Читать интересную книгу Дело Габриэля Тироша - Ицхак Шалев

Доктор Розенблюм, который понимал, что творится в наших душах, больше, чем его коллеги, не хотел перейти к занятиям без того, чтобы празднично отметить период нашей короткой мобилизации вне школы. Для этого он решил организовать встречу с нами всеми и произнести похвальную речь нашей службе на благо нации, чтобы мы, не дай Бог, не подумали, что руководство школы и учителя видели в нашем отсутствии на занятиях уклонение от учебы. Выяснилось, что этот старый человек, несмотря на то, что далек был по возрасту и воспитанию от нашей юности, был весьма чуток к нашим сердцам, жаждущим, чтобы кто-то хоть как-то оценил те ночи на матрацах, даже если служба была не бог весть что.

«Наши бойцы вернулись с фронта, – начал он свою речь, подмигнув нам, как тот, который в курсе, что нет здесь бойцов, и не было фронта, – вернулись на более скромный и менее опасный фронт, фронт учебы. Тут нет выстрелов, лишь звонки на перемену, нет черных рамок, только красные линии, подчеркивающие ошибки…» Все мы улыбались от удовольствия, ибо говорил он с юмором, размягчающим сердца и, главное, понимание сквозило в каждой фразе его речи.

Затем он открыл нам, что ему известны в мельчайших деталях все наши дела в дни службы, и не скрыл мнение командиров о нас и о том, как мы выполняли их приказы.

«Я слышал хорошие отзывы о вас, и я горд вашими успехами».

И тут его слова повергли меня в сильное смятение.

«Также слышал я небольшой рассказ о мужестве двоих из вас, юноши и девушки, которые не прервали выполнение задания, несмотря на то, что несколько хулиганов-арабов угрожали им палками и кнутами».

Шепотки любопытства пробежали по рядам ученикам, усиливаясь с минуты на минуту.

«Юношу стегнули кнутом по спине, и он был ранен, потерял много крови, но он выполнил приказ и показал нападающим образец мужества, которое долго не забудется, – он и девушка на мотоцикле ринулись прямо на хулиганов и продолжили выполнение приказа»

Я вообще стеснялся, когда обо мне говорили публично, будь это хвала или хула. Я и представить не мог, что слух об этом случае дошел до руководства гимназии. Я глядел на Айю и видел, как изумление появилось на ее лице и покраснели щеки. Дан, сидящий рядом с нами, взглянул на меня, как бы говоря, что он об этом никому не говорил. Лишь позднее выяснилось, что госпожа Надя Фельдман не только разнесла все это, но и потребовала от директора объяснений. Доктор Розенблюм проявил себя, как настоящий мужчина, и объяснил ей, что ее дочь вместе со своим напарником вели себя, как требовала от них «Хагана». Она этим не удовлетворилась и обратилась офицеру полиции – еврею, старому своему знакомому, но тот сказал, что лучше всего об этом деле помалкивать.

Доктор Розенблюм не назвал наших с Айей имен, но наши покрасневшие лица были достаточным свидетельством для сидящих вокруг нас, и на перемене все стали нас поздравлять. Ученики младших классов шли за нами толпой. Все это виделось мне шумным и ненужным преувеличением.

Ожидало меня рукопожатие Габриэля, на которого я наткнулся случайно, спускаясь по лестнице со второго этажа школы.

«Видишь, мой выбор был удачным», – сказал он мне тихо и быстрым своим шагом прошел мимо.

3

Теперь мы подошли к главному, во имя чего были подготовлены Габриэлем: стать охотниками на тех, кто охотился за нами.

Поля нашей охоты растянулись вокруг западных кварталов Иерусалима, на холмах западнее Санхедрии, Тель-Арази и Ромемы, до границы еврейского анклава в Гиват-Шауле, Бейт-Акереме, Байт-Ва-Гане и, далее, через русло ручья, спускающегося в Крестовую долину, до Рехавии и Шаарей-Хесед. Целью Габриэля было следить за дорогами, ведущими из ближайших арабских сел в эти кварталы, чтобы упредить любого, который пробирается сюда, чтобы вести стрельбу или швырять бомбы.

Но пока это был первый этап. Когда же мы наберемся достаточно опыта ночных засад, обещал нам Габриэль, начнем устраивать их на околицах арабских сел, и попытаемся «уничтожить змей прямо на выходе их из нор». Третьим решающим этапом будет ночная акция: вторжение в арабское село, являющееся гнездом убийц и уничтожение их в их же домах.

Габриэль предупредил нас о тройной опасности – от полиции, от бойцов «Хаганы», которые могут нас принять за арабов, и от самих арабов. Он напомнил нам все те правила движения в ночи, которым обучал нас зимой. Уже в первых ночных походах выяснилось, что мы ничего не забыли, и радовались умению наступать особым образом на разный грунт, получая беспрерывный ток от подошв, ступающих то по стерне, то по щебню, издающему шум, то по острым выступам или гладким участкам скал. Невысокие ряды кустов виноградника расступались перед нами и смыкались за нашими спинами. Колючки царапали нашу одежду сухими царапинами протеста. Темные громады деревьев и скал внимательно изучались нашими острыми взглядами. Снова мы стали гражданами ночного царства.

