Татьяна Михеева расположилась в дальнем конце зала за круглым столом, накрытом грубоватой зеленой скатертью, и рассеянно листала пестрый глянцевый журнал. Увидев Максима, она приветственно подняла руку и улыбнулась.
«Вот ведь чудеса в решете, – подумал тот. – Всего час назад эта девица была холодна и даже надменна, а теперь улыбается, словно соскучилась!»
Он кивнул в ответ, прошел, виляя, между столиками, и шумно отодвинув стул с высокой спинкой, уселся напротив адвокатессы. Михеева быстрым взглядом оценила следы побоев на его лице и снова обратилась к журналу. На ней были темно-синий деловой костюм и белоснежная блузка со стоячим воротничком, а запястье украшали тонкие дорогие часы со стразами от Сваровски. Максим невольно оценил ее красивые руки с белыми ухоженными пальцами и длинными ногтями, виртуозно расписанными трехцветным лаком. От вчерашней девчонки, приходившей к нему в палату с извинениями, в облике этой дамы остались только светлые, небрежно зачесанные на пробор волосы и тяжелые очки с прямоугольными стеклами, в которых тускло отсвечивали стилизованные под факелы ресторанные бра.
«В костюме не так заметно, что у нее маленькая грудь», – машинально отметил про себя Максим.
– Я успела сделать себе заказ, – буднично произнесла блондинка, не отрывая глаз от глянцевой страницы журнала. – Но не рискнула выбрать за вас.
– Я буду только воду, – сообщил Максим и важно добавил: – Без газа.
«Она прячет глаза. Это хороший знак, – мысленно рассуждал он. – Напускная холодность и подчеркнутая деловитость – верный признак того, что женщина старается скрыть волнение или по крайней мере заинтересованность. Сухость и лаконичность – результат подавляемого желания близости. Или я ошибаюсь?»
Официант в костюме средневекового глашатая принес Татьяне ее обед, состоящий из греческого салата, креветочного коктейля и свежевыжатого сока, потом угрюмо поставил перед Танкованом стакан с водой, ехидно пожелал ему приятного аппетита и ретировался.
– Вы просили о помощи. – Михеева наконец подняла на него глаза. – Слушаю вас.
«Страшненькая, – вздохнул про себя Максим. – С мужиками, наверное, не везет… Значит, существуют комплексы, которые необходимо учитывать при разговоре с ней. Теперь самое главное – душевность и искренность. Они расслабляют и дезориентируют собеседника».
– Таня, – он включил интимность, контролируя, чтобы она не походила на фамильярность. – Мне… не нужна помощь.
Ожидаемого удивления не последовало. Михеева спокойно помешивала вилкой в чашечке с креветочным коктейлем.
– Больше того, – продолжал Максим, придав своему лицу озабоченное выражение, – если бы я в ней и нуждался, то никогда бы не принял ее от вас.
– Вот как? – Татьяна перестала помешивать вилкой и внимательно посмотрела на своего собеседника. – Это почему? Гордость не позволяет?
– Гордость – неправильное слово. – Танкован откинулся на стуле и в задумчивости уставился на факельные бра. – Понимаете, мужчине, который хочет понравиться женщине, желает выглядеть в ее глазах сильным, жизнестойким, уверенным в себе, не нужна ничья помощь, тем более – этой женщины. Он сам готов помочь ей. Он стремится показать, что только с ним она может почувствовать себя слабой, уязвимой, беззащитной. Почувствовать себя женщиной…
– Вы хотите мне понравиться? – удивленно перебила Татьяна.
«Она вычленила главное, – мысленно констатировал Танкован. – Продолжай, Макс. Не дай ей опомниться».
– Да, хочу. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – При полном отсутствии ответа на возможный вопрос «зачем?». У меня нет на это тривиальных причин и нет прозаичных целей. Просто – хочу… – Последнее слово он произнес с придыханием и сделал вид, что смутился.
– А я как раз собиралась спросить – «зачем?» – призналась Михеева и вдруг рассмеялась. – Знаете, а вы забавный. Особенно когда всерьез вздыхаете и делаете озабоченное лицо.
«Спокойно, Макс, это не осечка. У девочки просто защитная реакция. Она привыкла, что редко нравится мужчинам, поэтому любое признание подвергает сомнению, а претендента – многоуровневому тесту на вшивость».
Он медленно отпил из стакана, промокнул губы салфеткой и покачал головой:
– У меня не озабоченное лицо, а побитое.
Михеева опустила глаза.
– Да, из-за меня… – Она отложила вилку и сняла очки. – Я уже говорила вам, что искренне сожалею о случившемся. И догадываюсь, что…
Наступила пауза. Максим удивленно наклонил голову:
– Догадываетесь – что?
– Что вам недостаточно моего раскаяния, – Татьяна смело посмотрела ему в глаза. – Вы хотите сатисфакции, не так ли? Возмещения морального ущерба, как говорят юристы.
Танкован мысленно возликовал. Он нацелился на ладью, а ему предлагают ферзя. Эта дамочка одним ходом загнала себя в «вилку». Но он проявит великодушие, даст ей фору, потому что и так знает, как поставить мат, не тронув ферзя. Может получиться красивая партия.
– Вы говорите о деньгах? – Он сделал вид, что расстроен.
Татьяна замялась.
– Вообще-то… Я думала, что вы собирались говорить о деньгах.
– У-у… – разочарованно протянул Максим. – У вас, видимо, большой опыт общения с негодяями. Вы, вероятно, часто попадаете под мотоциклы.
– Не часто, – усмехнулась блондинка. – Но у меня большой опыт общения с разными людьми. Я – юрист.
– Благодарю вас… – Максим медленно поднялся из-за стола. – В качестве сатисфакции, или, как говорят юристы, возмещения морального ущерба, мне вполне достаточно этого стакана воды. – Он щелкнул пальцем по бокалу. – Без газа.
Михеева внимательно наблюдала за ним.
Стараясь избежать театральности, Танкован не бросил, а аккуратно положил салфетку на стол и двинулся к выходу. Он умеет играть оскорбленное самолюбие. Сейчас эта опасливая дамочка окликнет его, извинится, стушуется, и будет шах.
Он спокойно прошел через зал, миновал барную стойку, бросил равнодушный взгляд на уплетающего бифштекс менеджера в ярком галстуке и взялся за ручку входной двери. Еще шаг, еще мгновение, и он скроется за порогом. Ну что же? Дамочке давно пора его окликнуть. Максим распахнул дверь и остановился в нерешительности. Ну? Уходить? Времени больше нет. Уходить? Да?
Официантка в костюме скандинавской прачки бросила в его сторону удивленный взгляд.
Пора. Иначе он окажется в глупом положении.
Танкован шагнул за порог и прикрыл за собой дверь. Напольные часы в нише звякнули, показывая четверть третьего.
Его так никто и не окликнул.
Едва он вышел на улицу, по тротуару забарабанили первые тяжелые капли дождя. Через мгновение померк свет, и с неба рухнул океан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});