Читать интересную книгу Агидель стремится к Волге - Хамматов Яныбай Хамматович

В самом начале «ярославского стояния» Пожарский получил грамоту из Троице-Сергиева монастыря с неприятным известием: «…2 марта злодей и богоотступник Иван Плещеев с товарищами по злому воровскому заводу затеяли под Москвою в полках крестное целованье, целовали крест вору, который в Пскове называется царем Димитрием…»

Уведомив об этом, монахи просили Пожарского: «Соберитесь, государи, в одно место… и положите совет благ, станем просить у вседержителя, да отвратит праведный гнев и даст стаду своему пастыря, пока заводцы и ругатели нам православным порухи не сделали… Молим вас усердно, поспешите к нам в Троицкий монастырь, чтоб те люди, которые теперь под Москвою, рознью своею не потеряли Большого Каменного города, острогов…»

Минин и Пожарский в Троицу не поехали. Они занялись другими делами. Не дожидаясь созыва собора, руководители ополчения создали в Ярославле временное правительство, прозванное «Совет всея земли», которое стало управлять большей частью России. У них было много дельных планов по спасению отечества, но судьба распорядилась по-своему.

В июле до Пожарского и Минина дошло известие о том, что король Сигизмунд направил в Москву на помощь польскому гарнизону двенадцатитысячное войско под командованием литовского гетмана Ходкевича. Посоветовавшись, они рассудили, что оставаться в Ярославле уже нельзя, и стали готовиться к походу.

Хотя формирование ополчения так и не было завершено, за четыре месяца Минину и Пожарскому удалось собрать под свои знамена до двадцати-тридцати тысяч человек. Часть рати противостояла шведам на севере. Отдельные части стояли гарнизонами в разных городах. Приходилось также отвлекаться на борьбу с разбойными отрядами тушинцев.

Ополчение выступило из Ярославля в конце июля. Большой обоз, тяжелые пушки замедляли его движение. Кроме того, Пожарскому приходилось то и дело посылать в разные стороны конников для освобождения от чужеземцев близлежащих городов.

К Москве же он отправил заблаговременно два передовых конных отряда, велев им занять позиции между Тверскими и Петровскими, Петровскими и Никитскими воротами, с тем, чтобы прикрыть смоленскую дорогу, по которой должен был подойти Ходкевич.

Подтянувшиеся главные силы вначале расположились лагерем под стенами Троице-Сергиева монастыря, но, получив донесение о приближении Ходкевича, Пожарский срочно отрядил к Москве князя Туренина с приказом укрепиться у Чертольских ворот. Отряды Туренина, Дмитриева в паре с вождем бурзянцев Газизьяном, Лопаты-Пожарского вместе с вождем кыпсаков Караякупом, занявшие крепостную стену, прикрывавшую город с запада, должны были первыми встретить неприятеля и продержаться до подхода основных сил.

Сами Минин и Пожарский достигли предместий Москвы двадцатого августа. Они решили укрепиться на Арбате. Трубецкой со своими казаками по-прежнему находился в южной и юго-восточной части Москвы в районе Яузских ворот. У него было не более трех тысяч человек.

Пожарский с трудом убедил спесивого князя придвинуться к Крымскому мосту, чтобы не пропустить по нему поляков в Замоскворечье. Однако допуская, что гетман Ходкевич вздумает ударить по казакам и выведет их тем самым из строя, он выслал туда же на всякий случай пятьсот конников.

Отборную конницу, в которую входили и башкирские джигиты, главнокомандующий расположил у Новодевичьего монастыря. Именно здесь ранним утром двадцать второго августа Ходкевич форсировал реку и атаковал левый фланг ополченцев. Те оказали им сопротивление.

Чем дольше продолжалась сеча, тем больше становилось жертв. Поле брани было устлано телами убитых и раненых. К вечеру силы ополченцев были уже на исходе. Враги усилили нажим.

Видя, что коннице трудно разворачиваться среди лежащих на земле убитых и раненых, Пожарский велел конным ратникам сражаться пешими. Но и тогда не удалось ослабить натиск неприятеля. Положение становилось критическим.

