Ноэми опять рассмеялась, и стало ясно, что для нее-то самой секрета нет: больше всего на свете любимы они с Яковом. Вернее, даже она. И может ли быть иначе, если она так молода, так жизнерадостна и так привязана к своим близким и ко всем-всем на свете.
Валентин и сам был готов засмеяться — до того легко стало у него сейчас на душе.
— Как жаль, что я не познакомлю тебя с мамой и папой. Они уехали к Якову в подводный город. Мой брат — акванавт. Он уже два года не выезжал из своего Глубинограда, — объясняла Ноэми, — он влюблен в свой океан, как мама с папой в тяжелую воду и в микробов, которые ее вырабатывают. Тяжелая вода это же очень важно. Разве я не права? Халил? Эля?
— Права, права, — обнимая подругу за плечи, сказала Эля. — Как же ты можешь быть неправой, если мы все тебя любим. Кстати, Валентин, догадываешься, зачем нужна тяжелая вода?
— Дейтерий, да?.. Значит, топливо для термоядерных электростанций?
— Вот именно!.. Может быть, ты скажешь, где находится наш город? — задорно спросила Ноэми.
Они давно стояли на просторной террасе, сплошь увитой виноградными лозами. Внизу вся земля была в цветах. Клумбы и целые поляны цветов рассекались пластмассовыми полосами-тротуарами, уже известными Валентину по столице. У обочин тротуаров росли пальмы и кипарисы. Прозрачный ручеек отражал голубое с зеленцой небо. Значит, южный город. Но ведь они летели из Закавказья на северо-восток! И почему на небе нет солнца?
Валентин еще раз более пристально осмотрелся. Один, похожий на гигантский обод, дом, самое меньшее семьдесят-восемьдесят этажей, был увит виноградом, плющом, еще какими-то лианоподобными растениями. Противоположная стена очень далеко, в километре или полутора, и выглядит так, словно состоит сплошь из живой зелени. В центре огромной круглой площади ребристая шестигранная башня без окон, без дверей, но с бесчисленным множеством овальных отверстий. Они, как оспины, покрывают всю ее от основания до вершины, пронзающей синеву неба. Башня вчетверо или впятеро выше дома — точно гигантская ось гигантского колеса.
У Валентина появилось смутное ощущение знакомости всего, что было перед ним. Особенно башня… Ну конечно же, он видел ее в одной из панорамных передач! Речь шла о том, что в северных городах в нынешнем году реконструированы гигантские башни, которые являются одновременно и воздуховодами и опорой для шатровых пологов, защищающих города от полярной непогоды и тьмы. Сейчас их перестроили так, чтобы внутри оставался продольный канал, наподобие канала в старинных пушках, только неизмеримо больший. По нему опускались и поднимались нынешние быстролетные аппараты с людьми. Да, именно об этом рассказывала видеопанорама. Хотя Валентин уже не сомневался, что перед ним северный город, он ответил полувопросом:
— Подозреваю, что мы где-то на высокой широте, так?
— Вот тебе награда за сообразительность, — Ноэми протянула Селянину розу. — Или они успели разболтать, где наш город? Халил, признавайся, разболтал?
Она настойчиво втягивала планетолетчика в разговор. Глаза ее стали темно-синими и грустными. В прежнее время Валентин, вероятно, решил бы, что Ноэми не безразличен Халил, что она любит этого парня. Сейчас все могло быть иным. Но, убеждая себя в этом, Валентин все-таки испытывал к Ноэми странное чувство не то жалости, не то сочувствия. Ведь если Ноэми любит безответно, это может стать для нее причиной несчастья. А Валентину не хотелось допускать даже возможности такого несчастья в новом, благоустроенном мире. Пусть еще случаются трагедии, подобные той, что произошла на «Артуре». Пусть не всем позволено проводить эксперименты. Но причина — вторжение внеземной злой силы, перегрев планеты. А сами люди не должны приносить друг другу никаких несчастий…
— Хорошо, если не разболтали, — торжествующе сказала Ноэми. — Город наш на северной оконечности острова Котельный. Да, Валентин, мы живем на берегу моря Лаптевых.
Селянин ждал чего-либо подобного, но все-таки известие поразило его. Северная оконечность Котельного! Новосибирские острова! Он выронил розу, красный бутон которой полетел вниз, на светло-оранжевый тротуар. Кто-то из тех, кто скользил по тротуару на неизменных коньках, резко притормозил; подобрав розу, посмотрел озабоченно вверх и вдруг заулыбался, приветственно махая.
Тотчас и те, кто был в этот момент рядом, затормозили и, подняв головы, заулыбались, закричали приветственно. А через минуту внизу была большая толпа.
— У нас все от мала до велика мечтают увидеться и побеседовать с тобой, — сообщила Валентину Ноэми. — Если можно, ты побываешь сначала в нашей лаборатории. Согласен?
Она перегнулась через перила террасы, рассмеялась:
— Сейчас соберется весь город… Посмотри, бегут ребятишки.
Валентин отступил в глубь террасы: ему было неприятно под сотнями любопытствующих глаз. Его обижало общее любопытство. Он не был, он не хотел быть диковинкой, на которую все пялятся, потому что это диковинка, едва ли не оживший птеродактиль. Иной же причины для внимания с его точки зрения не существовало и не могло существовать, что бы там ни болтали ради его успокоения. Он мечтал жить, жить хотя бы наравне со всеми, если уж ему не по силам взвалить большую по сравнению с другими ношу.
— Послушай, Валентин, — смущенно обратился к нему Филипп. — Тебя почему-то расстроило, что… ну все это… Тебе надо бы…
— Что? Спокойствие?.. К дьяволу!
Он выбежал с террасы, еще и сам не зная, что сделает в следующую минуту. Когда-то, в прежней своей жизни в подобных случаях он убегал на улицу и ходил, ходил, до изнеможения, до отупения. Сейчас это исключалось, и он лишь приказал автомату входной двери никого не впускать, а сам суматошно заметался по комнатам, не только не испытывая облегчения, а наоборот, возбуждаясь все больше.
Вещи откатывались в сторону, чтобы он не ударился о них. Воздух стал прохладней. Свет отливал голубизной и был податливо мягким и ласковым, как гагачий пух. Временами Валентин начинал улавливать негромкую мелодию.
Это действовала автоматика, стремившаяся помочь ему успокоиться. Так было во всех жилищах, где он останавливался, и обычно поразительная чуткость и предупредительность невидимых слуг-аппаратов и приборов помогала ему сладить с волнением.
Но сейчас от всего этого раздражение лишь усиливалось.
С Валентином творилось почти то же, что и после первой встречи с председателем Всемирного Совета, когда он опрометчиво согласился, чтобы его сопровождала Эля, а потом так же вот метался по комнатам…
Навстречу ему выступил Саня. Валентин поморщился, готовый выругать несносную куклу, но не выругал, наоборот, раздельно приказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});