Вначале успех нам не улыбался. В районе Ромемы мы слышали выстрелы со стороны Гиват-Шауль. Когда мы добирались туда, стрельба начиналась в квартале Байт-Ва-Ган. Казалось, кто-то издевается над нами и к вящему своему удовольствию меняет места своего присутствия с быстротой, неподвластной нашим ногам. Усталые и разочарованные, мы возвращались далеко за полночь домой, но и тут получали следующую порцию издевательства. Только забирались под одеяла, чтобы поспать считанные часы до утра, как рядом с нами начиналась стрельба. Утром, встречаясь в классе, мы с горечью изливали другу-другу наше разочарование, надеясь на успех в следующий раз.

4

Помню наше первое столкновение с врагом. Произошло это после того, как Габриэль изменил систему наших действий. Вместо того чтобы обходить в одну ночь все кварталы и пригороды, он выбрал для засады одно место на всю ночь с учетом топографических интересов врага. Мы замаскировались у края Крестовой долины, следя за любым, кто по ней приблизится с южной стороны к пригороду Рехавия.

«Вероятнее всего, – говорил Габриэль, – что убийцы приходят из села Малха. Дорога оттуда к Рехавии наиболее удобна и соединяется с долиной чуть южнее Крестового монастыря. Оливковые деревья в долине дают им отличную маскировку, но из оливковой рощи у монастыря они не смогут целиться в дома, стоящие на горе. Поэтому им надо будет подняться на соседствующий с рощей холм. Полагаю, что они будут подниматься вот сюда». Он указал нам на холм, который был нам известен под названием «Малый торчащий холм», ибо на нем действительно торчал одинокий старый дуб, называемый арабами «торчащим». Дуб этот не был таким малым, но в долине был еще один, более огромный дуб, названный арабами «Большим торчащим».

Габриэль правильно рассчитал, что бандиты не поднимутся до самого верха хребта, точно так же, как мы остерегались показывать свои тени поверх его края, и выберут для стрельбы одну из ступеней склона.

Мы выбрали более высокую ступень, откуда видны были дома Рехавии, мерцающие светом окон, и устроили засаду так, чтобы вести концентрированный огонь с короткого расстояния по тропе, идущей из долины.

В прежние ночи, когда мы уже лежали здесь в засаде, напряженное ожидание было настолько большим, что любой шорох со стороны тропы мгновенно вводил всех нас в дрожь. Но на этот раз послышались шаги, и мужской голос произнес по-арабски «хон», что означает – «здесь». С места нашей засады мы увидел двух мужчин на площадке под нами. Оба были вооружены винтовками и одеты по-крестьянски. Они присели на большие камни, отдыхая после подъема.

Я чувствовал трепыханье в желудке и абсолютную сухость на губах и во рту. Я испытывал страх от всевозможных мыслей, приходящих в голову, к примеру, боязнь остаться одному во тьме, боязнь коров и собак. Но все эти страхи вершились в душе, не касаясь тела. На этот же раз этот страх я ощущал физически. Пальцы мои затвердели, как сосульки льда, и неожиданно возник другой страх, что я не смогу нажать пальцем курок. Странно было то, что более года я боялся вооруженного врага и, главное, необходимости в него стрелять, самого этого мига, когда от нажатия моего пальца вылетит пуля, чтобы его убить. Я содрогался от самой мысли, что это темное тело, произнесшее «хон», и рядом с ним сидящее второе тело будут лежать на земле, истекая кровью. Я ощущал в себе леденящее сопротивление этому чрезвычайному для меня действию, убиению себе подобного, то отталкивающее чувство, которое возникало во мне на рынке Маханэ-Иегуда, у лавки, где резали кур.

Глаза мои переходили от этих двух фигур на Габриэля и обратно. Мы должны были терпеливо ждать, пока он не даст сигнал действовать. Сигналом должен быть детонатор гранаты, который он швырнет в их сторону. Но Габриэль не торопился. Он дал тем двум отдохнуть, обменяться какими-то словами. Он объяснил мне раньше, что должен дать нам привыкнуть к близкому присутствию врага, чтобы это не было для нас шоком. Прошло еще несколько секунд, пока снова не раздался голос первого мужчины. «Иалла», – окликнул он своего напарника. Оба подняли ружья, направляя их в мерцающие окна дальних домов. В этот миг движением руки Габриэль приказал нам опустить головы и швырнул взрыватель гранаты. И тотчас после этого загремели наши выстрелы, Еще миг, и глубокое безмолвие опустилось на долину.