Даже в эти драматические минуты казаки Трубецкого, наблюдавшие за ходом битвы с другого берега уже в течение нескольких часов, не делали попыток вмешаться. Вместо этого они поносили ополченцев, выкрикивая со злорадством: «Богаты дворяне пришли из Ярославля, отстоятся и одни от гетмана!».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вместе с ними был вынужден простаивать отряд, посланный Пожарским к Трубецкому. Башкирские конники, недовольные бездействием казаков, в конце концов, не выдержали и зароптали, переговариваясь между собой.

— Зачем стоим?

— Давайте поможем!

— Так ведь казаки не хотят!

— А чего на них смотреть! Без них обойдемся!..

Военачальник минской конницы, послушавшись своих джигитов, пришпорил коня.

— Айда, братья! Все за мной, не отставать! — крикнул он на ходу, бросаясь вперед.

Следом за ним рванули остальные. Казаки попытались им помешать, но не тут-то было. Башкиры один за другим устремлялись к броду.

Быстро форсировав реку, они ударили полякам во фланг. Следом уже шли воодушевленные их решимостью четыре сотни казаков.

Самовольное вмешательство решило исход боя. Гетман Ходкевич, так и не сумев пробиться к кремлевским «сидельцам», был вынужден отступить обратно к Поклонной горе.

Дмитрий Пожарский ликовал от радости.

— Ой, молодцы!.. — с восхищением воскликнул он.

Его восторг разделили и остальные.

И тут прискакал гонец. Он сообщил, что дружина под командованием Алябьева вместе с башкирской конницей полностью оттеснила осажденных поляков, попытавшихся выбраться наружу через Алексеевские и Чертольские ворота. Понеся большие потери, те укрылись за кремлевскими стенами.

Следующий день прошел без особых столкновений. Намереваясь прорваться к Кремлю через Замоскворечье, Ходкевич перевел свое войско в Донской монастырь, а на рассвете двадцать четвертого августа напал на лагерь Трубецкого.

В помощь князю Пожарский выделил полки Туренина и Лопаты-Пожарского. Им удалось отразить нападение поляков. Зато казаки Трубецкого не выдержали нанесенного неприятелем удара и, бросив свои позиции, бежади.

В тот день обе стороны понесли большие потери. А ближе к ночи, захватив Климентовский острожек, гетман сделал попытку провести через Замоскворечье четыреста возов с провиантом для голодающего кремлевского гарнизона.

Когда поляки прорвались к берегу напротив собора Василия Блаженного и потребовались самые решительные действия для завершения баталий, казаки вдруг заартачились, наотрез отказавшись драться.

— Не станем помогать людям Пожарского!

— Верно, пускай сами с чужаками разбираются!..

Руководители ополчения, всерьез озабоченные таким поворотом, стали думать, как поступить. И тут Кузьму Минина осенило:

— А не послать ли нам за Авраамием?

— Чем же он поможет?

— Авраамий-то? Да он такой краснобай, кого хочешь, заговорит.

Келаря Троице-Сергиевой лавры Авраамия Палицына застали во время службы. Он тут же откликнулся на призыв и, перебравшись через Москву-реку, явился в казачий табор, находившийся у Яузских ворот. Увидев, что казаки пьянствуют, Авраамий, брезгливо поморщившись, перекрестился и обратился к ним с увещеваниями. Но те загалдели, перекрикивая друг друга:

— Не желаем воевать!

— Пускай дворяне дерутся!

— Они — богатеи, а мы кто? Оборванцы, голытьба! Вот и весь сказ!

— И впрямь, на пустое брюхо да нагишом не больно-то повоюешь!..

Палицын и сам видел, в каком плачевном состоянии находились мужики. «Да, казацкое воинство в прелесть велику горше прежнего впадоша, вдавшеся блуду, питею и зерни[40], и пропивши, и проигравши все свои имениа», — отметил он с горечью про себя и усомнился: нет, не с руки ему таких уломать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Отученные от труда ежедневного, казаки привыкли к праздности и, промышляя разбоем, едва ли не сразу пропивали свою добычу. А игра, а девки из Лоскутного ряда? Про то каждому ведомо. И тут Авраамий, вспомнив, чего стоили русским селениям их воровские забавы, набрался решимости, поднял руку, требуя к себе внимания, и заговорил. Применив все свое красноречие, он убедил-таки казаков постоять за землю Русскую. И Трубецкой снова повел их в бой.