— Почему я? — прямо спросил шевалье.
— Обычные методы плохо годятся, — столь же прямо ответил граф. — Яд, кинжал — все это привычно и может быть расследовано. Здесь нужно, чтобы следы обрывались, вели в никуда, в бездну, куда не решится заглянуть самый дотошный следователь.
Бобриньяк задумался. Главное было сказано, теперь предстояло выбирать. Причем каждый из выбранных путей мог привести к печальному концу. Согласие вовлекало в темную интригу с государственной изменой высшей пробы, за которою можно расплатиться на колесе палача при неудаче… Или кинжалом в бок при удаче — сильные мира сего не любят лишних свидетелей их тайных дел. Несогласие — в общем, то же самое, поскольку даже если предприятие увенчается успехом, графу не нужен язык, способный где-нибудь повторить тайные и преступные слова.
Что же выбрать…
Всадник размеренно качался в седле, в такт немудреному ритму конского шага. До Парижа полторы сотни лиг. Путь неблизкий и опасный. Хотя шевалье официальных властей не боялся, все-таки подорожная, выписанная самим принцем, многое решала. Конде пытался отказать в помощи из-за вполне понятной боязни. Но куда уж голой пяткой да супротив карабели казачьей, в бою снятой со знатного магната, который чуть ли не Яреме Вишневецкому родич? Впрочем, это красное словцо, никто, конечно же, саблей не махал. Но до сведения принца ненавязчиво и однозначно донесли, что идущий на огромный риск исполнитель должен получить надлежащую поддержку, без которой дело не выгорит. Энгиенский злился, но все же выписал со всем прилежанием.
Конь бодро трусил по дороге, Бобриньяк предавался мрачным думам.
Жаль, отвертеться не свезло. Не та планида. Ведь если что человек накрепко в голову вбил да заради этого готов по душам невинным идти, от того и семь характерников не отведут. Проще сразу засапожник под ребро да в ерик свалить, землицею присыпав. И поставленный меж двух ножей «шевалье» выбрал тот, за которым хотя бы стояло обещание золота.
А принц на вид даже парень решительный. Вот кого в гетманы бы…. Тот бы за реестр с пшеками не бился бы, силы казачьи за понюх табаку растрачивая. До Варшавы бы дошли. А то и дальше… Шевалье мечтательно зажмурился, вспоминая варшавские шинки, где довелось попировать не единожды. Здесь не то. Долгая война выела землю, что немаков, что жабоедов, то бишь немцев и французов…
— Стойяяять! — рявкнули вдруг над самым ухом, и на узкую дорогу с двух сторон упало два деревца, перегораживая путь. Преграда-то плевая. Для казака тем более, но вот за ней встали молодцы все как на подбор. Грязные, морды заросшие, глаза голодные. И фитили на трех ружьях тлеют.
Накаркал, бисова дытына. Вот с чего шлях до города Парижа опасным посчитал. В нынешние годы дороги кишат разбойничьим людом — беглые солдаты, наемный сброд, разоренные крестьяне и кого там еще только нет. Сейчас грабить будут. Точнее, попытаются.
Что ж, удачи им. Целую телегу, а то и две. Пня нет, но и конская шея подойдет. Главное-то слова знать, а не что да как. Фесько, старые люди говаривали, вообще с места перекидываться мог. Да не в серого зверя, а в лютого. Но он-то, Бобриньяк, Феську не ровня, дай, Боже, чтобы получилось…
— Слышь, благородная морда! — заорал кто-то из «молодцев», но шевалье уже не слушал, сосредоточившись, сжавшись в седле, как кот перед броском.
— На море на Окиане, на острове на Буяне, на полой поляне… — быстро-быстро зашептал он заветные слова заговора, что годков в одиннадцать испробовал первый раз. — Светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый…
— Чего шепчешь? — заржал самый большой из разбойников, одетый в рваный камзол с чужого плеча. — Рановато молиться начал! Успеешь еще, как от нас босиком пойдешь!
— Да заговариваться от страха начал! — поддержал другой. — Щас штаны свои богатые намочит.
Будь среди татей кто-нибудь деревенский, тот, может быть, понял бы, что происходит. У жабоедов тоже есть много такого, о чем рассказывают только в близком кругу, поминутно оглядываясь и крестясь. Но в разношерстном сборище мародеров таких не нашлось…
— Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской! — последние слова уже вышли воем звериным.
Разбойник, что в камзоле, даже вскрикнуть не успел, когда на него прямо из седла бросилась размытая серая тень, похожая на великанского волка, глупою шуткою обряженного в колет и остатки штанов. Обычно серые охотники кусаются, но этот взмахнул лапой, словно заморский зверь тигр, и кровь хлестнула во все стороны, будто пушечное ядро разнесло бочонок с вином. Тело «камзола» еще не успело опуститься на враз покрасневшую траву, а чудовище уже металось среди людей, подобно смертной тени. Разбойники порскнули перепуганными мышами, кота увидевшими. Грохнул заполошный выстрел, уйдя в никуда…
Но для них уже все было кончено, даже для тех, кто пока еще был жив.
— Стервецы какие, — злобно ругался де Бобриньяк. — Все порты засрали, выродки рода человеческого! Грабить не умеешь, так хоть в дупу чопик забивай. Вам хорошо… — пнул он предводителя, что так и умер с глупой ухмылкой на лице. — А мне или стирать, или нитку с иголкой в руки брать. А я что, швея, что ли?! Вот же поганцы! Еще и денег с собой не носят. Ну что за народ пошел, Господи, за ногу их, да об стену…
Париж встретил гостя неприветливо. Грязь на улицах, вонь выгребных канав, вопли черни. Но ежа голым задом напугать трудно. Что уж говорить про казака?
Плана, естественно не было никакого, его еще только предстояло придумать. Для успеха смертного дела нужно, чтобы о нем знало как можно меньше людей, поэтому наемник должен был полагаться лишь на себя. Да и не к кому обращаться за помощью. Граф не часто появлялся в Париже, не говоря уж о Лувре, а принц благоразумно ограничил свое участие подорожной и внушительным кошелем, в котором было ровным счетом триста луидоров. Сумма та еще. Антуана грызло острое желание бросить все да вернуться на Украйну. На пару сел хватило бы кожаного мешочка. И внукам осталось бы. Останавливало только то, что это было задатком. Одной десятой. Может, и меньше. Да и обещал ведь, хоть крест и не целовал.
И все-таки, не лучше ли все бросить да отправиться на восток?..
Казак побродил по узким улицам, чуть не заблудился в каменном лабиринте, пожевал сухую булку, распугал саблей-«волчьей пастью» шайку бандитов, решивших поживиться чем полезным с приезжего. И, плюнув на скрытность, решил идти напролом, рассудив, что чем дольше будет плутать, тем больше внимания привлечет. Так что лучше действовать быстро, опережая чужой интерес.
День клонился к закату, когда, поминутно переспрашивая дорогу, он все же выбрался из паутины улиц и переулков к Лувру. Королевская резиденция. Вот она, перед глазами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});