Я позволил себе сыронизировать в ответ:
— Не много чести в том, чтобы выбрасывать из рода своих. Так что кровь во мне ваша, милорд — просто, возможно, она не настолько благородна, как вы о том рассказываете.
— Тебя никто не выбрасывает, — поморщился отец, — Но, желай ты поступить по чести и по совести — ты бы отказался сам.
— Нет. По чести. И по совести. И по праву. Это мой титул. Это мое наследство. И я желаю вам здравствовать долгие годы, милорд — но от того, что положено мне закону божескому и людскому, я не откажусь. А касательно того, что орден плохо меня выучил и я не способен управиться с графством… Вы же, милорд, хорошо выучили моего брата? Он поможет мне, пока я не войду в дела.
Мы оба замолчали, обменявшись этими ударами: я смотрел в окно, он в стену сквозь меня.
Тишина перекатывалась и заполняла кабинет владетельного Архелия под самый потолок, без остатка.
Его сиятельство сказал всё, что желал сказать, я же…
Я же приехал сюда совсем по другой причине, и не собирался о ней забывать:
— Что с безумием?
Чтобы вспомнить, о чем идет речь, графу потребовалось несколько мгновений, после чего он только досадливо поморщился:
— Обратишься к достойному Брансу. Он введет тебя в курс дела.
Я согласно кивнул, поднимаясь из кресла:
— Вели прислать ко мне достойного Бранса. Чтобы он ввел меня в курс дела. И да, — вспомнил я важное. — Предупреди леди Аглеа, чтобы не вздумала унижать Танис и воздержалась от тех выходок, которые она так любит проделывать с моими спутниками. Почтенная Танис, в отличие от прошлых моих напарников, не младший ребенок нищих дворян, впитавший почтение к графскому титулу с молоком матери. Она простая болотная ведьма, и если Аглеа ее заденет, лично или через слуг — Танис попросту вызовет леди в Круг. С оружием, магией или без ничего.
— Ты забываешься сын, — теперь брезгливость в голосе отца не проскользнула помимо его воли, мне намеренно позволили ее увидеть. — Если твоя девка себе позволит подобное, последствия...
— Я сомневаюсь, что она знает слово "последствия", ваше сиятельство. Два дня назад почтенная Танис Болотная добровольно вызвалась стать приманкой для чудовищного змея. Ему было не меньше ста лет по самым скромным прикидкам, его шкуру не брала магия и почти не брало оружие и он умел обездвиживать жертву магией. Почтенная Танис вышла в болото и выманила тварь, и удерживала её внимание на себе, пока четыре цербера рубили змея. Ту тварь потом везли в Хорвус на трех телегах, милорд — и почтенную Танис он не испугал. Неужели вы думаете, что после этого почтенную Танис испугает ваше неудовольствие? Если Аглеа ее заденет - Танис вызовет ее. Как вызвала ту тварь: просто потому что это должно быть сделано.
Глава 12
Танис
У трактира матушки Элен имелось сногсшибательное достоинство: здесь пахло так, что даже не голодная, я чуть не захлебнулась слюной.
У матушки Элен тоже имелись сногсшибательные достоинства.
— Я же говорил, что в городе Нордвиг держит трактир на редкость грудастая вдова!
— Я думала, ты соврал...
— Я соврал насчет напарника.
Илиан ухмыльнулся, и я смогла слегка опомниться от потрясения, вызванного монументальностью открывшейся истины.
Из замка мы выехали после обеда.
После семейного обеда.
Очень-очень семейного обеда…
Да что юлить: будь у меня такая семья, я бы пропала без вести не в восемнадцать, а куда раньше, и не на год, как Солнышко, а с концами.
Не понравилась мне его семья, и обедать с ними не понравилось.
А больше всего не понравилось, что после беседы с графом-отцом глаза у напарника сделались… дурные у него стали глаза.То ли он там внутри себя бесится, и надо бы переждать, чтоб перебесился — то ли уже взбесился и поздно ждать, а надо сразу на привязь сажать, пока кусаться не стал.
Кормили у графьев затейливо, застольную беседу вели холодно, и из всей семьи-то Илиану, похоже, одна мать и радовалась — и та не торопилась особо этой радости показать, просто смотрела на сына, и не знаю как ему, а мне теплее становилось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Впрочем, Солнышко — мужчина, а мужики, как водится, к таким вещам твердолобее.
