Читать интересную книгу С чистого листа - Мари Хермансон

Мою мать мы однажды навестили в больнице с мачехой. Я увидел старуху, лежавшую в зарешеченной кровати. Старуха бессмысленным взором смотрела в потолок. Рот зиял, как черная дыра, лицо было сморщенным и крошечным, как кулачок. Я помнил мать до того, как отец ее покалечил, хотя мне было тогда всего три года. Я не понимал, какое отношение моя мать имеет к этой старухе. Она же ничем не дала знать, что узнает меня. От нее пахло мочой, калом и каким-то душистым мылом. Это было страшное переживание, и я больше никогда не был в больнице.

Освободившись из тюрьмы, Ангела приехала ко мне. Мы встретились где-то на нейтральной территории, я уже не помню где. Помню только, что мы сидели на скамейке перед каким-то фонтаном. Моя приемная мать сидела на соседней скамейке и не вмешивалась в разговор. Ангела была оживленна и весела, говорила, что скоро уедет в Австралию.

— В Австралию? — перебил Рейне Йона. — Почему в Австралию?

— Это была давняя ее мечта. Когда она училась в школе, учитель английского языка помогал им находить друзей по переписке. Ангела начала переписываться с какой-то девочкой из Австралии. Та прислала ей фотографию своего дома на берегу моря. Эта подруга, видимо, не представляла себе огромного расстояния и экономического неравенства, которые их разделяли, и писала, что было бы здорово, если бы Ангела приехала к ней в гости. Переписка вскоре прекратилась. Наверное, Ангела недостаточно хорошо владела английским.

Но она так и осталась навсегда захваченной мечтой об Австралии. Присланная той девочкой фотография всегда висела у нее над кроватью. Когда ее спрашивали, что это за дом, она рассказывала о своей австралийской подруге и о приглашении. Она говорила всем, что обязательно поедет, когда соберет достаточно денег. Она ходила в туристические бюро и приносила оттуда проспекты об Австралии. Это был пунктик, и никто не воспринимал ее мечтания всерьез.

Но теперь, выйдя из тюрьмы, она всерьез собралась лететь в Австралию.

Она собиралась начать там новую жизнь и говорила, что когда устроится, то заберет и меня в Австралию. Она уже купила билет, но говорила, что перед отлетом ей надо сделать одну очень важную вещь. Я так и не понял, что она имела в виду.

То, что Ангела собиралась сделать, касалось нашей матери. Она побывала в больнице после своего освобождения из тюрьмы и пришла в ужас от плохого ухода. У персонала не было времени как следует кормить таких больных. Им давали пару ложек, а потом просто уносили поднос. На спине у матери были огромные пролежни, волосы были спутанными и давно не мытыми. Ангела пошла на пост и поругалась с сестрами и врачами.

До того как Ангела попала в тюрьму, она ходила к матери каждый день, сидела с ней, терпеливо кормила, расчесывала ей волосы и пела песни. Она не могла бросить мать.

Когда она пришла в больницу в последний раз, то растворила в соке сонные таблетки и дала матери выпить раствор из поильника. Она спела ей «Ты чудный мой хрусталик», а когда мать заснула, надела ей на голову пластиковый пакет и задушила. Дело происходило в трехместной палате. Но пациентка, лежавшая на соседней койке, в тот момент из палаты отлучилась и ничего не заметила, а третья койка была свободна.

Потом Ангела сунула пакет в карман, преспокойно вышла из больницы и поехала в аэропорт.

Но персонал заметил, как она пришла в больницу, и, зная, что она сделала с отцом, сестры сразу заподозрили ее, когда обнаружили мать мертвой, а врач констатировал смерть от удушения. Из больницы сразу позвонили в полицию. Ангелу арестовали в кафетерии аэропорта, где она воодушевленно рассказывала какой-то незнакомой женщине об Австралии. Смешно, но она, как и после убийства отца, снова пила кофе во время ареста.

На этот раз ее не стали сажать в тюрьму, а направили на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Там она и осталась. На короткое время ее отпустили, но она в прачечной поссорилась и подралась с соседкой, и ее снова отправили в лечебницу. Ей постоянно давали сильнодействующие лекарства. От них она стала спокойной и покорной. Она привыкла к больнице и не хотела оттуда уходить. Она ушла в свою жизнь, которая состояла из поедания сладостей, вязания и телевизора. Медикаменты сделали ее такой вялой, что она, кажется, перестала ощущать даже саму себя. Она продолжала мечтать об Австралии, и медсестры получали большое удовольствие, постоянно спрашивая ее, когда же она туда уедет. «Скоро, — отвечала она. — Я уеду осенью». Но она не могла самостоятельно передвигаться даже по городу. Какая уж тут Австралия?

