– Погоня…
– Да, погоня. – Она деловито усмехнулась.
– Непростая, с рекламой! – поддел я.
– Я же говорю, так и было задумано. Мы разрабатывали операцию всю ночь, и решили, что раз уж придется пострелять, то лучше уж убить этим сразу несколько зайцев.
– Несколько? – не понял я. – Есть кто-то еще?
– Да. – Она кивнула. Несколько. Во-первых, ты, как основной объект. Чтоб впечатлить одного молодого юношу. Юноши – они ведь такие все впечатлительные! – Ее губы расплылись в ухмылке. Я про себя выругался. – Во-вторых, Кампос. Мы намекнули ему, что можем сделать с ним что угодно, если захотим. Для нас нет преград. И намек он понял, к счастью.
А В-третьих, и ты забываешь об этом, сам город, как объект приложения. Реклама для всего города. В корпусе уже давно идет борьба между «старыми» и «новыми», офицерами диаметрально противоположных взглядов. «Старые» мечтают вернуть старые добрые времена, когда у корпуса была реальная власть, «новые» же считают, что возврат невозможен, он только погубит корпус, как таковой. Мишель долго сдерживала «старых», но теперь выступила вместе с ними. И мне кажется, это только начало, Хуан.
– Но королева…
– Ничего не сможет сделать, – покачала она головой. – Клятва обоюдна.
Помолчали.
– Красивая погоня и взрывы машин, как апофеоз, на самом деле значат не много, Хуан, – закончила она этот виток объяснений. – Ежедневно в Альфе взрываются десятки машин. Ну, не десятки, но бывает. Разборки между эскадронами, например, или еще какая-нибудь криминальная хрень. Но это было начало, демонстрация намерений. И люди, непрерывно следящие за корпусом телохранителей, а таких людей на планете много, поверь, сделали нужные выводы.
Но это лирика, которая не должна тебя касаться. – Она вздохнула. – Во всяком случае, в настоящее время. Что же будет потом – будет потом.
Дальнейшее ты знаешь. Тебя передали Кампосу, замаскировав передачу под «случайность». Тут снова сбой, и сбой самый существенный. Кампос-то понял намеки, и после взрывов машин мы не ждали накладок с его стороны. Но вот как вычислил ты?
Она повернула голову и впервые улыбнулась. Заинтересованно. Искренне.
Я вымученно вздохнул и покачал головой.
– По глазам. Все было правильно, кроме твоего взгляда. Не такой он должен быть у загнанного в угол человека.
– Прокол, да, – согласилась она. – Не рассчитала. Планировалось, что ты узнаешь все лишь после, вот сейчас, в данный момент. Теперь же… – Вновь тяжелый вздох. – Слава богу, хоть финальный обмен прошел без сучка! Хоть за это спасибо!
Здесь я не мог с нею не согласиться.
– Скажи, зачем вам это всё было надо? Что во мне такого, что вы так за меня зацепились? – задал я то, что давно мучило. Теперь, когда все встало на свои места, это был Самый Главный Вопрос.
Она пожала плечами.
– Да ничего, в общем.
Я выжидательно молчал.
Она сдалась, но начала издалека:
– Ты знаешь, для чего Антонио Второй создал корпус?
Я отрицательно покачал головой.
– Игрушка? Игрушка для императора?
– Не совсем. – Она закусила губу. – Это верно, но лишь в какой-то степени. Эта игрушка была… Не совсем игрушкой в его руках. Во всяком случае, тогда так о корпусе никто не думал, для всех это был серьезный инструмент в руках серьезного человека.
Понимаешь, любил силу, – продолжила она, вновь добавляя эмоций в голос. – Это был сильный человек, суровый, во всех своих делах. Слабых он топтал, с другими сильными находил общий язык, и остался в истории, как великий император.
А еще он обожал красоту. Не только женскую: что он бабник – вторично, все мужики бабники. Он был эстетом сам по себе, во всём!
А теперь представь его детище, императорский корпус телохранителей? – Она расплылась в улыбке.
Я усмехнулся:
– Сила и красота. Красота и сила. Да уж, гремучая смесь!
– Он даже не спал со своими девочками! – усмехнулась Катарина. – В это трудно поверить, но это так. Они были для него неприкосновенны, вопреки всему, что говорят сейчас. Он наслаждался ими, боготворил. А они были вокруг него, грозные и красивые, и никто не смел сказать, что это несерьезно, и что это «бабий батальон». Теперь понимаешь, что нужно нам?
– Нет.
– У нас достаточно красоты. В наше время, на нашей планете, в нашем корпусе. Но нам нужна сила. Без нее мы – сборище кукол, берущих на себя слишком много. Нам нужна сила, нам нужна репутация. Нам нужны мальчики. И если дело с тобой выгорит… Кто знает, что будет с корпусом дальше?
