но хрип снизу заставил их остановиться.
– Что это? – Хомяк испуганно отпрянул. Хрип сопровождался каким-то шуршанием и треском. Это был не просто хрип; тот, кто хрипел, пытался что-то сказать.
По ступенькам кто-то полз. Полз медленно, но уверенно, ступеньку за ступенькой. В пролёте между этажей возникло нечто напоминающее руку. Она вцепилось в пол и подтащило скудные останки. Появилась голова. Сначала Павел решил, что она просто лысая, но чуть позже разглядел, что это череп с жалкими, обугленными следами кожи. Вот голова повернулась к ним, и обожжённые почти до костей руки со свисающими кусками кожи потянулись, взывая:
– Помогите!
Только по треснувшим, обгоревшим очкам можно было понять, что это сторож. Крик Семёна разнёсся по этажу; Пашка и сам на мгновение забыл о всех своих увечьях. «Этого нет! Этого нет!» – повторял он мысленно, но существо из каморки настойчиво карабкалось дальше, передвигая конечностями, как паук. Взяв Семёна за руку, Павел повёл его назад, но стоило им свернуть в коридор, как на пути возник Водян. Он стоял, прислонившись к стене и видимо искал в себе силы выбраться на улицу, но увидев их, злость затмила ему остатки разума: заревев, как бык на арене, он пошатываясь побежал на воображаемого тореро.
Кладовка на первом этаже была уже почти вылизана пламенем, а в вентиляции начинала гореть пыль, и искры сыпались во всех кабинетах, докуда добирался жар. По линолеуму огонь пробрался в коридор и холл, и от деревянной двери каморки остался один остов.
Держать газовые баллоны в школе не позволялось в целях пожарной безопасности. Но освежители воздуха никто не запрещал! Целая их коробка хранилась в кладовке и расходовалась очень медленно, в основном для учительского туалета да кое-кому домой, и от лишнего соблазна была убрана на самый верх стеллажей. Жар добрался и до неё; коробка уже горела, несколько баллончиков поморщились и крышки их оплавились, а нарисованное на их боку пламя выглядело нелепо, как горькая, злорадная усмешка на фоне настоящих, рыжих и жгучих языков.
– Бежим!
Павел спешил к кабинету алгебры, их верному убежищу, таща за руку растерявшегося Хомяка. Больше им было деваться некуда: по лестнице ползла непонятная тварь – краем глаза Пашка видел, пробегая, что она уже выкарабкалась на верхнюю площадку (неужели всё это взаправду?!), а из коридора на них нёсся взбесившийся Водян. Павел едва успел повернуть ключ, как тот начал дёргать ручку и ломиться в дверь плечом, сопровождая это мощными ругательствами. Дверь содрогалась и скрипела; Пашка изо всех сил сжимал скользкую, неудобную ручку.
В кабинете было дымно; из расположенного вдоль боковой стены вентиляционного канала валили серые, пахнущие жжёным пластиком клубы. Ребята начинали задыхаться, и вместе с нехваткой воздуха в них поднималась паника. Глаза слезились; лёгкие просили чистоты, а в ответ получали удушливый смрад.
– Окно! Открой окно! – крикнул он Семёну; тот распахнул раму, но от этого дым повалил ещё сильнее, обнаружив выход на улицу.
– Сука! Всё равно достану! – ревело за дверью. Но Водян, видимо, был всё же не настолько туп, чтобы не понимать, что находиться здесь, как ни была бы желанна месть за разбитую чайником голову, небезопасно.
– Сдохните там! – прозвучало напутствие из коридора, и в замке что-то крякнуло.
Ручка перестала дёргаться. Секунду спустя её уже дёргал Павел, но ключ застрял намертво – они оказались в западне. Водян что-то сунул в замок – немудрено; достаточно простой булавки, чтобы заблокировать его, а уж он умел справляться с замками не хуже Комара. А сам свалил.
– Что делать? – Семён, стоя у окна, давился кашлем.
Раз за разом Пашка таранил дверь плечом, но не мог приложить достаточно силы – каждый удар отдавал дикой болью в рёбрах, так что в глазах темнело и замирало сердце, и четвёртая попытка сбила его с ног. От боли он скрючился на полу, моля лишь о том, чтобы не вырубиться. Потому что в поле его суженного зрения, на фоне окна маячил Семён – не будь его здесь, он бы, пожалуй, предпочёл этот простой и быстрый выход. Отключиться, окунуться во тьму, что бы за ней не крылось, и больше ничего не чувствовать, не слышать!
Хомяк же кинулся сначала к нему, потом к двери, зажал ключ обеими руками и так навалился, что согнул его вовсе.
– Чёртова дверь! Чёртова дверь!
В ярости он стал хаотично дубасить её руками и ногами. И правда, ведь двери и замки в школе не отличались прочностью, Пашка и сам их ломал дважды… почему же теперь так?
Глядя на отчаянно бьющегося Семёна, на застланный дымом кабинет и ловя ускользающее сознание, слёзы отчаяния навернулись на глазах Пашки. Как же хорошо, что Денис не поверил ему настолько! Что корпорация Independent оказалась для него, видимо, не более чем раундом в компьютерной игре, на его же счастье не слишком интересной; глупой. Ведь так оно и есть! Дорога в небо… как глупо! Почему же этот увалень, которого Павел и всерьёз-то никогда не воспринимал, сейчас здесь? А ведь не будь здесь его, то сам он, Павел Свободин из 9 «А», валялся бы сейчас в коридоре с проломленной грудной клеткой и расквашенным лицом, а потому он просто не имеет права…
Странный, гулкий хлопок привлёк его внимание. Хлопок был не здесь, где-то внизу; а гул напомнил разгулявшийся по вентиляции ветер или шум набирающей мощь лавины, усиленный длинными трубами. Всё здание загудело и наполнилось воем, и виной тому была взорвавшаяся коробка с освежителями воздуха. Один из баллончиков, скрючившись от жара, пустил тонкую струйку аромата, которая тут же воспламенилась, температура ещё подросла и вся куча рванула. Дверь кладовки была ещё цела, а потому подгоняемый со стороны каморки клубок огня устремился в вентиляцию, поджигая по пути многогодовые залежи пыли. И здание практически одномоментно пыхнуло огнём – он вырывался из вентиляционных отверстий, освещал тёмные классы и коридоры, лизал подвесной картонный потолок. В кабинете алгебры вдоль стены стояли шкафы с книгами и разными наглядными материалами, вроде картонной трапеции, параллелепипеда и тому подобного и которые так любил разглядывать Хомяк, а макушки шкафов венчали огромные многогранные фигуры – тетраэдры, октаэдры и прочее, сухие и покрытые пылью, и вырвавшийся из вентиляции огонь – бурый, почти невидимый – коснулся их, и те быстро загорелись.
Никогда ещё Пашка так не уповал на пожарных, полицию, да кого угодно! Любого представителя закона, хотя обычно их избегал. Но нет! Давно было ясно, что вся сигнализация в школе отключена на лето – Комар тогда был прав. И