Плиний Старший писал, как афалины метали косякам кефали выходить из мелководного залива в море. По окончании удачного лова рыбаки вознаграждали дельфинов частью добычи и никогда не трогали своих «помощников». Заготовляли же дельфинье мясо в пищу и жир для замены оливкового масла, по мнению писателя древности Плутарха, не греки, а византийцы…
— Судя по всему, — проговорил Генрих Раумер, — вы, Адольф, всерьез занялись этой проблемой. Не собираетесь ли в помощники к профессору Накамура?
Гофман-Таникава рассмеялся.
— Боюсь, что в таком серьезном деле я окажусь беспомощным дилетантом. Но кое-какими сторонами дельфиньего вопроса я заинтересовался. Возьмите, к примеру, воззрения древних на этих животных как на бывших людей, ушедших когда-то с суши в океан. Вообразите себе, Генрих, подобный опыт. Если погрузить в быстрый поток детский воздушный шарик, то, обтекаемый струями, он, конечно, не сохранит сферической формы — сплющится в направлении потока, раздастся в боках.
Гораздо сложнее обстоит дело с обтеканием живой, организованной материи. Она воспринимает давление набегающего потока, старается изменить свою форму, приспособиться к потоку. Если эта своеобразная задача решается на протяжении жизни многих поколений какого-либо вида животных, то в процессе эволюции ее оптимальное решение отыскивается удивительно точно.
Как мне стало известно недавно, известный английский ученый Ферст Овэйприл решил такую задачу для обтекания человеческой головы потоком, набегающим в направлении «нос — затылок». Для исходного профиля рассчитывалось поле скоростей и давлений на поверхность головы. Методами теории оптимального регулирования определились возможные малые деформации черепа, позволяющие снизить максимальное давление жидкости на голову, воспрепятствовать зарождению вихрей… Для этой новой формы вновь решалась задача обтекания и вновь определялись оптимальные деформации и так далее. Полученные результаты проливают неожиданный свет на загадку Атлантиды. Неотвратимость погружения под воду поставила обитателей этой страны перед дилеммой: либо погибнуть, либо приспособиться к новым условиям жизни.
Победа в борьбе со стихией давалась людям ценой коренной перестройки физического строения. Их тела постепенно становились более «обтекаемыми», ноги срослись, образовав хвостовой плавник, руки превратились в боковые, нос сильно выдался вперед, разросся, округлился, глаза заплыли, лоб стал более покатым. Кожный покров был доведен до совершенства, которое до сих пор озадачивает исследователей: на самых высоких скоростях движения вокруг тела дельфина не образуется вихрей. Разговорный язык заменился свистом, хорошо, распространяющимся в воде. В корне изменились дыхательная и нервная системы…
Так человек мог превратиться в дельфина. И, возможно, те, в ком мы видим «братьев по разуму», — родные братья нам и по происхождению, Генрих.
— Логично, хотя и сдобрено изрядной долей фантастики, отозвался Генрих Раумер. — Странно лишь одно: почему осуществить контакт с этими «бывшими людьми» удалось японцу… Именно японцу. Почему?
— Японцы не занимались массовым промыслом дельфинов, ответил Гофман-Таникава. — И, может быть, «людям моря» как-то известно об этом… Ведь еще Плутарх писал, что из всех живых существ лишь дельфину природа даровала то, что ищут лучшие философы человечества — способность к бескорыстной дружбе. Дельфину ничего не надо от людей, — подчеркивал Плутарх, — но тем не менее он их великий друг и многим оказывал помощь… Правда, сами люди оставались глухими к настойчивым призывам иной цивилизации…
— Позвольте, Адольф! — прервал хозяина дома Раумер. — Вы и в самом деле считаете этих животных цивилизованными существами?
— Я только исхожу из тех сведений, которые передал наш агент, Косаку Хироси. Если они достоверны, а в этом нет причин сомневаться, у Косаку Хироси трезвый, аналитический ум, то следует признать, что профессор Накамура вступил в контакт со второй земной цивилизацией. Правда, почти во все времена люди оставались глухими к ее настойчивым призывам объединиться. Преследуя сиюминутную выгоду, мы постоянно и нещадно уничтожали дельфинов. Во времена Генриха Восьмого мясо дельфинов считалось королевским блюдом. За последние сто лет уничтожено около двух миллионов животных. Собственно, сейчас эти существа находятся под угрозой полного уничтожения. И лишь теперь, начав освоение Мирового океана и борясь за владычество в нем, человек наконец заинтересовался странным, разумеется, с нашей точки зрения, поведением «царя морских просторов». Однако интерес этот своеобразен, в нем нет и следа «бескорыстной дружбы», о которой говорил Плутарх.
Раумер хмыкнул.
— Боюсь я, — сказал он, — что ведомству, занятому расовыми проблемами, не по вкусу придется вся эта история. Ведь мы не сумели до конца убедить мир в превосходстве одних человеческих рас над другими, а тут появляются эти морские бестии, у которых мозг в полтора раза больше нашего. Может быть, оставить их в покое? А? Что скажете, Адольф?
Гофман-Таникава с интересом взглянул на берлинского коллегу.
— Если вы это и всерьез, Генрих, то уже поздно, — ответил он. — Нам нужна их помощь, чтобы победить в океане. Расовыми проблемами займемся после того, как солдаты Великой Германии высадятся на побережье всех континентов. Тогда нам понадобятся дельфины не только для уничтожения вражеских кораблей. Они будут нашими связными, разведчиками океанских глубин, нашими руками и глазами под водой. Овладеть всем океаном значит, овладеть еще одним миром. А теоретическое обоснование нашего владычества предоставьте, Генрих, специалистам из ведомства Альфреда Розенберга. Вы ведь помните, как однажды партайгеноссе Розенберг в своей статье в «Фелькишер Беобахтер» утверждал, что мировоззрение национал-социализма состоит в том, «что для него душа не равна душе, человек не равен человеку, для национал-социализма не существует никакого „права в себе“, его цель — сильный немецкий человек, и все право и общественная жизнь, политика и хозяйство — должно соответствовать этой цели… Неравенство людей — вот основной принцип, которому надо следовать для того, чтобы добиться высших целей…» Поэтому будьте спокойны, Генрих. Дельфины, принятые на службу Великому рейху, займут в нашем обществе подобающее им место.
6.
Молодой японец, не постучав, быстро сдвинул дверь и вошел в комнату дочери профессора Накамура.
Девушка поднялась и удивленно смотрела на ассистента своего отца.
Аритомо Ямада схватил ее руки.