошептала ему в рот:

– Знакомый, что ли, твой?

– Еще какой знакомый, видел же аватарку его, как не признал? – ответил Максим и заставил себя расслабиться.

И Федор фон Если, поколебавшись немного, продолжил путь к Аглаиному столику, решив, что следователь не его здесь поджидает, а просто целуется с девушкой.

Они знали друг друга, да. Федор фон Если был едва ли не главным провалом в карьере Максима Печекладова, а Максим Печекладов прервал карьеру Федора, когда его еще звали Ваня Ифочкин. Ваня в восемнадцать лет был очень талантливым хакером. Он грабил банки. Совершенно бескорыстно, просто из баловства. Снимал огромные суммы со счетов и клал обратно. А Максим его поймал, хотел содержать под стражей, но судья определила меру пресечения «домашний арест», и в ту же ночь молодой человек пропал из своего дома и два года прятался так, что вся полиция не могла сыскать, и за это время все цифровые следы его преступлений растворились, исчезли, даже из служебного компьютера следователя Печекладова. А не цифровых не было. Дело закрыли за отсутствием состава преступления, и вот теперь Федор фон Если пробирался между тесно стоявшими столиками к Аглае.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Привет, – сказал он, неловко усаживаясь.

– Привет-привет, – отвечала Аглая.

– Что это у вас за «кокосовый приве»? – спросил Елисей у официантки, тыча пальцем в десертное меню.

– Спасибо, что согласилась участвовать, – сказал Федор.

– Я пока согласилась только поговорить о возможном участии, – уточнила Аглая.

– А можно, – спросил Елисей официантку, – взять не целую порцию «Наполеона», а часть?

Он говорил довольно громко, настолько, что Максим и Рыжая Глаша одновременно подумали о нем. Печекладов подумал: «Он жрать сюда пришел или злодея ловить?» А Рыжая подумала: «Красивый мужик, с пузиком, но красивый».

Федор взял своими маленькими ручками меню со стола, посмотрел рассеянно в список десертов, но ничего не решился заказать. Достал из сумки блокнот, раскрыл на страничке, где были кружки, кубики и ромбики, какими рисуют в школьных учебниках алгоритмы, и продолжал:

– Говорят, она как-то по-другому видела мир, Нара? Я хочу снять фильм про человека, который по-другому видит мир. Про художника…

– …которого мир отвергает, – до Елисея донеслась хорошо знакомая, чуть подкрашенная ядом интонация дочери, – за то, что он видит мир в огурцах.

– В каких огурцах? – переспросил мальчик- девочка фон Если.

– Вот что я возьму! – воскликнул Елисей. – Не «Наполеон», а пирожки с солеными огурцами. Пять штук.

– Она видела мир в огурцах, – продолжала Аглая за соседним столиком. – И рисовала все в огурцах. Знаешь, орнамент такой, огурцы. Как на узбекских тюбетейках. На рубашках, на галстуках тоже часто бывает – огурцы. Ты видел ее рисунки? Они все в огурцах.

– Нет, – помотал головой девочка фон Если.

– Ты хочешь снимать про Нару фильм и не видел ни одного ее рисунка?

– Видел. Нет – в смысле, нет, не в огурцах.

– Где видел?

– На выставке. Они не в огурцах, они из таких – как сказать? – из палочек.

– Ты видел ее рисунки на выставках? – Аглая выдержала паузу, пока фон Если утвердительно кивал. – Она никогда не давала рисунки. На выставках были только ее инсталляции и перформансы.

– Что? – Федор, похоже, растерялся и схватил со стола меню, чтобы спрятать в него глаза.

– Инсталляция, – голос дочери, долетавший до Елисея, был уже один чистый яд, – это когда срешь людям под дверью, потом звонишь в звонок и убегаешь. А перформанс – это когда сначала звонишь в звонок, а потом садишься срать людям под дверью, чтобы они видели. Где ты взял Нарины рисунки, если она никому их не показывала, кроме меня?

– Мне показывала.

– Лжешь! – Интонация была уже яд, которым отравлено лезвие ятагана.

– Она на нескольких рисунках даже зашифровала мое имя этими палочками, но я не смог прочесть.

– Кто? Ты? – Аглая встала, отодвигаемое ею кресло скрежетнуло по полу. – Кто ты, что она показывала тебе тайные рисунки?

Федор фон Если тоже попытался встать, но другое кресло скрежетнуло за его спиной, и тяжелая рука легла ему на плечо.

– Сидеть, сынок, сидеть! – Под рукой Максима Печекладова Федор фон Если выглядел совсем уж воробышком. – Это хороший вопрос.

– Отпустите! – взвизгнул Федор.

– Кто ты убитой? – Печекладов, не снимая руку с плеча юноши, со скрежетом пододвинул себе кресло и сел так, чтобы смотреть Федору прямо в глаза с расстояния сантиметров в двадцать. – Или ты ей убийца?

– Вы не имеете права!

– Имею!

– Имеет, – кивнул Елисей, заметив, что Федор взглядом ищет у посетителей кафе помощи.

И тут мальчик сдался. Физически очевидно было, как погас у него внутри этот воробьиный протест.

– Мы встречались, – прошептал Федор.