Да и «допуски в вольнодумстве», которыми мы пользовались в академии, разительно отличались от тех, что мы могли бы разрешить себе в обычных частях, где каждый из нас находился под пристальным вниманием офицера-особиста. А он в свою очередь был практически всевластен и мог без особых хлопот поломать любую офицерскую судьбу.
В стенах Академии Генштаба мы чувствовали себя гораздо свободнее.
Бывало, что преподаватели марксистско-ленинской философии (впоследствии — политологии), приезжавшие в Академию Генштаба на семинар из других, нижестоящих, академий, первое время с ужасом смотрели на нас, особенно когда возникала полемика по острым политическим вопросам, а наши критические стрелы начинали задевать руководителя государства — генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева.
Сами они, эти полковники-марксисты, в аудиториях своих академий подобной крамолы допустить не могли и только удивлялись, что существуют на свете необычные советские офицеры, которым разрешено размышлять свободно и раскованно.
Но только так и может состояться высший офицер, власть и воля которого могут в особенный час истории распространяться на большие массы людей и на большие территории. Где у него, возможно, не будет подсказчиков в тот миг, когда нужно принять очень ответственное решение оперативно-стратегического характера. В рамках прописных истин он задохнется. Без навыка критического мышления ему не понять чужих замыслов, а значит, и самому не сделать неожиданного и ошеломляющего хода, который в конце концов приведет к победе его войска.
Но, помимо практической пользы подобного полководческого вольнодумства, на нас накладывала отпечаток та особая пора гражданской открытости, которая наступила в конце 80-х годов. Стоит только припомнить завораживающие всю страну съезды с их бескомпромиссными речами, лица новых политиков, хлещущих по щекам прежнюю власть, и наши походы в Лужники — «на Ельцина».
Мы, слушатели академии, прошедшие к тому времени вполне достойную армейскую школу, видели, как у нас на глазах начинает рушиться этот мощнейший инструмент государственной власти — Вооруженные Силы. И не могли перебороть в себе чувство, что военное руководство страны, не раз говорящее о необходимости перемен в армии, вряд ли представляет себе пути ее реформирования. Что все его силы уходят на латание дыр и на борьбу за власть.
В своем кругу мы обсуждали эти вопросы откровенно и часто сходились во мнении, что наши мозги, мозги слушателей-«академиков», порой генерировали куда более свежие идеи, чем те, что претворялись в жизнь «генералами Кремля» и тогдашним руководством Министерства обороны.
Живой иллюстрацией подобных преобразований стало смещение с должности командующего войсками Закавказского военного округа генерала Игоря Родионова и его показательная ссылка на должность начальника Академии Генштаба.
Пришел он к нам, кажется, осенью 1989 года — после апрельских событий в Тбилиси, когда, по версии грузинских националистов, его десантники разметали саперными лопатками очередной несанкционированный митинг. И как бы ни была почетна должность начальника элитной военной школы страны, по всему чувствовалось, что новое назначение Родионова является все-таки ссылкой, а возможно, просто перевалочным пунктом на пути в никуда.
Нам, получавшим свежую и достоверную информацию от офицеров, командированных в Баку, Сумгаит, Тбилиси, это казалось несправедливым. Я, например, очень внимательно следил за тем, как действовали в очагах межнациональных конфликтов внутренние войска. Был доступ к уникальным документам и свидетельствам. Друзья из главка ВВ давали видеосъемку тех или иных событий. Разумеется, во время самоподготовки я рассказывал своим однокашникам по академии об истинном положении вещей.
Появившийся в наших стенах генерал-полковник Игорь Николаевич Родионов (он сменил на этом посту генерала армии Салманова) начал свое знакомство с академией с того, что неспешно обошел все кафедры. На его пути попался и я, в тот день занимавшийся немецким языком. Он вежливо протянул мне руку, поздоровался. Чуть позже были собраны все слушатели: Родионов хотел услышать от нас, что кажется нам в учебе действительно нужным, а что — второстепенным. С пониманием отнесся к некоторым нашим просьбам. Действовавшие тогда правила требовали от нас обязательного ношения кителей в лекционных залах, что казалось нелепым. Особенно в жару. Родионов разрешил нам отныне заниматься в рубашках, если это позволяла погода.
Чувствовалась в нем настоящая, а не напускная интеллигентность. Слушал внимательно, принимал только продуманные решения, был доброжелателен. Родионов был чрезвычайно авторитетен среди преподавателей и слушателей академии. Настолько, что мы просто не поверили выводам депутатской комиссии, которая была послана в Тбилиси для расследования инцидента на площади. Офицерское собрание Академии Генштаба — я лично на нем выступал — единодушно высказалось в поддержку Игоря Николаевича. Мне кажется, это его несколько ободрило.
* * *
Политика теперь многим показалась живым и перспективным делом, вполне подходящим для того, чтобы заявить о себе во всеуслышание. Но никто и представить себе не мог, что в вице-президенты Российской Федерации отправится наш однокурсник и мой сосед по подъезду — полковник и Герой Советского Союза Александр Владимирович Руцкой.
Звание генерал-майора он получил позднее, уже став политиком.
Как заслуженный боевой летчик, он пользовался в нашем кругу уважением и авторитетом.
Теплой осенью 1988 года мы часто ходили вместе с ним от дома до академии, и я хорошо помню рассказы Александра о войне в Афганистане. О том, как в багажнике автомобиля его вывозили из нашего дипломатического учреждения в Пакистане. Его судьба вызывала восхищение: летал, сбивал неприятельские самолеты, самому приходилось гореть в воздухе и сражаться в окружении на земле.
Его интерес к политике тоже не казался случайным. Был Александр человеком активным и напористым. Почему-то запомнилось, что в жарких дискуссиях на семинарах по политологии шумный Александр Руцкой всегда ругал Ельцина и был резок в суждениях. Но была заметна еще одна присущая ему особенность: иногда он круто менял свое мнение. Мы понимали, что это уже отдает политиканством. Но в принципе без предубеждения относились к таким свойствам его характера, помогали в политических баталиях и за глаза называли Сенатором.
Сейчас и вспомнить смешно, как перед выборами в Верховный Совет СССР весь наш курс прогулял два дня, чтобы обеспечить агитационную работу в пользу Александра. Полковники и генералы, переодевшись в «гражданку» и ощущая себя чуть ли не заговорщиками, возили на личных «Жигулях» и «Москвичах» его листовки, раскладывали их по почтовым ящикам. Я лично вместе с еще двумя товарищами занимался этим в Рублеве — московском пригороде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});