Вот так, прямо в лоб, такие вещи? Зашибись!
– И после всего, что вы натворили, ты думаешь, что я пойду у вас на поводу? – я хрипло, через силу, рассмеялся.
Она отрицательно покачала головой.
– Нет, я так не думаю. Но давай сформулируем ситуацию немного иначе и вспомним кое-что из прошлого?
Я согласно пожал плечами.
– Давай попробуем.
– Пятая дорожка, «полоса смерти», – начала она. – Обрывающаяся и падающая девочка. Безразличие инструкторов к ней. Помнишь?
– Такое можно забыть?
– Это я подстроила ту ситуацию. Я задалась целью вышвырнуть тебя оттуда, и я сделала все возможное, чтобы осуществить это. Девочка упала сама, да, но вышвырнула тебя я, Хуанито! Все, что там произошло, весь тот день, от начала до конца – моя постановка, мои заготовки, которые в неожиданный момент сработали. Я считала, что так будет лучше, но…
– Но?
Вздох.
– Но я не имела права так поступать. Ты взбешен, ты разозлен, обижен. Считаешь нас человеконенавистническими суками, видишь нас с одной, негативной стороны. Но это не вся правда.
Вся правда – что мы монолит, который всегда стоит за своих. У нас жестокие порядки, мы те еще стервы, но мы никогда, НИКОГДА не станем животными, которыми ты нас считаешь.
Оглянись на мир вокруг. Мир жесток. Ты поступил правильно, отказавшись с нами сотрудничать, как человек я тебя понимаю и поддерживаю. Но только как Катарина де ла Фуэнте. А как Ласточка, кадровый офицер службы вербовки, я тебя спрашиваю: «А что было бы, если бы Кампос-младший узнал о вашем разговоре с хефе из других источников? Тогда, когда нас не было бы с тобой рядом? Что бы произошло потом?
Ты хочешь барахтаться в мире, и ты будешь барахтаться. И у тебя будет получаться. Но потом, когда начнешь переходить улицу, тебя собьет какое-нибудь дерьмо при больших деньгах, и если выживешь, дело повесят на тебя. Тебя же обвинят во всем, и доказать ты ничего не сможешь.
А потом вечером твоя дочь будет возвращаться со школы, и еще один подобный хмырь, или даже группа их, поймает и изнасилует ее. А потом отпустит – и ты вновь ничего не сделаешь. Они и отпустят-то ее потому, что ЗНАЮТ о своей безнаказанности и твоем бесправии!
Это только два примера. Хочешь, я буду перечислять их до бесконечности?
Бизнес. Работа. Карьера. Что будут стоить твои потуги, если в любой момент ты можешь попасть в ситуацию, когда гнида вроде Бенито Кампоса раздавит тебя? Тебя, твою семью и близких, твоих детей? А ты будешь неспособен ответить, неспособен дать сдачи? Какими словами будешь ругать себя, и проклинать, проклинать, проклинать…
Да чего далеко ходить, достаточно вспомнить лишь одного знакомого мне парня, гулявшего по центру с подружкой, и банду гопоты, которая решила отчего-то, что об эту парочку можно как минимум почесать кулаки…
Она смотрела вперед и вдаль, но прекрасно видела, как меня повело. Я сжал кулаки и принялся судорожно вдыхать и выдыхать воздух, борясь с приступом. Меня трясло, я был на грани… Она же, насмехаясь, била и била дальше, прицельными, прямо в яблочко:
– А что, если бы на ее месте была другая девушка? Самая обычная, с твоего же района? Догадываешься? Конечно, догадываешься! Не раз об этом думал! А на их месте, в свою очередь, могли оказаться другие гопники, не обязательно знакомые тебе. Например, подвыпившие camarrado из какого-нибудь эскадрона. Что б ты делал потом, Хуан?
Да, мы жестокие. Да, бесчеловечные в некоторые моменты. Да, способны предать или ударить в спину, если возникнет необходимость. Но вот только нельзя в этом мире быть белыми и пушистыми! Нельзя быть благородными! Благородные и пушистые обречены. Это главная мысль, о которой ты забываешь, выливая на нас грязь. Мы жестоки, но мир – не лучше. И мы можем противостоять ему, а ты – нет.
Она сбавила обороты, давая усвоить мне этот урок.
– Совет офицеров поставил мне ультиматум. Я тебя из корпуса вышвырнула – я и должна была тебя вернуть. Не так, вернуть тебя в ту исходную точку, после которой ты хлопнул дверью.
Это точка выбора, Хуан. И ты должен выбирать так же, как тогда: без эмоций и нервов, разумом.