— Мой трудовой стаж сорок пять лет, — заявил хозяин, хотя я его об этом не спрашивал. — А в настоящее время веду большую общественную работу, являюсь лектором Всесоюзного общества «Знание», выступаю перед молодыми рабочими с лекциями по международному положению!
Не знал, что на моем участке живет специалист по международным отношениям.
— Вы не учителем трудились? — поинтересовался я.
— Я, товарищ младший лейтенант, всю жизнь в «Череповецлесе» проработал. Еще в ту пору, когда он «Сплавконторой» именовался. Мы в войну по двенадцать часов работали! В холодной воде!
На фронте не был, но по двенадцать часов в холодной воде... Уважаю.
— Итак, Павел Андреевич, — перешел я к делу, — изложите суть вашей претензии к вашему соседу Петрову?
— Там все написано, — кивнул хозяин на свое заявление в газету.
— Написано, но мне бы хотелось не переписывать ваше заявление, а услышать лично от вас — в чем суть претензий? Если ваше (я замялся, подбирая синоним к слову кляуза) жалоба подтвердится, то мне придется принимать меры в отношении Петрова.
— Это не жалоба, — сразу же вскинулся Виноградов. — Это сигнал для нашей партийной печати. Газета «Коммунист» является органом горисполкома и горкома.
— Хорошо, — терпеливо кивнул я. — Так в чем суть вашего сигнала?
— Товарищ Воронцов! — вскинул вверх указательный палец гражданин Виноградов. — Владимир Ильич Ленин сказал: «Всякий, кто трудится, тот имеет право пользоваться благами жизни. Тунеядцы, паразиты, высасывающие кровь из трудящегося народа, должны быть лишены этих благ». Разве вы не согласны с утверждением товарища Ленина?
Вот, попробуй-ка не согласиться с Лениным. Тем более, что я с этим высказыванием полностью согласен.
— По имеющимся у меня данным, подтвержденным соответствующими документами, ваш сосед является инвалидом второй группы. Он получил травму на производстве — отравление вредными веществами. Все детали получения травмы установлены, виновники наказаны, Петрову назначена пенсия, потому что он физически не может работать. Таким образом, он не может являться тунеядцем, так как имеет средства к существованию, установленные государством.
Неожиданно в разговор вмешалась супруга Виноградова, до этого молча стоявшая в дверях:
— Товарищ милиционер, такие, как наш сосед, позорят нашу социалистическую действительность.
— А чем он ее позорит? — удивился я. — Вы указали, что он собирает бутылки. И что в этом такого? В чем здесь криминал?
— А в том, что имея пенсию, которую ему предоставило государство, Петров собирает бутылки.
— И что тут такого? — не понял я.
— А то, что своим поведением он позорит нашу страну перед империалистами! — подал голос супруг. — Петров демонстрирует, что СССР назначило ему слишком маленькую пенсию. И что скажут наши враги из капиталистического лагеря? А то, что Советский Союз не проявляет заботу о своих пенсионерах. Мы с Павлом Андреевичем, моим супругом, тоже пенсионеры, но мы же не идем собирать бутылки.
— Наверное, вам хватает вашей пенсии, — пожал я плечами.
— И что? — скривила губы супруга. — Мы с мужем получаем персональные пенсии республиканского значения, но мы их заслужили. Мы занимали ответственные должности. Павел Андреевич во время войны был начальником сплавного участка, главным инженером, начальником треста. А я трудилась в системе народного образования, была депутатом Верховного Совета РСФСР. Если пенсия Петрова такая маленькая, то он сам виноват. Ведь как сказал великий русский педагог Ушинский? А он сказал: «Человек рожден для труда, труд составляет его земное счастье, труд — лучший хранитель человеческой нравственности, и труд же должен быть воспитателем человека». А какое счастье собирать пустую посуду?
Кажется, говорить с такими людьми бесполезно. Надо побыстрее дописывать объяснение, да и уматывать отсюда.
Нет, я не против персональных пенсий. Скажем, моя собственная пенсия выше, нежели пенсия капитана или майора. Ну так у меня и звание было выше, да и должность.
