Читать интересную книгу Невинный сон - Карен Перри

– Робин…

Но она покачала головой, отвернулась и снова уставилась в окно; и в ее позе была какая-то недоверчивость, точно она, обшаривая взглядом замерзшую землю, пыталась увидеть на ней доказательства – скажем, следы на снегу, – хоть что-нибудь, подтверждающее ее немыслимое предположение.

Я подошел к ней и обнял ее за плечи. «Еще немного, – подумал я. – Продержись еще немного».

– Сегодня канун Рождества, – бесстрастно произнесла Робин.

А потом вырвалась из моих объятий и зашагала прочь.

Глава 12. Робин

Утром в канун Рождества приехали родители. Дверь им открыл Гарри, потому что я в это время, склонившись у духовки, сцеживала жир с гуся.

– Какая прелесть! – услышала я голос матери, обращенный к передней.

– Здравствуйте, Аврил, – ответил Гарри.

Наступила короткая пауза, во время которой он наверняка наклонился, подставил ей щеку, а она запечатлела нежный поцелуй за его ухом.

– Я рад вас видеть.

– Здравствуй, Гарри.

– Джим, давайте я вам помогу.

– Спасибо. Одному Господу известно, что во всех этих сумках. Похоже, Аврил собирается у вас перезимовать.

– Тут лишь всякие мелочи. Нет никакой нужды, Джим, поднимать из-за них столько шума.

Закрылась входная дверь, и я, вытерев руки о фартук, вышла их встретить.

– Радость моя!

Мать отлично выглядела: красное шерстяное платье, помада, которая соответствовала ему по тону, идеальная укладка и бриллиантовые серьги. Мать протянула пальто Гарри и подошла обнять меня.

– Счастливого Рождества, мамочка, – сказала я, ощущая тепло ее рук и легкий запах шерри. – Уже выпили? А что скажут соседи?

– Ну что ты! Крохотный стаканчик шерри, только и всего. И именно соседи и заставили его выпить.

– Точно, заставили. Бились с ней насмерть. Ну, где моя девочка?

Мой отец был маленького роста, а волосы у него на голове можно было легко пересчитать еще во времена моего детства. При этом он обладал почти военной выправкой и суровым голосом, что на самом деле никак не соответствовало его мягкой натуре. Отец крепко обнял меня, а потом отстранил и своими маленькими проницательными глазами внимательно всмотрелся в мое лицо. Затем он твердо кивнул: то ли одобрил, то ли наоборот – по его взгляду подчас ничего нельзя было понять.

Позади него мать хвалила Гарри за его внешний вид, и действительно, мой муж выглядел замечательно. Он недавно подстригся, утром тщательно побрился, и на нем была черная кашемировая рубашка. Я посмотрела на него и почувствовала облегчение. Он поднял на меня глаза, встретился со мной взглядом, улыбнулся, и все мои тревоги о сегодняшнем дне вмиг улетучились.

Мой отец уже давно не был в этом доме – доме своего детства, – и ему захотелось увидеть, что в нем переменилось. И вот мы вчетвером отправились бродить по комнатам. Мы с Гарри показывали то, что уже сделано, и рассказывали о том, что собираемся сделать. Во время нашего обхода отец то и дело с серьезным видом кивал, и снова было непонятно, одобряет он нашу работу или просто воздерживается от суждения. С другой стороны, моя мать то и дело весело откликалась на наши объяснения и отпускала нам восторженные комплименты. Она явно решила вести себя оптимистично и доброжелательно. Я знала, что эта наигранная веселость долго не продержится – Гарри от нее лез на стену, – но я была ей благодарна за старания и за ее решимость провести этот день самым наилучшим образом.

Наш тур завершился в студии Гарри, и пока мы стояли в холодном бетонном гараже, Гарри показывал нам сооруженные им полки, рассказывал, как расчистил помещение для работы и сделал новое освещение. Он говорил, а я обводила взглядом студию, пытаясь определить, где теперь стоит ящик с тайными рисунками. Но его нигде не было видно.

Мать театрально задрожала.

– Господи, ну и холодно же здесь. Может, вернемся в дом?

– Вы, девочки, идите в дом, – сказал отец, – а я хочу взглянуть на кое-какие работы.

Он присел на корточки перед прислоненными к стене картинами. Мой отец всегда выказывал интерес к работам Гарри, а Гарри, в свою очередь, радовался его вниманию. Мне было приятно, что у этих двух мужчин – самых мною любимых мужчин – есть общие интересы.

Мы вернулись на кухню, и я заглянула в духовку.

– Как вкусно пахнет, – заметила мать.

Я жарила в духовке картофель с пастернаком, кабачками, луком-шалотом и чесноком. Аромат этой компании разносился по всей кухне.

– Ты отлично готовишь, – сказала мать, – стоит тебе только захотеть.

