— Нет, конечно же нет, глупый, — повторяла она, смеясь. — Это место неотразимо.
— А я думал, что это я неотразим.
— Ты тоже. Ты и шато. Джек, я нашла тут в одной старой книге очень интересные вещи. Кажется, я поняла, откуда пошло название — шато д'Коз.
Я навострил уши. Подался вперед. Насторожился. Происхождение этого названия всегда озадачивало Себастьяна. Оливье Маршан не мог ответить на этот вопрос. Также как никто из старых работников, трудившихся здесь годами. Документы вряд ли сохранились. Это была тайна.
— Говори же, — сказал я. — Рассказывай, Кэтрин.
— Книга очень старая. В ней есть изображения около тридцати человек, прославившихся в XV, XVI и XVII веках. Написание имен в те времена было причудливым…
— Что ты имеешь в виду под «причудливым»? — прервал я.
— Например, Рабле пишется Rables. Бекингем, герцог, пишется Boucquin can. Королева Испании — la Reine Despaigne, вместо D'Espagne. А королева Шотландии — правильно будет la Reine d'Ecosse — дается как la Rene de Cose. Поэтому, я думаю, что д'Коз, название шато, это переиначенное Де Косс и как‑то связано с Шотландией.
Я уставился на нее.
— Это интересно. Странное совпадение. Если только ты не ошибаешься. Ведь Малкольм Лайон Лок, основатель династии, был шотландцем. А нет ли там чего‑нибудь о моем шато?
— Нет. Совсем ничего. Я уже сказала, в этой книге, в основном, репродукции портретов разных… ну, скажем, знаменитостей. Писатель Рабле, герцог Бекингем, Мария Шотландская и так далее. И конечно, я сразу же обратила внимание на написание этого последнего имени.
— Копай дальше. Может, найдешь что‑нибудь еще, что связано с Шотландией. А вдруг Мария жила здесь?
Кэтрин покачала головой.
— Сомнительно. Мария жила, в основном, в долине Луары, где она росла. А став женой дофина Франции, поселилась в легендарном Шенонсо, где жил король. Там жили Генрих II, его фаворитка Диана де Пуатье, жена Катерина Медичи и сын Франсуа II. В то время ее обычно называли petite Reinett d'Ecosse, маленькая королева Шотландии. Грустная история. Под конец жизни она была жалким и несчастным существом. И приняла страшную смерть — ей отрубили голову…
Зазвонил телефон, прервав рассказ Кэтрин. Сняв трубку, Кэтрин сказала:
— Chateau d'Cose. Bohjour.
Мгновенное молчание, а потом она заговорила снова:
— О, здравствуйте, Вивьен, как поживаете?
14
Взяв у Кэтрин трубку, я сел в кресло, которое она освободила для меня.
— Привет, Вив, — сказал я. — Как дела?
— Спасибо, Джек, прекрасно, мне бы хотелось увидеться с тобой.
— Когда?
— Сегодня утром.
— Невозможно, — быстро ответил я, почувствовав в ее голосе нечто особенное. Я знал, когда нужно от нее защищаться.
— Тогда днем? Или вечером? — настаивала Вивьен. — Это очень важно. Правда, важно.
— Вив, не могу. Не сегодня. У меня тут сложности. Всякие дела с работниками.
— Но ты же можешь уделить мне полчаса?
— Нет, Вив. Оливье договорился с людьми. Мы будем заняты. Целый день, — врал я, сочиняя на ходу. Я ее хорошо знаю. С тех пор как мне было шесть лет. Что‑то ее тревожит. Готов поклясться. Это слышно по голосу. Инстинкт подсказывает, что ее нужно держать на расстоянии вытянутой руки. Иначе она меня заарканит.
— Мне действительно необходимо поговорить с тобой, — сказала она голосом теплым и мягким, — о чем‑то, касающимся нас обоих.
Вив, когда захочет, умеет и обмануть. Уж я‑то это хорошо знаю!
Я быстро ответил:
— Придется подождать.
— Это необязательно. Можно и по телефону.
— Не знаю, когда я смогу.
— Можно прямо сейчас. Джек, послушай меня одну минутку, прошу тебя.
— Но…
— Никаких «но», Джек. Я кончила книгу о Бронте, как ты знаешь, и теперь, когда я не занята работой, история со смертью Себастьяна все время крутится у меня в голове. Она…
— О Боже, Вив! Только не это! Опять!
— Джек, послушай меня. Странная смерть Себастьяна не дает мне покоя, никак не дает.
— Он покончил с собой, ты же знаешь это, — прервал я ее.
— Положим. Но мне нужно знать причину, по которой он это сделал. Только тогда, если я найду ответ, я успокоюсь.
— Никто не даст тебе ответа. Это знает только Себастьян. А свою тайну он унес в могилу.
— Это не совсем так.
— В каком смысле?
— Я думала…
— О чем? — прервал я ее, мысленно застонав. Как хорошо я знал эту интонацию. От нее исходила тревога.
— О его жизни. О том, чем он занимался последние шесть — восемь месяцев перед смертью. С кем бывал. И не менее важно, как держался. Ты знаешь, в каком он был настроении? Был ли обеспокоен? Или, напротив, безмятежен и счастлив?
— Вот именно — счастлив. В тот день, когда вы завтракали. Ты же так заявила, кажется?
— Он действительно был счастлив.
— Как ты можешь быть уверена?
— Глупый вопрос, Джек. Я хорошо его знаю. Он был счастлив. Я же помню, что я чувствовала в тот день, хорошо помню. И я была рада за него, рада, что он собирается начать новую жизнь.
— Да? — поразился я. — А что ты подразумеваешь под «новой жизнью»?
— Женщину, Джек, новую женщину. Он любил ее и собирался на ней жениться.
Ошеломленный, я воскликнул:
— Он тебе наврал!
— Нет. Он сказал, что они поженятся весной. Он хотел познакомить меня с ней и пригласил на свадьбу.
— Вот мерзость, — сказал я.
— Нет, это не мерзость. Мы всегда были близки. Очень, очень близки. Но не будем отвлекаться.
Не обратив внимание на это замечание, я спросил:
— Кто эта женщина?
— Я не знаю. Он не сказал ее имени. Вот в чем дело. Если бы я знала, кто она, я повидалась бы с ней. Но раз ты так удивился, значит, ты ее не знаешь.
— Я не знаю даже о ее существовании.
— А Люциана?
— Нет. Я уверен. Она сказала бы мне.
— Но кто‑то же знал о ней, Джек, и вот к чему я клоню. Я хочу побеседовать с теми, кто занимается благотворительностью в Африке.
— Почему в Африке?
— Потому что Себастьян сказал, что встретил ее там, — объяснила Вивьен. — Что она врач. Ученый. Я хочу поговорить с теми, кто присутствовал в его жизни и работе, чтобы снова прокрутить эти последние его месяцы.
— Люди могут и воспротивиться этому. Могут просто ничего не сказать тебе, — заметил я. — Они преданы Себастьяну. Его памяти.
— Знаю. Но у меня есть прекрасный предлог. Я пишу очерк о нем для «Санди Таймз Мэгэзин». Сэнди Робертсон одобрил мою идею вчера вечером. Я не хочу, чтобы очерк о величайшем филантропе мира вышел поверхностным… ведь Себастьян был, вероятно, последним из людей этой породы. Вот одна из причин, по которой я хочу видеть тебя, Джек. Мне бы хотелось услышать прежде всего от тебя, какое впечатление он производил в последние месяцы прошлого года.