Однажды я навестил ее в лечебнице, но она не проявила ко мне ни малейшего интереса. Она помнила меня маленьким ребенком, и мне показалось, что она хотела сохранить в душе именно этот образ. Мой нынешний образ мешал ей и сбивал с толка.

Потом в больнице началось сокращение коек, и больных начали постепенно отпускать по домам. Ангела оставалась в больнице до самого ее закрытия. Хотя она была одной из самых здоровых пациенток отделения, Ангела держалась за свое место когтями и зубами. Наконец ее все же выписали и дали квартирку в Горстене. Я часто задавал себе вопрос, как она будет жить. Она была лишена нормального человеческого общения в течение восемнадцати лет. В больнице мне сказали, что ее состояние хорошее, и я этим удовлетворился.

Я ни разу не был у нее дома, хотя понимаю, что должен был это сделать. Но для меня она стала другим человеком. Это не была та Ангела, которую я знал в детстве. Она растолстела до неузнаваемости. Кроме того, я ее ни на грош не интересовал. Я отправил ей открытку с номером телефона и адресом на случай, если она захочет со мной связаться, но она не приехала и не позвонила.

— Когда ее выписали из больницы? — спросил Рейне.

Ответ заставил его содрогнуться.

— В девяносто четвертом. В августе девяносто четвертого.

Значит, Ангела, когда он встретил ее в церкви и помог надеть пальто, находилась на свободе только месяц, оставив за плечами восемнадцать лет пребывания в психиатрической клинике. Поэтому она была такой растерянной и пугливой.

Какое у нее было странное лицо. Оно было такое гладкое, как будто его не касался бег времени. Вспомнил Рейне и посещение кафе. Вспомнил, с каким беспокойством восприняла она других посетителей. Ее испугал не длинноволосый бродяга, когда они вошли. Ее испугали полицейские.

Кусочек за кусочком вырисовывалась целостная мозаика.

Преувеличенная озабоченность детского центра. Деланые улыбки социального работника. Посещения дома. Контроль. Просто у него не было раньше детей, и он воспринимал это как норму.

— Наверное, она действительно поправилась, — снова заговорил Йон. — Она встретила тебя и вышла за тебя замуж. Никогда не думал, что Ангела выйдет замуж.

— Мы хорошо жили с ней. Пока не заболел ребенок, — тихо сказал Рейне.

— Значит, она исчезла? И ты волнуешься? Ты заявил в полицию, что она пропала?

— Да, ее ищут, — уклончиво ответил Рейне. — Но мне хотелось бы найти ее раньше полицейских.

— Я понимаю. Может быть, вернемся?

Они повернули назад, к дому.

— Я тоже хочу рассказать тебе историю, — сказал Рейне. — Историю обо мне и Ангеле. Но я сделаю это в другой раз. Сейчас события в самом разгаре, и я не знаю, чем все закончится.

Йон кивнул. Весь остаток пути они молчали.

— Давай зайдем к нам и выпьем чаю, — сказал Йон, когда они подошли к дому.

Красивая жена, которую Йон представил как Сандру, заварила чай и поставила на стол свежий хлеб, сыр и сливовый мармелад. За столом они говорили о посторонних вещах, ни разу не упомянув имя Ангелы. Йон и Сандра рассказывали о Египте, дети ползали в масках по полу, понарошку рассматривая рыб Красного моря.

Рейне вежливо слушал и пил чай. В нем все дрожало после пережитого потрясения, и когда он встал, то едва не упал. Ноги стали ватными.

— Мне пора домой. Большое спасибо за помощь. Я очень рад, что познакомился с вами.

— Да, я же твой шурин, на забудь об этом, — сказал Йон, провожая Рейне в прихожую.

— Если Ангела появится, то пусть позвонит по этому телефону.

Рейне написал в блокнот номер своего мобильного телефона. Девочки, принюхиваясь, словно собаки, ползали вокруг комода.

— Я вижу тигровую акулу! — крикнула одна. — Ой, нет. Это крокодил!

Рейне вырвал из блокнота листок с телефоном и протянул его Йону.

— Если приедут полицейские, не говори им, что я был здесь.

Было видно, что Йон удивился, но промолчал. Он лишь кивнул и сунул листок в карман.

— Посмотри за Матильдой, чтобы она не натянула маску на нос и рот. Она еще мала играть такими вещами! — крикнула с кухни Сандра.

Йон осторожно снял маску с личика младшей дочки. Матильда уже была готова заплакать, но в этот момент увидела красную шапочку на сундуке и бросилась к ней.