Читать интересную книгу Агент, бывший в употреблении - Богомил Райнов

«Вот так всегда, — заметил бы по такому случаю Однако. — Как пошлют кого-нибудь из наших на Запад, то почти всегда это человек, ограниченный узким кругозором своей профессии, а если говорить прямо — серая личность».

Я стараюсь не занимать слишком много места в жизни Марты, потому что ей совершенно незачем привязываться к такой перелетной птице, как я. Хотя она и ведет довольно уединенный образ жизни под надзором своего бывшего мужа, у нее есть свои интересы, лежащие в области домашнего хозяйства и косметики, — неизбежные, когда находишься между двух возрастов и стараешься выглядеть моложе, чем есть.

БМВ не создает мне больших проблем. Большей частью я держу его в садике перед домом Марты, потому что эта практика — по поводу и без повода взрывать машины — в последнее время чересчур уж распространилась. Передвигаюсь пешком, а когда устаю, сажусь выпить кофе в каком-нибудь приятном местечке, так не похожем на опостылевшие мне наши кафе из переоборудованных гаражей. Так, одним поздним утром оказываюсь в баре при отеле «Астория».

Заведение в данный момент почти полупустое. Пока колеблюсь, выбирая, какой столик занять своей персоной, замечаю в глубине помещения Сеймура. «Ну вот, — говорю себе, — снова старая история: еще одно лицо из прошлого. А подойдешь поближе — и выяснится, что обознался». Призрак из прошлого раскрывает перед собой газету, но, видя, как я вхожу в зал, поднимает глаза и, к моему удивлению, кивает мне.

— Здравствуйте, Майкл, — произносит призрак при моем приближении.

И заметив мое удивление, бросает:

— Вы стали забывать старых недругов.

— Напротив, — отвечаю, садясь за его столик. — Постоянно вижу их то тут то там, но каждый раз оказывается, что я обознался. Не так давно, в Софии, мне показалось даже, что я вижу вас.

— Неужели? И где вы меня увидели?

— В заведении с таким же названием.

— И что я делал?

— Да то же, что и здесь. По старой привычке людей из разведки, интересовались результатами своих же действий.

— И вы решили, что обознались… Я-то все еще воображаю, что жив, а вы уже причислили меня к миру призраков.

Он меланхолически качает головой и уже другим тоном спрашивает:

— Что скажете, если мы закажем по порции виски? Я давно не пил: не с кем было.

И потом, когда заказанный виски принесен, продолжает:

— Я всегда был уверен, что снова встречусь с вами, хотя и не знал, что это случится в Вене.

— А мне и в голову не могло прийти, что вы можете объявиться в Софии. И каковы ваши впечатления от города?

— Предпочту умолчать о них. Хотя, насколько я понял, раньше было хуже.

— Как посмотреть. Раньше было меньше витрин, но было чище и был определенный порядок.

— Верю. В казарме всегда чище и больше порядка.

И поскольку молчу, продолжает:

— Говорю это не для того, чтобы обидеть. Я тоже считаю, что весь этот сброд, называемый человечеством, следует приучить к несколько более строгому порядку, хотя и не казарменному.

— Вопросы о порядке и свободе, как вы знаете…

— Знаю, знаю: извечные и дискуссионные. Но, Майкл… В сущности, не знаю, должен ли я вас так называть. Полагаю, это не настоящее ваше имя.

— Конечно нет. Но я работал под столькими именами, что уже начинаю забывать, каково мое нынешнее.

— Все еще жонглируете ими?

— Я уже на пенсии.

— И вы тоже?

— Вероятно, как и все наше поколение. Говорят, профессия исчезает.

— Ну и пусть исчезает. Ведь мы с вами уже не занимаемся ею.

Он отпивает глоток, откидывается назад и вытягивает под столом ноги, эти свои бесконечно длинные ноги, которым он никак не может найти место.

— Значит, говорите, профессия исчезает?

— Так говорят.

— Но, полагаю, сами вы в эту глупость не верите.

— Кто знает.

— Мне ли вам объяснять, что пока существуют отдельные государства, будет существовать и шпионаж.

— Что ж, может, я и готов разделить ваш пессимизм.

— Моего пессимизма вам не разделить. Мой пессимизм стоек и обоснован всей моей жизнью. Вы же просто разочарованы. Вы мне очень напоминаете библейского Екклезиаста. Вроде бы все суета сует и все ветер уносит, однако в итоге выходит, что ни к Богу, ни к вере это не относится. Вы по-прежнему человек веры, Майкл. Таким и останетесь. И не стройте из себя мученика. После череды всех этих идиотов и убийц, которые перебывали в ваших партийных верхах, трудно и дальше твердить о руководящей роли партии или как это у вас там называлось…

— Ваш Рейган тоже докатился до старческого слабоумия.

