расплывчатый образ худого человека в плаще и шляпе, который по-прежнему целился в меня из револьвера. А за спиной его стояли двое в полицейской форме с карабинами. Приплыли.
- Я арестован? - говорил я с трудом, глотка пересохла.
- Именно так, - спокойно заявил человек в шляпе. – Виктор Терехов, вы обвиняетесь в совершении тяжких преступлений. Извольте одеться и проследовать с нами.
Гуманизм полиции простирался необыкновенно широко. Они позволили нам одеться, а потом даже разрешили выпить по кружке пива, благо для этого идти никуда не нужно. Зря, конечно, теперь нас допросить можно будет только завтра. Одежду тщательно осмотрели, отобрав револьверы и ножи. При этом мы успели перекинуться парой фраз.
- Деньги все пропили? – спросил я шёпотом у Гловера.
Он покачал головой.
- Двести фунтов с небольшим.
- А остальные?
- Хм, - только и ответил он, после чего, опрокинув остатки пива в рот, застегнул пиджак и встал перед офицером. – Я готов.
Этот его ответ меня слегка обнадёжил. Кто-кто, а такой пройдоха точно сумеет припрятать деньги от полиции. Вздохнув, я тоже отправился в автозак на конной тяге.
Глава одиннадцатая
Шёл седьмой день нашего пребывания под следствием. И, надо сказать, я был по-своему рад, что провалился не в Средневековье, а в относительно цивилизованные времена, когда существует юридическая система.
Первое, что удивило, - нас почти не били. Не знаю, как остальных, а конкретно мне лишь изредка доставались тычки от надзирателей. Чтобы быстрее выходил из камеры, считалось необходимым сунуть кулаком в рёбра подследственному. Просто для порядка. Больно, но терпимо, и уж точно не сойдёт за пытку. Второе: нас относительно хорошо кормили и давали спать по ночам, что при нашем образе жизни вполне сошло бы за отпуск.
При этом держали нас в интересном месте. Это был какой-то второстепенный полицейский околоток на окраине города, где работало совсем немного сотрудников, зато имелось подобие ИВС, отстойника перед отправкой в тюрьму. Камер на десять, куда и закрыли нас. Камеры были одиночными, в других камерах запирались на ночь хулиганы, пьяницы или просто бродяги. Но их выпускали с той же скоростью, что и арестовывали, а нас закрыли надолго. Почему так, не знаю. По идее, должны были отвезти в местный аналог СИЗО, но не везли. То ли тут имел место быть какой-то хитрый план, то ли просто там не было места.
Теперь о плохом. Допрашивали нас здесь же, иногда это был один следователь, иногда другой. Изредка вопросы задавали люди в штатском. И допросы эти шли по несколько часов ежедневно, иногда с перерывом на обед, а иногда и без такового.
Вменяли нам, как и стоило ожидать, два прегрешения: перестрелку с солдатами в руинах, и историю с книгой, которую мы обязаны были сдать компетентным органам, а вместо этого продали налево.
И снова оставалось только порадоваться, что живём мы в правовом государстве. Доказательств, по крайней мере, прямых, против нас не было. В то время и в том направлении отправились несколько групп, кто-то прошёл мимо, кто-то погиб уже там, кого-то прирезали по возвращении. Обвиняли нас исключительно потому, что мы есть.
И тут следствие столкнулось с неожиданным: обвиняемые на допросах не кололись. Угрозы, посулы, предложения заключить сделку, сыпались, как из мешка. А толку ноль. Ходили в рейд? Да. Нашли книгу? Нет. Стреляли в солдат? Нет. И так далее по кругу. Пробовали взять на понт, заявив, что остальные члены группы меня сдали и даже предъявили показания Виго. Справедливости ради, до оперов двадцать первого века этим пинкертонам было далеко. Примерно, как до луны. А увидев показания снайпера, я ржал минут пять. Нет, написано всё по теме, мол, взяли книгу, расстреляли солдат и сбежали. А верховодил всем я. И даже подпись какая-то.
Вот только показания эти, написанные собственноручно, были даны идеальным каллиграфическим почерком. А Виго, при всём моём уважении к нему, в школе учился плохо (или вообще не учился, откуда в медвежьем углу школа), писать он умел, но, несмотря на твёрдую руку, делал это как курица лапой, а прочитать его каракули мог только он сам.
Вообще, существовали в этом мире магические способы развязать язык. Вот только, если применить это заклинание к человеку, не желающему говорить, или тому, кому нечего сказать, это могло привести к серьёзному повреждению психики. Да и на суде показания, полученные таким способом, принимались неохотно, поскольку под заклинанием можно было внушить человеку то, что он потом скажет.
И игра эта затягивалась. Обе стороны понимали, что при отсутствии доказательств нас придётся рано или поздно отпустить. Ну, или просто закроют по беспределу или сошлют куда-то (уверен, здесь такое практикуют). А ещё, если я правильно понял, им очень нужна книга, не просто в качестве доказательства нашей вины, а сама по себе. И этот вопрос был главным во всей этой пародии на следствие. И, опять же, имелась ненулевая вероятность, что, исчерпав цивилизованные методы, власти прибегнут к пыткам. Как знать, может быть, для этого нас тут и держат, место глухое, свидетелей нет.
Утром водили Хорта, но допрос не затянулся. Великана привели обратно минут через двадцать. Я ждал, что поведут меня, но полицейский надсмотрщик ушёл. От нечего делать я подтянулся у стены и выглянул в крошечное окошко, размером с две пачки сигарет. Располагалось оно на втором этаже, а потому позволяло увидеть часть улицы. Я узнал, что погода сегодня пасмурная, улица пустынна, а потом, к своему удивлению, разглядел конный эскадрон, проскакавший куда-то в сторону центра. И все с оружием, и форма не парадная. В городе что-то происходит? Тут до моих ушей долетел звук, похожий на выстрел, где-то далеко, может, это и не выстрел был, стены тут толстые, сильно искажают звук.
Ещё через десять минут пришли за мной. Камеру открыл один сотрудник, что удивило, это и в наше время инструкциями запрещалось. Я ведь опасен, могу и приложить об стену, а потом прорваться к выходу. Правда, там ещё двое сидят. И на проходной один. И все с оружием.
Но в побег я пока не собирался, а потому заложил руки за спину и покорно побрёл в комнату для допросов. Там меня встретил высокий седовласый господин, с такой же седой бородой, одетый в дорогой пиджак, под которым был тёмный свитер. Лет ему было под пятьдесят. А ещё его пиджак был