А теперь вот мы сидели в трактире, и необъятных достоинств хозяйка ворковала над Солнышком, словно он был ее любимым чадом.
И жрать нам принесла много, быстро и большими кусками — так что сразу стало понятно, кого здесь любят и чьи вкусы здесь помнят.
Меня, кстати, ни разу ни о чем и не спросила!
И я бы возмутилась — да боязно выходило. Трактирщица-то рядом с нами сидела, подперев щеку кулаком и любуясь жующим Камнем.
— Элен, слушай, а ты не знаешь, что за человек этот господин Торн Зербус?
Меня Илиан ввел в курс дела по дороге к Нордвигу от замка Бирн, и если до этого я всё гадала, зачем мы в этом трактире, то теперь, услышав имя нашего сумасшедшего, сообразила, наконец, и навострила уши.
— Какой Торн? А-а-а! Бодрый Торни, смотритель причала! Да дрянь-человечишко, если начистоту и между нами. Боги меня, конечно, за такие слова осудят, но я всё равно скажу: за дело ему досталось, за дело! Он на причалах в каждый кошель норовил липкую лапу сунуть. Там спозаранку рыбный рынок хорош, я когда мальчишку своего туда посылаю, а когда и сама схожу — так бабы сказывали, совсем житья от него не стало. Мало того, что деньгу тянул, кровопиец — так еще и молодкам проходу от него не было. И ведь не на тех глядел, кто и сам не прочь хвостом крутнуть, ему надобно было, кто недавно взамуж выскочил или у кого сердечный друг имеется. Очень ему нравилось, Ильни, чтобы чужая баба была, понимаешь?
— Думаешь, ревнивый муж его так? — хмыкнул напарник, отодвигая прочь тарелку из-под жаркого.
Блаженно вздохнул, обвел взглядом стол и притянул к себе блюдо с мясными пирогами.
Я, между прочим, свое жаркое еще и до половины не умяла. Но, глядя с какой скоростью Солнышко мечет пироги (с общего, к слову сказать, блюда!), на всякий случай умыкнула себе один.
— Думаю, кабы то мужик был — так спустил бы его под пирс, да и всё, — хмыкнула матушка Элен. — А так — видать, Торни либо волшебницу по заднице шлепнул, либо ведьму за сиську ухватил. Да ты кушай, кушай! Девочка-то твоя не хворая? Что-то она у тебя совсем плохо ест...
Я сыто икнула. Это я-то — хворая? Это я-то — плохо ем?!
Но под жалостливым взглядом трактирщицы сомнений не оставалось: плохо. Плохо ем!
— Может, и хворая, — с сомнением смерил меня взглядом Камень.
— Да я просто в замке перед самым выездом поела!
— Матушка Элен, ты не знаешь, целитель Гораций нынче больных принимает?
Мой возмущенный вопль оба уверенно проигнорировали.
— Да чего б ему не принимать?
— Соберешь нам с собой в дорогу чего-нибудь по-скромному? — просительно заглянул женщине в глаза Солнышко.
И та расплылась с польщенной улыбке.
— Хорошая голова, ваше сиятельство, напрасно вы беспокоитесь! — целитель Гораций вертел эту самую хорошую голову, ничуть не смущаясь, что она сидит на моей, вообще-то, щее и крепко приклеена. — С такой службой, как у вас, конечно, всякое бывает, да и алхимией ваш брат-цербер часто злоупотребляет, но у почтенной Танис я пока что никаких признаков патологии не вижу… Очень хорошая голова, всем бы такую!
— Упаси боги! А скажите, почтенный Гораций, — не унимался Илиан, — Вам, случайно, не известно, что случилось с почтенным Торном Зербусом, смотрителем городского причала?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Случайно, известно. Меня просили на него взглянуть, в числе прочих коллег, но помочь ему, увы, я ничем не смог — его голова была куда хуже, чем у многих ваших достойных соратников по ордену, из тех, кого мне доводилось осматривать, и много, много хуже, чем у почтенной Танис. А чем голова почтенного господина Зербуса заинтересовала ваше сиятельство, позвольте спросить?