момент он принял этот факт… Раньше он испытывал чувства зависти к Чимину, потому что у него была сестрёнка, о которой так мечтал Юнги, но, которой не было. А теперь Чимин женится на Аделисии, и Юнги не может определить, что чувствует на самом деле: снова зависть? (Как бы ни было это низко, но честно будет это признать). Или нежные чувства к Аделисии и желание оберегать её?
Юнги прекрасно знал своего лучшего друга, также знал о всех его похождениях, грязных и похотливых, о других девушках; знал и то, что Аделисию Чимин не воспринимал как девушку, не говоря уже о жене, до недавнего времени. Но что-то переменилось и теперь он говорит о любви и о желании её заполучить.
Но Аделисия на Чимина странно реагирует. Юнги обратил внимание на это почти сразу, как увидел их вместе, но особенно, когда Аделисия увидела Чимина с кинжалом в руках — её охватил ужас, такие эмоции невозможно сыграть: лицо стало белым, как будто вся кровь вышла из тела, а руки дрожали, будто держались на тонких верёвочках на сильном ветру, а из глаз будто вот-вот хлынут слëзы… И в тот момент она выглядела такой кроткой и беззащитной, что это не давало спокойствие Юнги ещё много времени после этого происшествия. Он много думал над этим и решил, разобраться в чём дело, а для себя поставил задачу: любой ценой защитить её.
С самой первой встречи с Аделисией ему казалось, что он влюбляется в неё, но теперь понял свои чувства — это любовь, но не как к женщине, а как к младшей сестрёнке, для которой он всегда хранил место в своём сердце.
* * *
Отец подробно объяснил маршрут нашей скачки, при этом несколько раз переспросив, хорошо ли я себя чувствую, и не стоит ли нам отменить сие мероприятие. Конечно же, я настойчиво и непреклонно отвечала: «сейчас или никогда», и нам, наконец, подвели наших коней.
Мы синхронно запрыгнули в сëдла и встали на линии старта. По звуку свистка мы одновременно рванули вперëд. Маршрут был недлинный, но сложно выстроенный: сначала скакали в гору, затем с горы, далее меж деревьев и диких роз, после — галопом летели по узкой тропинке, которая к тому же шла змейкой.
Мы скакали вровень, ноздря в ноздрю, но в момент перед прыжком через чухонец {?}[это высотное препятствие в виде забора из жердей, которые закреплены на 2 стойках.] Юнги немного замешкался, и это дало мне небольшое преимущество, и на последних метрах я вырвалась вперëд и выиграла в первом состязании.
Я думала, что Юнги расстроится своей участи, но он радовался моей победе и искренне поздравлял меня, а когда я ему вновь сказала, что мои навыки не так хороши и что эта победа — заслуга моего коня, то он стал отрицать это и снова начал восхвалять вороных лошадей.
А не дразнит ли он меня часом…
Мы дали лошадям отдохнуть перед вторым этапом, а сами попивали чай за столиком, не прошло много времени, как мы начали новый спор, на этот раз наш разговор дошёл до абсурда: чем лучше завтракать: кашей или бутербродами, благо, этот спор не продлился долго — нас позвали для разрешения первого.
Юнги был глубоко поражён, что его строптивый конь, который не подпускал к себе никого, кроме его самого, поклонился мне и разрешил себя оседлать. Мой соперник даже не постеснялся высказать это вслух и слегка пристыдил своего коня, упоминая, что рассчитывал на его верность. Но куда даже самым верным коням против моего обаяния, сказала я в защиту скакуна, который был добровольно повержен моей любовью к лошадям. Мин тоже смог легко сесть на Шанса, но меня это больше порадовало, чем огорчило, и мы стали подводить итоги: у нас ничья во втором испытании, но Юнги проиграл в первом и сам признал поражение. Я выиграла спор, позабыв о каше с бутербродами. И слава Богу, потому что моё упрямство могло довести и до подобного соревнования.
В минуту ликования и возвещения о своей победе я была поражена, будто меня облили холодной водой: сердце замедлилось в своём биении, конечности отекли и перестали слушаться, а в голове стало пусто и глухо — подошёл Герцог, похвалил меня, сообщив, что вовсе не сомневался во мне и приобнял. Я чувствовала его тёплое нежное, но в то же время сильное плечо, возможно впервые в жизни. Видимо, ему стало так же неловко как и мне, а может даже больше чем мне, потому что я стояла как вкопанная, не веря в происходящее, смотря на удаляющуюся спину отца.
Может я ещё не проснулась…
Незаметно я ущипнула себя за руку, почувствовав боль, поняла, что это не сон.
— Аделисия, ты чего замерла? — Юнги положил руку мне на плечо и слегка потряс, видимо, некоторое время я не откликалась.
— Ой, прости, ты что-то говорил?
Юнги засмеялся и игриво ткнул пальцем в мою голову:
— Хватит витать в облаках… Я спрашивал, что ты хочешь получить за выигранный спор?
— А мы на что-то спорили? — я в недоумении посмотрела в его тёмные полумесяцем глаза, в которых я увидела любовь и заботу. — Разве что, ты признаешь, что фризские лошади лучшие!
Как один лишь взгляд может растопить лёд сердца? Я почувствовала, что именно в этот момент между нами пала стена, которую я возвожу с каждым человеком, чтобы не сближаться, заранее защищаясь от возможности впоследствии получить удар в спину, и только один Юнги каким-то образом смог разрушить её.
— Аделисия, что с тобой? У тебя что-то болит? — Юнги взял меня за руки, — доктора позвать?
Я смотрела в его искренние глаза и не понимала, почему он так всполошился, пока не почувствовала влажную щекотку на своих щеках. Быстрым движением я смахнула капающие слëзы и отвернулась: мне было стыдно. Эмоции от резкой перемены в поведении отца, и понимание, что в глубине души я всегда жаждала его внимания и любви, как и другие дети от своих родителей, а также поддержка и забота Юнги переполнили меня и вырвались наружу.
Юнги не стал больше ничего спрашивать, а лишь приобнял за плечи и прижал к груди: я почувствовала тепло, и услышала спокойное, убаюкивающее сердцебиение. Так мы стояли некоторое время, пока я не пришла в себя, и как хорошо, что рядом не было никого, кто мог увидеть нас.
— Спасибо… — это единственное что я могла сказать, когда я вышла из его объятий, и мне кажется, что