— Да, но это — под конец. К тому же тексты для его речей писали другие. А у вас наличие у человека слабоумия было непременным условием для того, чтобы он мог занять руководящий пост. От деревянноголового Хрущева и гипсовомасочного Брежнева до пустоголово-марионеточного Горбачева…

— Не стоит вам так о Горбачеве. Он для вас проделал хорошую работу.

— Любой дебил, воображающий себя твоим противником, уже в силу того, что он дебил, делает для тебя хорошую работу. Горбачев даже не попытался продать вас по более-менее сходной цене. Он просто-напросто отдал вас. И даже после всего этого вы продолжаете верить. И не прикидывайтесь пессимистом. Вы все тот же наивный человек, но уже преклонного возраста. Вы тешите себя: может, все эти типы наверху и были бездарями, зато наша идея — великая.

— И вы, как видно, для того и ездили в Софию, чтобы увидеть, что сталось с идеей?

— София меня нисколько не интересует. Просто мне пришлось сопровождать одного эксперта в области стратегических исследований. Не то чтобы я был ему так уж необходим, но, вы знаете, важные персоны любят таскать с собой советников, чтобы придать себе побольше важности.

И снова переменив тон, спрашивает:

— Выпьем еще по стаканчику?

Что мы и делаем.

— Но, дорогой Уильям, — осмеливаюсь заметить, — не смущает ли вас то обстоятельство, что ваши слова находятся в полном противоречии с официальным мнением.

— Относительно какого вопроса?

— Это касается не отдельного вопроса, а того, что, как вы только что подтвердили, в целом вы продолжаете придерживаться своих пессимистических взглядов. И это в то самое время, когда, пережив ледниковый период холодной войны, планета пробуждается к новой жизни.

— Несмотря на вашу дешевую иронию, Майкл, все действительно переменилось. Сомневаюсь, однако, что стало сколько-нибудь лучше. С одной стороны, наша легкомысленная самонадеянность, с другой стороны, ваша озлобленность от униженного достоинства… Нет, лучше не стало, и будущее этого несчастного человечества по-прежнему находится под вопросом. В конце концов, наверное, было бы лучше, если бы все закончилось одним хорошеньким взрывом, который положил бы конец этому жалкому эксперименту. Во Вселенной, как известно, полным-полно мертвых планет. И что с того, что их станет одной больше?.. Ведь мы всего лишь микроскопическая пылинка на глухих задворках Млечного Пути.

— Ваша последовательность вызывает у меня искреннее уважение, дорогой Уильям. Приятно видеть, что вы, как и прежде, полны вашей черной энергии.

— Не льстите. Это всего лишь последние всполохи на пороге Большой скуки.

— Вы скромничаете. Такой специалист, как вы, всегда будет востребован в сфере международных отношений. Да и в деле вербовки, как же без нее.

— Спасибо за комплимент. Но в области международных отношений давно работают новые люди, а что касается вербовки, то кого мне вербовать, вас, что ли? А зачем? Ваши люди сами поставляют нам любую информацию, даже не дожидаясь, пока мы запросим ее. Они проявляют такое усердие, что поначалу мы даже заподозрили, не пытаются ли с нами сыграть в старую игру по сливу дезинформации. Но они не играют, Майкл. Просто люди жаждут быть полезными. Или, подобно всяким Калугиным[13], предлагают информацию в обмен на американское гражданство и скромную пенсию предателя.

— Я предложил бы выпить еще по стаканчику, — говорю, — хотя мы рискуем напиться.

— Такой опасности нет, — уверяет меня Сеймур и делает знак кельнеру.

— А не боитесь, что нас прослушивают? — спрашиваю, чуть погодя.

— Не боюсь. Я уверен, что нас не прослушивают. И вообще эта практика в наши дни становится все менее эффективной. Люди ведь убеждены, что их подслушивают, поэтому контролируют себя, выбирая, что сказать, а о чем умолчать. А раз так, то какой смысл подслушивать? Такому профессионалу, как вы, это наверняка известно не хуже моего.

— О, что касается меня, то мне уже давно не о чем умалчивать. Что скрывать такому жалкому типу, как я, кроме разве что того позорного факта, что он уже вне игры.

— Раз уж вы упомянули игру, Майкл, хочу вам заметить, что, несмотря на всю свою опытность, вы иногда переигрываете. И не пытайтесь меня убедить, что сюда вы приехали, чтобы насладиться божественной музыкой великого Моцарта.