Читать интересную книгу Петровский - Федот Бега

Внести запрос в думу было непросто для рабочих депутатов. Помимо того, что запрос нужно было обосновать и оснастить всеми юридическими формальностями и ссылками на статьи законов, он принимался на рассмотрение думы только тогда, когда под ним стояло не менее тридцати трех депутатских подписей. Но социал-демократическая фракция насчитывала лишь четырнадцать человек. Где было взять недостающее число мандатов? Приходилось агитировать и убеждать депутатов из других фракций. Обычно нужное количество подписей удавалось собрать с помощью трудовиков и даже кадетов.

Но этим дело не решалось. Черносотенно-буржуазная дума многие запросы социал-демократов не признавала спешными, часто они передавались в специальную думскую комиссию, где запросы мариновались долгое время, а то и вовсе оставались без разбора. Поэтому каждый свой запрос рабочим депутатам приходилось защищать с трибуны, настаивать на его спешном рассмотрении. Речи депутатов печатались в «Правде» и становились предметом жарких обсуждений на заводах и фабриках. Рабочие поддерживали своих депутатов на летучих митингах и собраниях вплоть до забастовок. Так случилось после внесения социал-демократической фракцией запроса о незаконном закрытии профсоюза металлистов в Петербурге. Так было и после запроса о страховании рабочих от несчастных случаев.

Один из первых спешных запросов, внесенных на первой сессии думы социал-демократической фракцией, касался страхования рабочих от несчастных случаев на предприятиях.

23 июня 1912 года правительство издало закон о страховании рабочих, учреждении специальных страховых присутствий и страховых советов. На деле же этот закон не только не улучшил, а даже ухудшил положение со страхованием рабочих. Но даже и этого «благодеяния» царского правительства пролетариат во многих губерниях, по существу, лишался из-за произвола местных властей и фабрикантов.

Долгом социал-демократических депутатов было заявить обо всех безобразиях в страховом деле во всеуслышание с трибуны Государственной думы. Фракция подала в президиум спешный запрос. Выступить в защиту спешности было поручено Григорию Ивановичу Петровскому.

Это была первая речь Петровского в думе. Он ни разу еще не поднимался на эту трибуну, ни разу не стоял с глазу на глаз с огромным залом, заполненным чужими, враждебными людьми. Это было совсем не то, что выступить перед своим братом рабочим где-нибудь на митинге или в политкружке. Там, куда ни повернешься, куда ни глянешь, простые, открытые, с детства понятные лица людей труда, чуткая тишина, ободряющий свет родных глаз, бурные хлопки и крики единомышленников. Здесь, в бюрократической думе, все иное, незнакомое. И яркий свет дорогих люстр, и глубокая, как пропасть, немота президиума за спиной, и нежданно-резкий звонок председательского колокольчика, обрывающего речь на полуфразе. А впереди, перед глазами, шевелящиеся ряды кресел — белые пятна манишек на черных костюмах, густые шевелюры, лысые черепа, блеск моноклей, пенсне и орденских лент; глухое, невнятное бормотанье зала; а когда хлестнешь по нему резкой, напряженной, как тетива, фразой — взрывы ярости, грохот топающих ног, темные провалы разинутых в бешенстве, орущих ртов.

Таким предстала перед Петровским дума, когда он столкнулся с ней на трибуне лицом к лицу.

Ему стоило больших усилий унять волнение, подавить гнев и принять спокойную позу. Главным было не поддаваться на провокационные выкрики с мест, прислушиваться к коварному звонку председателя, чтобы не зарваться и не быть лишенным слова за какую-нибудь промашку. Потом уже Григорий Иванович попривык и чувствовал себя на думской трибуне уверенно. Но для этого ему пришлось пройти школу ораторской тактики на собственном опыте.

Он был еще совсем «зеленым» парламентарием, когда звякнул колокольчик и председатель Родзянко небрежно бросил в притихший зал:

— Слово по защите спешности запроса о страховании рабочих имеет депутат социал-демократической фракции Петровский.

Председатель думы грузно сел в свое кресло с высоченной спинкой и положил пухлую ладонь на серебряный колокольчик.

Петровский нервно поднялся и, в волнении скручивая в трубочку и вновь раскручивая листки с текстом речи, торопливо направился между рядами к трибуне. На него косились и перешептывались справа и слева, но он никого не видел и ничего не слышал. Он видел только ступеньки, ведущие на высокую трибуну.

Когда он взошел на трибуну, зал загудел, закашлял, задвигался. За спиной Петровского снова звякнул колокольчик, и голос Родзянко произнес:

— Можете начинать, господин Петровский.

Григорию Ивановичу послышалась в голосе председателя нотка сочувствия и ободрения; он оглянулся на президиум и близко увидел полное гладкое лицо Родзянко, которое ничего, кроме холодного беспристрастия, не выражало. Во взгляде были значительность и строгость. И Петровский понял, что вся председательская объективность — с таким же лицом Родзянко давал слово и буржуазным депутатам, — все это игра, маска. А на самом деле, будь его воля, сановитый помещик, ни минуты не думая, выгнал бы взашей из этого зала всех рабочих депутатов, в том числе и его, Петровского.

Эта мысль как-то сразу привела его в равновесие, вернула спокойствие. Григорий Иванович положил листки перед собой на трибуну и оглядел зал. Петровский повернул голову направо и отыскал глазами ряды, отведенные для социал-демократической фракции. Оттуда ему улыбались лица товарищей. И тотчас же из этих рядов раздались негустые аплодисменты. Правая часть зала (от Петровского — по левую руку) отозвалась недовольным ворчанием. Звякнул несколько раз серебряный колокольчик.

— Прошу не мешать, господа депутаты, — громко произнес председатель.

Петровский быстро огладил горсткой пальцев усы и окладистую бородку и опустил глаза к листкам.

— Господа члены Государственной думы, — сказал Григорий Иванович и удивился, не узнав своего голоса, — я взялся ответить господину министру на тот абзац, где он коснулся благоденствия русского пролетариата, но попутно с этим мне приходится остановиться на некоторых взглядах представителей различных политических групп и думских фракций, которые здесь выступали…

Мне кажется, — продолжал Петровский, — что все партии, все группы, за исключением только социал-демократов, все ищут расположения правительства. Одни говорят: «Идите за нами, потому что мы утверждаем самодержавие и отрицаем манифест[1], ибо он был издан впопыхах, вероятно». Другие говорят: «Создайте благожелательное отношение к этому манифесту, и мы пойдем за вами». И только одна социал-демократическая фракция говорит, что за эти свободы, за этот манифест, о котором даже партия народной свободы думает, что если он будет выполнен, то она пойдет за ним, так много было положено жертв, так много пролито крови, что, кажется, уже это должно было бы заставить осуществить свободы, вырванные в 1905 году той народной волной, которой вы здесь посажены!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});