– Спасибо за комплимент, мамочка.

– Кстати, это касается не только готовки. Ты такая умная и такая талантливая.

Я посмотрела на мать: в ее взгляде сквозило сожа-ление.

– Мам, перестань.

– Перестань что? – спросила она и улыбнулась. – Сегодня Рождество. Давай-ка выпьем. Где у вас штопор?

Пока она открывала бутылку вина, я пошла в столовую за бокалами. Она налила два бокала, а когда я спросила, не позвать ли отца и Гарри, она отмахнулась.

– Они сами о себе позаботятся. Пусть делают что хотят. Давай побудем вдвоем и насладимся компанией друг друга. За хорошее настроение, доченька!

– За хорошее настроение!

Мы чокнулись, и я подождала, пока она допьет вино. А когда она поставила бокалы на кухонный столик, я ей все и выложила.

– Мам, я беременна.

Она изумленно уставилась на меня, прижала руку к груди, и из нее вырвалось нечто среднее между вздохом и рыданием. А потом, не говоря ни слова, она подошла ко мне и обняла меня, и я почувствовала силу и страстность ее объятия. Мы отстранились друг от друга, и я увидела в ее глазах слезы. Она покачала головой и сказала:

– Это замечательно. Радость моя, это замечательно.

И вдруг мать зарыдала. Я изумленно увидела, как она, прикрыв трясущимися руками лицо, яростно трясет головой, а по щекам у нее растекается тушь с ресниц.

– На, возьми, – сказала я и протянула ей кусок бумажного полотенца.

Мать вытирала с лица тушь и пыталась прийти в себя, а я поглаживала ее по спине.

– Ты в порядке? – спросила я.

– Он был чудным ребенком. Диллон, – все еще тряся головой, проговорила она. – Ты же знаешь, я очень его любила. Я его обожала.

– Знаю, мама.

– Я каждый раз сомневаюсь: заговорить о нем при тебе или нет? Мне так не хочется тебя расстраивать. Но что есть, то есть… Я безумно по нему скучаю.

Она произнесла это страстно и снова расплакалась. Я почувствовала, что во мне тоже все заклокотало, но я изо всех сил сдерживала свои чувства.

– Я знаю, мама, тебе было нелегко.

– Радость моя, – сказала мать, повернулась ко мне, взяла мое лицо в ладони и улыбнулась мне сквозь слезы. – Еще один ребенок. Ты не представляешь, что это для меня значит. Даже не представляешь.

Открылась дверь, и в комнату вошел Гарри, а за ним отец. Они на ходу продолжали беседовать, но, заметив нас и увидев на лице матери слезы, оба замерли.

– Джим! – воскликнула мать. Отец уже шагал к ней, озабоченный и растерянный. – Замечательная новость.

Она рассказала ему, и отец тут же обнял меня, а в минуту нашего объятия я почувствовала, как его тело сотрясается от каких-то глубоко запрятанных чувств. Потом он отстранился, посмотрел на меня и одобрительно кивнул.

А позади него мать обнимала Гарри, смеялась, вытирала слезы. Она потянулась за своим бокалом вина и на полпути остановилась.

– Вино? Какое вино? Мы должны пить шампанское! У нас праздник!

Отец словно вдруг очнулся, и оба они принялись искать бокалы для шампанского и снимать серебристую обертку с «Вдовы Клико». Оба они веселились с каким-то детским упоением.

Мы с Гарри переглянулись. Я улыбнулась ему, и мой взгляд говорил: «Ну, не чудесно ли это? Видишь, какую радость уже приносит этот ребенок? Как он врачует раны?»

Лицо Гарри было неподвижно и непроницаемо. Отец протянул ему бокал шампанского, и Гарри отвернулся.

Обед получился роскошный. Я бы даже сказала – чересчур роскошный. Свечи и льняные салфетки, букеты цветов и белая фарфоровая посуда; серебряные приборы и белая накрахмаленная скатерть, а из стереопроигрывателя доносились негромкие звуки рояля – Билл Эванс. Обед начался с копченого лосося, за ним последовал паштет, а потом, чтобы перебить вкус прежней еды, лимонный шербет. Беседа за столом была живой и беспечной. Сначала поговорили о моей беременности: мы с Гарри рассказали родителям кое-какие подробности. Потом разговор перешел на более серьезные темы: положение в экономике, когда развалится наше правительство, и за кого мы будем голосовать на следующих выборах. Нас было всего лишь четверо, но шума от нас было по крайней мере как от восьми, и, несмотря на тему разговора, беседа была оживленной и приподнятой.

На кухне Гарри разрезал гуся, а я перекладывала печеные овощи в салатницы.

– Все идет хорошо, – сказала я Гарри.

Поглощенный своим делом, он только что-то пробурчал себе под нос.