— А если посмотреть на это дело с другой стороны? — попытался я все перевести в нужное русло. — Петров собирает бутылки не только для того, чтобы заработать деньги, а из соображений охраны природы. Несознательные элементы раскидывают пустую посуду, а она может разбиваться. И люди поранят ноги, и животные.
— Пустую посуду следует относить в пункты приема стеклотары, — парировала супруга. — А воспитанием несознательных элементов, их наказаниемобязана заниматься советская милиция. Вот вы, лично, почему этим не занимаетесь?
— Ну, отчего же не занимаюсь? — не согласился я. — Я этим постоянно занимаюсь. Но ведь милиция, без участия общественности, мало что сможет сделать. Предположим, а вы сами не попытались провести с Петровым беседу? Наставить его на путь истинный? Пристыдить? Объяснить, что он, своим поведением, льет воду на мельницу нашего классового врага?
— А с какой стати мы должны ему что-то объяснять? — возмутился Виноградов. — Мы — общественность, а вы власть. Наше дело послать вам сигнал, а уж вы обязаны принять меры. Когда я был начальником сплавного участка, я же не занимался тем, что таскал бревна? Но я руководил. Каждый должен заниматься своим делом.
Пожалуй, можно закругляться. Придвинув Виноградову объяснение, попросил его расписаться.
— И как, теперь вы предпримете меры? — поинтересовался Виноградов.
— Для начала мне нужно побеседовать с самим гражданином Петровым, — сказал я, убирая бумагу в планшетку. — Узнаю, как он живет. Сообщу, что соседям претит такой образ жизни, что они недовольны, что советский пенсионер собирает бутылки
— Ни в коем случае, — в один голос заверещали и муж, и жена. — Наше дело послать сигнал, но почему об этом должен знать наш сосед? Тем более, что отреагировать на поведение Петрова должна власть, а не общественность.
— Так ведь именно вы написали заявление в газету, — пожал я плечами. Вот так вот. Такие у нас «подпольные» правдолюбцы.
Эх, а как бы было хорошо, если бы газета «Коммунист» в разделе «Письма» разместила бы ответ: дескать — заявление гражданина Виноградова о том, что его сосед П., является тунеядцем, не подтвердилось. Материалы, собранные по данному заявлению переданы в прокуратуру, для привлечения гражданина Виноградова к ответственности за клевету.
Так ведь не разместят, и в прокуратуру ничего не отправят. А имеется ли клевета в заявлении Виноградова — вопрос сложный. Разумеется, она имеется, но доказать ее будет сложно, почти невозможно. И с исковым заявлением должен обратиться в суд сам Петров, а не кто-то другой.
— Так вы примете меры? — продолжал настаивать Виноградов.
— Поговорю с Петровым, вынесу ему официальное предупреждение, — пообещал я, чтобы от меня отстали.
Вот, хорошо, что вспомнил. Имеется же такой спасительный метод, когда не знаешь какие меры принять. Или они не нужны, как в данном случае. Есть у меня в планшетке специальный бланк, в котором я могу написать, что гр-ну такому-то в связи с такими-то событиями вынесено официальное предостережение (именно так!) о недопустимости антиобщественного поведения.
Странно, я забыл, как в той жизни я брал объяснение с Виноградова, но Петрова, проживающего этажом ниже, почему-то вспомнил.
Безобиднейший человек, живущий на нищенскую пенсию. Жена ушла. Не знаю, толи из-за его инвалидности (авария на химзаводе), не то по другой причине. Выпивает, конечно, но в меру. Дома две кошки. В «однушке» у него пусто, телевизора нет. Но есть книги. Старые, правда, новые-то не на что покупать.
Вот, сейчас я пойду к Петрову, быстренько возьму у него объяснение и побегу на опорный — готовить ответ в газету. Но коли запрос был адресован начальнику горотдела, так и ответ должен быть за его подписью. От меня будет на последней странице ремарка: «Исп. Воронцов». Значит, составить черновик, изыскать возможность его отпечатать в четырех экземплярах, а потом ловить возможность попасть к самому подполковнику Горюнову для подписания.