Парадоксально, но угроза уголовных репрессий в те времена настолько явно витала над головами бизнесменов, что даже в благоприятные, казалось бы, для них периоды они вынуждены были говорить о соответствующих рисках. К примеру, Платон Лебедев, давая интервью тому же журналу «Компания» в декабре 2002 года, то есть за полгода до начала преследования нефтяной компании, заявлял: «От неразумности наших политиков нет никакой гарантии… У меня нет “страховки” от правительства Российской Федерации. У меня нет гарантии, что, если будет совершена очередная глупость, мне покроют все убытки. Скорее всего, будет наоборот». Далее он сказал о том, что «если взаимодействие власти и бизнеса станет более “цивилизованным”, будет лучше. Потому что это дает базисные гарантии бизнесу. Это значит, что не будет переделов собственности с использованием административного и прочих ресурсов». Как теперь общеизвестно, пожелание бизнесмена, к сожалению, не оправдалось, а сам он оказался за решеткой.
Еще более показателен тот факт, что Михаил Ходорковский, по сути, заблаговременно предсказал даже способ вмененного ему впоследствии хищения. В интервью, показанном по пермскому телевидению 7 июля 2003 года (за 2,5 месяца до своего ареста), он на примере с изменением во времени масштаба цен пояснил, что обратную силу закона недобросовестные его применители вполне могут использовать для обвинений в мошенничестве. Что в итоге и произошло с самим Ходорковским на втором судебном процессе, прошедшем в 2009–2010 годах в Хамовническом суде Москвы, хотя здесь использовалась разница в ценах не во времени, а в пространстве.
Кстати, именно 2003 год мы считаем переломным моментом, давшим старт абсолютно неприкрытой атаки на российский бизнес, которую сегодня можно квалифицировать как геноцид…
Понять сущность феномена преследования бизнеса, осмыслить его действительные причины и попытаться что-то противопоставить необоснованным уголовным репрессиям можно, лишь уяснив реальные мотивы действий тех, кто облечен властными полномочиями, используемыми во вред общественным интересам.
Не оставляет никаких сомнений, что в первую очередь следует говорить здесь о коррупции в самых разных ее проявлениях. Начиная от банального взяточничества и до более изощренных видов мотивации неправомерного поведения.
Кстати, на упоминавшемся выше симпозиуме «Уголовная политика и бизнес» одним из докладчиков было озвучено, что в ходе проведенного исследования никто из опрошенных представителей силовых структур не отрицал, что у него имеется свой собственный бизнес. Нетрудно представить, какими методами такие «коммерсанты в погонах» решают возникающие у них проблемы в области лично-семейного предпринимательства.
Далее следует отметить профессиональную неграмотность субъектов, кому по должности предоставлено право решать судьбы людей. Примеров тому насчитывается великое множество, включая те, что будут приведены в этой книге.
В сочетании с неграмотностью не менее значимой и одной из самых социально опасных причин гонений на представителей предпринимательского сословия выступает то, что можно назвать метастазами советской эпохи.
Сначала поведаем, к каким обескураживающим выводам приходят маститые ученые по итогам своих изысканий. В сборнике «Уголовная политика в сфере экономики: экспертные оценки» приводится следующее утверждение: «В советский период страны государство, являясь, по сути, единственным ведущим экономическую деятельность собственником, посредством уголовного права и уголовной юстиции подавляло (подвергало уголовной репрессии) всех иных (негосударственных) экономических агентов. При отказе от социалистической модели общества в качестве формальных (и соответственно, подлежащих государственной защите) институтов были провозглашены частная собственность и свобода ведения на ее основе предпринимательской деятельности. Однако такое провозглашение новых формальных институтов не привело к исчезновению института репрессии негосударственных участников экономических отношений посредством уголовной юстиции. Став с провозглашением права частной собственности незаконным, этот институт не исчез, а продолжил свое существование уже как неформальный и неправовой институт. Одновременно институт и механизмы уголовной репрессии собственников подверглись адаптации к современным условиям: поскольку непосредственная экономическая деятельность стала пониматься как не свойственная государству функция, уголовная репрессия экономических агентов стала осуществляться от имени и под прикрытием государства не столько в пользу государства, сколько в пользу любых лиц, заинтересованных в отъеме прав собственности. В первую очередь лиц, имеющих должностной или коррупционный доступ к рычагам уголовной юстиции»[27].
Таким образом получается, что мы имеем новую государственную формацию со старой, во многом уголовной политикой, насквозь пронизанной идеологией времен СССР. Достаточно вспомнить давно, казалось бы, умершее в законе явление, определявшееся как спекуляция – скупка и перепродажа с целью наживы (статья 154 УК РСФСР). Сейчас такие действия отнесены к обычной бизнес-деятельности, целью которой является извлечение прибыли. Но это не мешает нерадивым прокурорам и следователям усматривать в действиях коммерсантов то, что можно назвать «ценовым криминалом» со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде возбуждения уголовных дел, привлечения якобы виновных к уголовной ответственности, строгие наказания будто бы за совершенное… хищение!
Все дело в том, что бесцеремонно вторгающиеся в чуждую им сферу бизнеса, эти приверженцы дремучих взглядов на современную экономику в одних случаях считают цену покупки товара заниженной (не соответствующей рыночной или мировой), а в других – цену продажи завышенной по сравнению с ценами приобретения. И им абсолютно наплевать на Гражданский кодекс РФ, прямо предусматривающий свободу договора и положение о том, что исполнение договора оплачивается по цене, установленной соглашением сторон. Примерно такая же тягостная картина наблюдается и с другим, в свое время «усопшим» составом преступления– коммерческим посредничеством. Властолюбивые и самоуверенные «экономисты в погонах» никак не могут уяснить значимость для бизнеса посреднических операций и потому сплошь и рядом клеймят такие действия субъектов хозяйствования как фиктивные, а соответствующие компании называют в процессуальных документах подставными.
Еще одной модной методикой преследования стала криминальная оценка сделок или финансовых операций как уголовно наказуемых действий при отсутствии к ним претензий со стороны участников, контролирующих органов или судов. Апофеозом правового цинизма в подобных случаях выступают также нередкие на практике ситуации, когда правомерность поведения предпринимателя подтверждается вступившим в силу судебным решением арбитража или суда общей юрисдикции, что не мешает его гонителям реализовывать репрессии и привлекать жертву к уголовной ответственно сти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});